Томаш Гланц: «Прага пытается преодолеть проклятие провинциализма»

Томаш Гланц, чешский славист и историк искусства, приехал в Москву в связи с выставкой Виктора Пивоварова в Музее современного искусства «Гараж», где выступит с лекцией о творчестве художника, с начала 1980-х живущего в Праге. Анна Романова расспросила Томаша Гланца о современной чешской художественной сцене.

Виктор Пивоваров вспоминал, что Прага начала 1980-х годов, в которую он переехал жить из Москвы, по его мнению, не обладала никаким зарядом — «ни активным, ни пассивным». Он называл это «нулевой энергией» и писал, что его устраивала «разряженность» этого «поля». Согласны ли вы с Виктором Пивоваровым?

Я не стану спорить с Виктором, тем более что я эту атмосферу помню с перспективы ребенка, которая очень сильно зависит от индивидуального восприятия и семейного контекста. Но действительно, атмосфера в Чехословакии после разгрома «Хартии 77», арестов инакомыслящих из политических и художественных кругов могла показаться «нулевой энергией». Но под этой «нейтрализованной» поверхностью, на фоне многочисленной эмиграции друзей и родных, все-таки шла достаточно активная жизнь, в некоторые сегменты которой, кстати, Пивоваров довольно быстро включился.

Следует вспомнить чешских художников, работавших в традиции хеппенинга еще в 1970-е годы. Эти художники во главе с Иржи Ковандой известны в России по выставкам и публикациям, среди них также были Петр Штембера, Ян Млчох и Карел Милер. Для их тонких, проницательных, остроумных и на первый взгляд незаметных акций время «разряженности» стало идеальным фоном.

Тогда же начинает свою деятельность тайная организация БКС («Будет конец света») под руководством одного из мощнейших современных художников Франтишека Скалы. На тайных заседаниях и съездах разрабатывались собственная административная структура, терминология, набор ритуалов и знаков. Некоторыми своими аспектами деятельность БКС напоминает более позднюю российскую группу «Инспекция „Медицинская герменевтика“», лидером которой стал сын Пивоварова Павел Пепперштейн. Однако БКС, в отличие от нее, более целенаправленно борется с любыми проявлениями публичности. Одно время, кстати, планировался тайный съезд БКС в Москве, в которой Франтишек Скала побывал в 2006 году. Совместно с Павлом Пепперштейном он провел большой вечер в формате «звездные тандемы» в Клубе на Брестской.

Сегодня в Праге живут и работают художники из разных стран. Мы уже вспоминали Виктора Пивоварова. В Прагу из-за уголовного преследования переехал Авдей Тер-Оганьян. По очень похожим причинам в свое время там оказался известный польский художник Збигнев Либера, который сегодня вернулся на родину. Творчество художников-иммигрантов как-то влияет на ситуацию в чешском искусстве?

Виктор Пивоваров, поселившийся в Праге в начале 1980-х годов, безусловно, изменил представление чешского художественного сообщества о России и русской культуре. Он в Чехии востребован, выставляется и участвует в художественной жизни.

С Чехией связан также его упомянутый выше сын Павел Пепперштейн, причем с того времени, когда он, еще совсем молодым человеком, в 1980-х годах учился в Праге. Павел постоянно возвращается сюда, но, как ни странно, его персональная выставка пройдет в Чехии только этой весной в городе Острава. Связь с современным российским искусством также чрезвычайно полезна, и она чувствуется, хотя сейчас это скорее небольшие ручейки, чем какие-то мощные потоки.

У Авдея Тер-Оганьяна прошла большая выставка в Праге в 2013 году, вышла монография. Он, безусловно, оказал влияние на молодых художников, тем более что некоторые студенты пражской Академии изящных искусств имели российский или украинский семейный бэкграунд.

Збигнев Либера в 2008–2009 годах преподавал в академии. Это было очень хорошо и важно, так как чешской художественной среде есть чему учиться у польских коллег и друзей.

Как вы оцениваете энергию Праги как города сегодня? Что, помимо большого количества туристов, определяет его ритм?

Прага пытается преодолеть проклятие провинциализма, на которое жаловались художники еще в начале ХХ века. Ведь совсем не случайно чешские художники так часто уезжали делать карьеру за границу: Альфонс Муха, а потом и Франтишек Купка, Тоайен и Штирский, из более современных можно назвать Яна Кобласу или Магдалену Йетелову. В Праге редко проходят масштабные западные выставки; действительно большие деньги можно найти только под исторические проекты, для показа средневековых королевских сокровищ и выставок, связанных с репрезентацией государственности. Можно еще найти финансирование для выставок чешских художников и чешского искусства. Но вместе с тем сегодня в Праге есть прекрасные профессионалы, интеллектуалы, работающие в области современного искусства. Из институций стоит упомянуть центр современного искусства DOX, много хороших выставок было в галерее Rudolfinum, есть более альтернативные площадки типа Meet Factory или Transit Play, есть также небольшие издательства, работающие на мировом уровне, например, Arbor vitae, издавшее недавно «Сады монаха Рабиновича» Виктора Пивоварова.

В вашей книге «Лексикон русского авангарда» вы рассматриваете российское неофициальное искусство с позиции близости историческому авангарду 1910–1920-х годов. Есть ли похожие примеры такой непрерывной традиции в чешском искусстве?

Для многих неофициальных художников в Советском Союзе исторический русский авангард стал принципиальной составляющей их эстетики. Известно, что одни из первых выставок, где можно было увидеть произведения русского авангарда, были организованы Николаем Харджиевым из работ собственного архива только в начале 1960-х годов. Они прошли в Музее Маяковского через 30 лет после фактического запрета на авангард с начала 1930-х годов. Партизанские условия способствовали исключительному рейтингу авангарда. Моя книга посвящена именно этому мощному заряду, который затрагивает, хотя и по-разному, авторов многих поколений и в литературе, и в искусстве.

Для послевоенного чешского искусства авангард не был краеугольным камнем. Оно было близко скорее европейскому информелю, леттризму, проблемам абстракции. Создать собственную линию развития удалось чешским сюрреалистам. Чешская «Сюрреалистическая группа» была основана в 1934 году. Конечно, современные работы Яна Шванкмайера, Алены Надворниковой или Мартина Стейскала сильно отличаются от эстетики 1930-х годов, когда чехословацкий сюрреализм прославляли Тоайен и Индржих Штирский. Но деятельность группы никогда не прерывалась. Сюрреалисты продолжали свои встречи во время Второй мировой войны. В тяжелых политических реалиях 1950-х годов они начали выпускать первые самиздатовские журналы и сборники. В период либерализации культурной политики в 1960-е годы стал выходить сюрреалистический журнал Analogon. После советской оккупации 1968 года они вернулись в подполье, где интенсивно продолжили свою деятельность. Главного теоретика группы Карла Тайге после его смерти сменил выдающийся и незаурядный мыслитель Вратислав Эффенбергер. Его идеи продолжали оказывать влияние на последователей и после его кончины в 1986 году.

В Чехословакии понятие «неофициального искусства» было еще более неоднозначно, чем в СССР. И хотя сталинизм в чешской культурной политике длился не больше десяти лет, художникам, далеким от официального канона, жилось трудно. Но они, как правило, достойно работали и нередко могли, хоть и в скромных условиях, публично показывать свои произведения. Неслучайно среди тех, кто первым начинал прорывать железный занавес между СССР и Западом, были чешские историки и теоретики искусства Индржих Халупецкий, Иржи Падрта и Душан Конечны. Для советских неофициальных художников они становились посредниками между «настоящим» миром искусства и их подпольным существованием. Первые публикации о новом искусстве в чехословацких журналах, информация о состоянии современного искусства в Западной Европе и США, которую чехи «импортировали» своим друзьям в СССР, прорывали изоляцию.

В Московском музее современного искусства недавно прошла ретроспектива известного чешского художника Иржи Давида. Его концептуальные работы, включенные в российскую выставку, очень сильно отличаются от проекта, которым Давид представлял в 2015 году Чехию на Венецианской биеннале.

Иржи Давид очень чутко улавливает общественные настроения. Реакция публики является важной составляющей его творчества, а «Славянская эпопея» Альфонса Мухи, к которой Давид обратился в своем проекте для Венеции, всегда провоцировала вопросы, кто такие чехи, славяне ли они и чего они хотят.

«Славянская эпопея» в очередной раз оказалась в центре внимания несколько лет назад, когда в результате долгой юридической борьбы этот цикл, состоящий из 20 грандиозных холстов, было решено временно выставить в Национальной галерее в Праге. Серия несколько десятилетий хранилась в небольшом городке Моравски-Крумлов, где была местной достопримечательностью, не провоцируя, однако, неудобных вопросов. Оказалось, что в Праге это колоссальное произведение невозможно игнорировать: сногсшибательный масштаб работ, мировая известность автора заново, через 100 лет, ставят перед нами такие сложные вопросы, как отношение чехов к славянской идентичности. Например, в 1990-х у нас была популярна теория, что чехи на самом деле произошли от кельтов. Другой вопрос: может ли быть искусство национальным, как в это верил в начале ХХ века Альфонс Муха, художник, который был масоном, пророком, своеобразным мыслителем и активистом, яростным противником любого авангарда и всего транснационального? Существуют ли всеславянская идея, культура, духовность, история? Какие в современном мире задачи у искусства?

Так получалось, что подобными вопросами Муха всегда вызывал конфликты, хотя, безусловно, ничего этого не желал. Так же, как он впервые нарисовал чехословацкие деньги и почтовые марки, он был готов предложить мирную и комплексную программу всему славянскому искусству. Муха верил в возможность создания единой панславянской державы, противостоящей агрессивной Германии. Эти идеи поддерживал спонсор художника американский бизнесмен Ричард Крейн, влиятельный дипломат и помощник американского президента Вудро Вильсона. Современные чехи, наверное, не могут представить себе ничего страшнее, чем реализация подобного сценария. И уже в начале ХХ века критика Мухи была очень жесткой. Чешский поэт Ярослав Сейферт, получивший в 1980-е годы Нобелевскую премию по литературе, в своей публицистике конца 1920-х годов высказывал сожаление о том, что «Славянская эпопея» не сгорела.

Эстетика Альфонса Мухи, которая, казалось бы, сегодня более всего востребована в рекламе, а также в дизайне психоделических принтов и азиатских манга, продолжает вызывать дискуссии геополитического характера. Более того, выяснилось, что эти вопросы могут быть поставлены в рамках Венецианской биеннале, где тема национального и интернационального всегда стоит на повестке дня, поскольку современное искусство, космополитичное по своей природе, оказывается здесь втиснуто в формат национальных павильонов. В своем проекте Иржи Давид обращает на это внимание, создав реплику заключительной картины из эпопеи Альфонса Мухи «Апофеоз славянства», посвященную глобальному славянскому будущему, в котором фигурируют Иисус Христос, американский флаг и много других символов соединения.

Вы уже называли Иржи Кованду и Иржи Давида, а как дела у знаменитой группы Ztohoven, партизанские акции которой не раз вызывали медийные скандалы и протесты политиков и чиновников?

Ztohoven в 2014 году провели партизанскую акцию, имевшую большой отклик. В самом центре города, в Пражском граде, они заменили президентский флаг огромными красными трусами. Назвав акцию «Президентское грязное белье», они выразили свой протест против популистских методов нынешнего президента страны Милоша Земана, известного своими агрессивными, а порой и ксенофобскими заявлениями. Художники, кстати говоря, за свою акцию не преследовались и никакого наказания не понесли. Ztohoven, безусловно, имеют своих поклонников. Конечно, художественным активистам сложно избежать упреков в самопиаре и манипуляции массмедиа за счет некоего общественно значимого события. Такие споры всегда разгораются с новой силой после каждой успешной акции, неважно, акция ли это Ztohoven или Петра Павленского.

Но чешский политический акционизм появился задолго до Ztohoven. Думаю, вы вспомните имя Давида Черны, розовый танк которого стал символом бархатной революции 1989 года. В 1990-х ему повезло, поскольку разгорелся шумный скандал, вызванный перекрашиванием им советского танка (мемориала в Праге) в розовый цвет. Вмешался чешский парламент, который тогда оказался настолько прогрессивным, что принял решение восстановить розовый цвет на танке, который очень быстро успели отмыть.

А что еще из произведений Давида Черны вы считаете важным?

У Черны действительно есть талантливейшие работы, касающиеся острых тем. Можно вспомнить его проект Entropa. В 2009 году к Чехии перешло председательство в Евросоюзе, и власти обратились к художнику, чтобы он сделал проект для Брюсселя. Давид Черны предложил проект карты Евросоюза, над которым должен был работать коллектив художников из 27 стран сообщества, и получил финансирование. Когда все было готово, оказалось, что он придумал всех соавторов и сам сделал их работу, представив отдельные страны с юмором, вызвавшим в нескольких случаях дипломатический скандал. Чехии пришлось извиняться за его презентацию стереотипов, оскорбивших чувства многих патриотов: Румыния была представлена Дракулой, Дания — Lego, Люксембург был изображен кусочком золота c надписью «на продажу», контур Болгарии был выложен из турецких унитазов.

В 2014 году была реализована его кинетическая скульптура «Голова Франца Кафки». Установленная в центре Праги 11-метровая голова состоит из 42 ярусов, весит 39 т, ее бюджет превысил €1 млн. Давид — один из немногих чешских художников, кто может эффективно работать с публичным пространством. Но он далеко не единственный.

На кого еще из чешских художников стоит обратить внимание?

Важно упомянуть выдающегося чешского художника Криштофа Кинтеру. Его памятник самоубийцам Мemento mori: On One’s Own Volition был установлен под Нусельским мостом, самим высоким мостом Праги. Это место было особенно популярно у самоубийц, там погибло огромное количество людей, пока наконец власти не поставили высокий забор. Памятник — это городской фонарь, обращенный в небо. Криштоф Кинтера маркирует важные городские места памяти своими тонкими интервенциями: к примеру, на одном из шумных перекрестков Праги стоит его памятник, посвященный известному городскому активисту Яну Боухалу, который здесь погиб (его велосипед был сбит машиной).

Только что открылась большая выставка Иржи Черницкого, сотрудничавшего с российской группой АЕS+F. В Тейт Модерн состоялась выставка Катержины Шеды. Художница, известная своими масштабными социальными проектами, переселила в центр Лондона целую моравскую деревню, из которой происходит ее семья. Большое количество премий и наград, в том числе международных, совершенно заслуженно имеет сегодня Ева Котяткова, работающая в жанре перформативной инсталляции. Пару лет назад ушел из жизни чешский концептуалист, очень оригинальный художник Ян Манчушка. Он представлял Чехию на Венецианской биеннале в 2005 году. Но и среди старшего поколения есть известные, большие художники: Франтишек Скала, Петр Никл или Ярослав Рона — скульптор, автор другого прекрасного памятника Кафке в пражском Старом городе. Так что в чешском искусстве есть жизнь, грех жаловаться.