Ирина Кравцова: «Нам хотелось сделать разговор об искусстве доступным для любого человека»

Ирина Кравцова руководит Издательством Ивана Лимбаха уже 15 лет. Это значит, что именно ее уму мы обязаны десяткам книг, крайне значимых в нашем общем интеллектуальном становлении. Для Ирины Кравцовой важно создавать книги как законченные объекты культуры и искусства, обобщающие и выводящие на новый уровень самые разные области человеческого знания. Именно поэтому кажется, что переводные и оригинальные новинки этого издательства находятся на самой что ни на есть передовой современного культурного процесса. Причем заметной частью деятельности Издательства Ивана Лимбаха являются книги именно о пластических искусствах.

Какой должна быть идеальная книга об искусстве?

Все-таки в книге важнее текст, хотя цветную вклейку или черно-белые картинки-напоминания тоже приятно видеть. Прекрасно, если сочетаются научность и эмоциональность изложения. К таким авторам относятся, например, петербургские историки искусства Екатерина Андреева, Аркадий Ипполитов, Иван Чечот.

Книга Екатерины Андреевой «Всё и ничто» — лекции о культовых художниках XX века — выдержала у нас два издания. Сейчас мы готовим ее книгу «Финляндия: творимый ландшафт» о старом и новом (Алвар Аалто) в финской архитектуре. Катя идеально сочетает в своем письме исследовательский темперамент и воодушевление, поскольку пишет только о том, что любит, — в этом, по-видимому, секрет удачной книги об искусстве.

Но еще лучше, если о своем творчестве говорит сам художник. Вскоре из печати выйдет одна из таких редких книг — «Обман зрения: Разговоры с Элом Казовским». Русская по рождению и воспитанию, Елена Казовская (1948–2008) стала в 2002 году лауреатом самой престижной награды Венгрии в области искусства, литературы и науки — Премии Кошута — и одним из крупнейших европейских художников и акционистов второй половины ХХ века. Девять ее интервью методом погружения обучат читателя основам образного языка одного из самых загадочных творцов нашего времени.

И все же идеальной книгой об искусстве я считаю подготовленную Борисом Дубиным и изданную нами в 2005 году «Пространство другими словами: Французские поэты XX века об образе в искусстве». Это абсолютно ни с чем не сравнимое взаимодействие художественного и поэтического языков, отдаленно напоминающее ту новеллу из фильма Куросавы «Сны», в которой режиссер входит в картину Ван Гога. Результат этого взаимопроникновения — полное обновление словаря.

Кто такой Иван Лимбах?

Иван Юрьевич Лимбах — бизнесмен, геофизик по образованию, мой близкий друг с юношеских лет. Он создал наше издательство, без его поддержки мы не смогли бы существовать на протяжении 22 лет.

Какое место в репертуаре издательства занимают искусствоведческие темы?

Художники и музыканты являются героями нескольких опубликованных нами романов, например дилогии Ханса Хенни Янна «Река без берегов», а также «В прах» Жан-Луи Байи и «Последнего странствия Сутина» Ральфа Дутли; архитектор, дочь композитора Густава Малера — главный герой «Без нее» Марлены Штрерувиц. В таких случаях возникает эффект двойного отражения: автора — в герое и героя — в авторе. Это мерцание одного в другом, самораскрытие «под маской», пожалуй, интереснее и содержательнее любовных отношений вымышленных персонажей.

Но самая ожидаемая для меня книга, касающаяся творческих способностей как таковых, — «Креативный мозг» нидерландского нейробиолога Дика Сваба, иллюстрированная множеством произведений живописи и графики. Правда, ждать ее придется еще полтора года.

Одна из ваших последних новинок — пять книг серии Orbis pictus. Продаются они единым комплектом, а подобраны как бы нарочно из разных стилей и культурных страт. Тут и эссе Ролана Барта об Арчимбольдо и Петра Вайля о Джотто, и монографии Екатерины Андреевой о ленинградском экспрессионизме и Григория Амелина о «Менинах» Веласкеса, плюс письма о Рембрандте Ольги Седаковой. Как вы собирали пазл этой серии? Какие задачи перед ней ставили? Будет ли эта серия продолжена и, если да, то как?

Мы обратили внимание на то, что существуют небольшие эссе о художниках, которые не собираются под одну обложку, но и для отдельно продающейся книжки они малы, им легко затеряться на магазинной полке. Поэтому мы объединили их пояском с названием серии (в переводе — «мир в картинках»), которое позволит включить в нее художников всех времен. То есть мы не выбираем художников, мы выбираем авторов. А критерии отбора текстов — поиск разгадки художественного феномена, оригинальность интерпретации, живость языка и ясность изложения. Нам хотелось сделать разговор об искусстве доступным для любого человека. Кроме того, этими книжками легко обмениваться, их приятно дарить друзьям, имеющим разные интересы. Будет ли продолжена эта серия — решать читателям.

Мне очень нравится ваша польская серия. Если томики Чеслава Милоша в ней вполне ожидаемы, то три сборника культурной эссеистики Збигнева Херберта («Натюрморт с удилами» (2013) посвящен золотому веку голландской живописи, «Варвар в саду» (2004) — искусству французского и итальянского Ренессанса, «Лабиринт у моря» (2015) — античным артефактам) — подлинное открытие. Как вы выбираете авторов на перевод?

Точности ради, это не польская серия, а серия прозы поэтов, куда попадают только авторы, пишущие и прозу, и стихи. Дизайн обложек с буквами действительно удачный, его придумал Ник Теплов. В этой серии опубликованы и кубинец Хосе Лесама Лима с его великолепными эссе о барочной архитектуре, и мексиканец Хуан Хосе Арреола с фантастическим бестиарием, и умеющий расслышать молчание Луи-Рене Дефоре, и тончайший французский стилист, склонный к разоблачениям, Клод Луи-Комбе. Так что и Милош, и Херберт попали сюда естественным образом. В этом оформлении мы отвергаем только не поэтов. Замечу, что переводить тех, кто виртуозно владеет и прозаическим, и поэтическим словом, очень трудно. Переводчики, причастные к этой работе, — настоящие мастера, а книги серии — не побоюсь этого слова — жемчужины.

Что касается книг лауреата Нобелевской премии Чеслава Милоша — на русском языке очень не хватало его прозы и эссеистики, и мы постарались заполнить эту лакуну. А напечатав в свое время первую книгу эссеистики Збигнева Херберта, лауреата почти всех литературных премий, кроме Нобелевской, решили, что и две другие будут интересны, и, кажется, не ошиблись.

Херберт подолгу жил в тех странах, об искусстве которых пишет. Многими сюжетами он очень подробно занимался. Так, буквально по крупицам восстановил биографию художника Торрентиуса, от которого осталась всего одна картина, она и дала название книге «Натюрморт с удилами» — настоящий приключенческий роман! Книги Херберта стилистически напоминают полюбившиеся многим «Образы Италии» Павла Муратова. Но не думаю, что он читал Муратова.

Как личные пристрастия в искусстве отражаются в книгах, которые вы издаете?

Художники, на которых я готова смотреть не уставая, — это Сезанн и Ван Гог (чьи письма перечитываю каждые два-три года, проходя вместе с ним его крестный путь). Мощнее скульптора, чем Микеланджело, мне видеть не доводилось. Правда, помню, насколько была поражена харáктерными — иногда их называют конвульсивными — головами Франца К. Мессершмидта в Музее Виктории и Альберта. Этот скульптор XVIII века в силу своего заболевания был подвержен галлюцинациям, но, что невероятно, он воплотил свои видения в мраморе!

Из архитекторов всегда были интересны Сантьяго Калатрава (его Город искусств и наук довелось увидеть в Валенсии, а выставку — в Эрмитаже) и Заха Хадид, каждый из них — современное нам чудо света.

Слушать люблю Баха, Моцарта, Брамса, Шопена, Мусоргского, Стравинского. Из современных композиторов мне по-настоящему интересен Александр Маноцков во всех его разнообразных проявлениях. А из исполнителей любимейшие — Иегуди Менухин, Владимир Горовиц, Валерий Афанасьев, Григорий Соколов. Некоторое время была увлечена Чечилией Бартоли, часто слушаю Марию Каллас.

В какие залы Эрмитажа вы ходите чаще, чем в другие, а какие почти всегда пропускаете?

Хожу к Рембрандту, к голландцам, люблю залы испанской живописи, Лоджии Рафаэля, на первом этаже — залы с алтайскими находками, вещами, изготовленными за несколько веков до нашей эры; скифское искусство. Лет 20 не смотрела Египет, восточные залы, хотя в Лувре Египет как раз поразил, а в Москве нравится Музей Востока. Всегда вдохновлял третий этаж с импрессионистами — теперь они в Главном штабе, напротив.

Считается, что после семи (плюс-минус два) произведений искусства, увиденных в музее, наступает пресыщение. Какие пять-семь экспонатов Эрмитажа входят в вашу персональную экскурсию по его коллекции?

Ранний Тициан, его «Бегство в Египет» (тот же сюжет у Каруччи, он недалеко), «Отрочество Богоматери» Сурбарана, «Мальчик с собакой» Мурильо, «Скорчившийся мальчик» Микеланджело, «Мадонна Литта» Леонардо, «Возвращение блудного сына» Рембрандта, малые голландцы (их немного, и они какие-то очень соразмерные нам, человечные).

Какие места в Санкт-Петербурге кажутся вам особенно значимыми и важными?

Васильевский остров: это университет, годы юности, рождение дочери. Мы жили рядом со Смоленским кладбищем, где часовня Ксении Блаженной — тогда она была разрушена, но в руине почти всегда горел огонек. Я человек не религиозный, но место это — прямо-таки место силы из-за колоссальной энергии надежды, связанной с ее личностью. Потом сюда пришли и герои рассказов Эдуарда Кочергина из его «Ангеловой куклы» — книги, которую мы издавали на протяжении нескольких лет.

Фонтанный дом и Шереметевский сад — значимый отрезок жизни, поскольку я принимала участие в создании Музея Анны Ахматовой и несколько лет в нем работала. Незабываемое время, когда пространство запустения постепенно превращалось в одно из самых любимых горожанами и посещаемых мест.

Одно из моих самых любимых мест — острова (Каменный, Крестовский). Здесь и пейзаж, и прогулки во времена влюбленности, и множество литературных ассоциаций.

Особые места — пригороды. В Сестрорецке, на берегу Финского залива прошли мое детство и отрочество, подарившие чувство свободы. В Царском Селе, как входишь в парк, мгновенно возникает образ Элизиума, где возможна встреча со всеми, кто здесь когда-либо жил.