«Все это занятие — чудовищный эгоизм»

Каково это — жить с искусством, каждый день смотреть на картины, сидеть на стульях ХIX века?

Это пытка, настоящий ад. Только представьте себе, что у вас сотня детей в малогабаритной квартире и всем что-нибудь нужно: то новую рамку, то задернуть шторы, то попасть на стену, то спрятаться за шкаф. Не говоря уже про капризную мебель: заменить обивку, починить ножку… И где, наконец, моя полировщица?! Крики, упреки, просьбы со всех сторон, а это еще мы не говорили о домашних. Детям не на чем делать уроки, со стен пялятся подозрительные личности эпохи декаданса, стекло в горке дребезжит фальцетом: не тронь! Кто это потерпит? Выходит, что все откинуты машиной времени в начало ХХ века, к тому же ностальгирующего по веку XVIII (на cтасовских унифицированных стульях XIX века, о которых вы говорите, сидеть нельзя: в это время уже перестали заботиться о человеческой заднице). В общем, полный привет. И только для меня это аллюзии, дискурсы, реминисценции и прочие ваши термины, обозначающие сублимацию. И сколько ни пиши каталогов, в каждой вещи — секрет, подвох, загадка. Короче, все это занятие — чудовищный эгоизм!

В галерее «Наши художники» идет выставка русской графики Серебряного века из вашей коллекции. Она входит в придуманную основательницей галереи Наталией Курниковой серию выставок — портретов коллекционеров. Эта идея работает? Был «портрет» легендарного Соломона Шустера, потом — балерины Екатерины Гельцер, теперь — ваш.

Да, работает. О Гельцер было очень мало известно, и только кропотливая, детективная работа «Наших художников» хоть немного проявила ее образ. С Шустером я был знаком. Кстати, мы с вами сидим под Чехониным, которого он мне подарил. Шустер был, конечно, шире, чем было показано на выставке, он поражал своим артистизмом, своим подходом, широтой интересов и той квинтэссенцией шедевров, которая осталась у него в руках. Важнейший персонаж. Но если это было невозможно показать в экспозиции, то для внимательных все очень хорошо описано в статьях каталога.

К каждой выставке галерея нешуточно готовится. Например, за время моей выставки они обнаружили несколько важных и неизвестных фактов о моих вещах, нашли пару ошибок в каталоге — все серьезно. Пожалуй, это единственное в Москве место такого рода.

В своей коллекции вы реконструируете куски эпох, которые кажутся вам близкими или правильными?

Ничего я не реконструирую, я стараюсь приблизиться к лучшим и представить себе, что становлюсь лучше и что все вокруг становятся лучше: как минимум просвещеннее и образованнее, а как максимум — зрячими.

Можно коллекционировать стихийно и вый­ти в итоге на стройное, цельное собрание, а можно придумать концепцию вначале и потом следовать ей. Что правильнее?

Выбрать концепцию? То есть изначально ограничить себя в развитии? В том, ради чего все и делается? Отказаться от зигзагов, от стремительных и непредсказуемых движений, от погружения в глубину или распространения вширь, по странам и эпохам? Это, простите, не для меня. Для краеведческого музея, возможно.

Правда, что во всем мире коллекционеры меняются и все больше их подходит к приобретению вещей с точки зрения холодного расчета и инвестиций?

Разве можно изменить сумасшедших? Может быть, вы путаете коллекционеров и бизнесменов, создающих инвестиционные фонды, подносящих подарки тем или иным музеям ради получения налоговых льгот? Такие коллекционеры тоже были всегда, и мы должны быть им благодарны, ведь тот, кто заплатил, тот будет и хранить. В конечном счете мы все — временные владельцы, а вещи переживают своих хозяев, оказываясь в тех или иных руках. Еще неизвестно, кто кого выбирает: мы — произведения или они — нас. Посмотрите на провенансы работ в каталогах, и вы сможете представить себе судьбы их владельцев. Тогда поговорим об инвестициях, о реквизированных после революции коллекциях, о продаже эрмитажных картин, о трофейных вещах, ну и о холодном расчете, разумеется.

А для себя как вы видите некое идеальное будущее своей коллекции? Чем она должна закончиться в идеале?

Коллекция — занятие бесконечное, и часто она управляет сама собой, поражая непредсказуемостью. Главное — поставить перед собой задачу, и, чем грандиознее эта задача, тем больше шансов достичь хоть чего-то. По идее, после такой выставки положено ставить принципиально новую цель, например, создать подобную экспозицию, только уже не графики, а фундаментальной живописи, лет через десять. А что касается того, чем это должно закончиться, то в идеале — есть время собирать камни и время их разбрасывать…

Работы из коллекции висят у вас на стенах? Вам важно любоваться ими?

Да, конечно, висят — фавориты, но только те, которые дружат между собой. Для меня очень важна целостность всей компании, лишь она и доставляет удовольствие. Я почти никогда не разглядываю что-либо в отдельности, ведь мы не обращаем внимания на отдельные любимые черты, хотя вру, наверное… Но фавориты на то и фавориты, чтобы меняться.

Какие самые любимые? Может быть, не самые ценные, а вот именно любимые?

Любимые — все. Я же не покупаю и не вымениваю то, что мне не нравится, то, во что не влюблен. А вот ценность объективная, действительно, разная — просто у одних художников меня приводит в трепет даже одна-единственная линия, как у Врубеля, Серова, Ларионова, а другим нужно постараться. Но все равно любимыми остаются великие, их не много. Ну и еще кое-что сентиментальное: Волошин с аллюзиями к крымскому детству, Сомов со своим ироничным изыском, Григорьев с гротеском, сухой и педантичный, как будто с поджатыми губами, Добужинский… С некоторыми крошечными рисунками Серова, стоящими на книжной полке, я часто здороваюсь, а вполне «доделанный» Богаевский нередко остается в одиночестве.

Есть что-то, что вы упустили и жалеете?

Конечно, ведь мой вкус вполне стандартный, и то, что я собираю, нравится многим, денег вечно не хватает, а за хорошее нужно платить больше других. И в эти моменты я не могу решиться бросить десяток второстепенных рисунков на алтарь шедевра. Часто вспоминаю упущенное: голуборозовского Крымова, превосходного Сарьяна из серии сказок, Петрова-Водкина, тончайшую акварель Борисова-Мусатова... Много всего прошло мимо, но обидно только из-за ушедших по глупости или непониманию. Например, безумно жаль последний автопортрет Врубеля с приклеенной папиросой, который, по словам реставраторов из Третьяковки, нельзя было спасти, но теперь он висит там, отданный собственными руками, в постоянной экспозиции.

Вообще, здесь можно говорить о многом: о боковых ответвлениях моего увлечения, о том, что в разгар перераспределения старых коллекций я вдруг нырнул в голландский золотой век, вместо того чтобы на дне рынка, да еще обладая в то время колоссальными информационными возможностями, покупать и покупать русское. Но об этом уж точно жалеть не стоит, этот опыт открыл совершенно другой горизонт понимания искусства в целом.

На выставке в каждой акварели, рисунке — нечто притягательное. Вы правда «видите», как говорят коллекционеры, вещи? Их качество, важность и красоту?

Прозрение было запоминающимся, как удар бича! Это произошло неожиданно; не помню конкретно, какая это была работа, но лет через пять (как и положено по принципу цехового обучения) после начала моей деятельности в «Альфа-Арт»; кто-то разворачивал картину, и она еще не была открыта до конца, как вдруг я понял с одного взгляда: шедевр! Это потрясающее ощущение, когда больше нет тайны или, вернее, когда ты становишься в нее посвящен. Ни техника, ни эпоха, ни страна уже не имеют значения — понятно все и с первого взгляда.

При этом мои собственные вещи могут «гулять» по качеству, и я всегда чувствую, когда с ними что-то не так, но для меня очень важно именно внутреннее состояние, мой контакт с ними. Можно было бы обойтись без половины этих рисунков, если говорить о какой-то строгой музейной концепции, но они каким-то образом пристыковались к моей жизни. А если я бы собирал, например, коллекцию для кого-то другого, то включился бы аналитический механизм, связанный с качеством.

И с бюджетом?

С ликвидностью, экспозиционной привлекательностью, сохранностью и так далее. Анализировалось бы много факторов, что я, собственно, и делаю, когда предлагаю вещи кому-то из своих друзей, клиентов. А свое — это любовь, и, как правило, для меня не столь важно все вышеперечисленное.

Вы собираете еще и современное искусство?

Современное искусство для меня, вернее, для всей семьи — это общение и дружба с художниками, и коллекционированием в узком понимании этого слова мы не занимаемся. Нет ни системы, ни задач, просто иногда покупаем понравившиеся работы, а иногда нам их дарят — для удовольствия, для дачного интерьера или ландшафта. На участке живут разные объекты, скульптуры, а что-то сделано специально для нашего места: лабиринты и гроты Николая Полисского, фасады Константинова, панно Гора Чахала. В доме — шпалерная развеска: Сергей Шутов, Гоша Острецов, Игорь Шелковский, Алена Кирцова, Пахом, Леня Тишков, Даша Кротова, Ирина Затуловская (не обижайтесь, друзья, всех не могу назвать с ходу). Есть и нонконформисты. Но этот переизбыток нас не угнетает, мы в компании старых и новых приятелей, они напоминают о каких-то событиях, встречах, проектах. Напоминают о том, что пора замутить что-то новое, безбашенное, например, построить башню… с часами!

БИОГРАФИЯ
Максим Боксер
Коллекционер, арт-дилер,эксперт

Работы из коллекции участвовали в выставках в Третьяковской галерее, Русском музее. Директор аукционного дома «Альфа-Арт» (основан в 1991). Основатель галереи Ravenscourt (2000, Москва, Лондон) и аукционного дома maximboxer (2014, Лондон).