Томас Каплан: «В коллекционировании искусства нет ничего особенно благородного»

Раньше вы выставляли свое собрание в собственной частной галерее, но потом закрыли ее и решили передавать работы в общественные музеи. Почему вы приняли такое решение?

Не совсем так. Открывая галерею, мы с моей женой Дафной сразу решили, что все картины в ней будут доступны музеям. Очень часто картины отправлялись в них, даже не успев повисеть ни дня в галерее — сразу от дилера или с аукциона, где мы их купили. Я помню, однажды пришел в Музей Гетти и увидел, как люди реагировали на одну из наших картин, «Портрет мальчика в плаще и тюрбане» Яна Ливенса. Именно тогда я осознал: самое важное, что мы можем сделать как коллекционеры, — это делиться искусством с людьми. Правда, сначала я не хотел, чтобы наше имя ассоциировалось с коллекционированием, поэтому мы давали картины музеям анонимно.

Почему?

Мы не хотели становиться частью арт-мира. Мы занимались общественными кампаниями, например защитой диких животных. Это важное дело. А в коллекционировании искусства, на мой взгляд, нет ничего особенно благородного. Я не говорю, что этого надо стыдиться, но в глубине души мы не хотели это афишировать.

Но сейчас вы изменили свое мнение?

Дело в том, что, собирая картины множества художников — Рембрандта и его школы, мы накапливали не только сами полотна, но и информацию об этих работах и их авторах. В какой-то момент перед нами встал выбор: просто делиться с публикой картинами или поделиться с ней и всеми этими знаниями — но тогда нам пришлось бы выйти из тени. Мы решили, что дать людям доступ к информации для нас все-таки важнее, чем сохранять анонимность. Ведь таким образом мы могли воздать должное художникам, которых любим, показав их историческую важность и актуальность в наше время. Мы решили составить каталог нашей коллекции и разместить в Интернете, чтобы им могли пользоваться студенты, преподаватели, кураторы, дилеры, сотрудники аукционных домов, коллекционеры. Изначально мы не собирались его печатать, потому что хотели, чтобы он был бесплатным и общедоступным. Но по иронии судьбы теперь у нас даже не один печатный каталог, а несколько. Когда была выставка нашей коллекции в Лувре, он захотел издать каталог, Национальный музей Китая тоже. Теперь на очереди ГМИИ им. Пушкина, Эрмитаж и Лувр — Абу-Даби, наверняка они тоже захотят. Оказалось, люди до сих пор покупают бумажные каталоги и пользуются ими. Что ж, если им это нужно, я не против. Кстати, в России мы покажем больше работ, чем в других музеях. В Лувре было 30 картин, в Китае — 60–65, а к вам мы привозим 82.

Почему вы решили сосредоточиться именно на Рембрандте и его школе?

У меня это настоящая страсть с очень раннего возраста, с шести-семи лет. Первое место, которое я посетил в Европе, был Амстердам — я попросил своих родителей отвезти меня туда, поскольку там жил Рембрандт. Главное в Рембрандте — это то, что он изменил все. Он порвал с классической традицией, с самой концепцией того, что такое красота и к чему должны стремиться художники. Он перевернул весь ход истории искусства. Ван Гог был одержим Рембрандтом, Делакруа тоже, Тернер говорил, что Рембрандт — величайший колорист всех времен. Пикассо был абсолютно помешан на нем, а также Фрэнсис Бэкон… Рембрандт до сих пор продолжает влиять на художников. Его картины — это импрессионизм и даже экспрессионизм за сотни лет до Моне. Андре Мальро говорил, что Рембрандт был первым художником, который трогает душу. Он был революционером. Намеренно или нет? Он просто был верен себе. Для меня он стоит в одном ряду с Шекспиром, Достоевским и Эйнштейном — личностями, которые вышли за рамки своего времени и своей национальной культуры и в конечном итоге изменили ход истории.

Менялась ли со временем концепция вашей коллекции?

Она развивалась поэтапно. Началось все с Лейденской школы, с первого ученика Рембрандта — Герарда Доу, затем мы перешли к другим ученикам, потом к другим городам Голландии, из Лейдена в Амстердам, затем мы начали коллекционировать картины художников делфтской школы, таких как Габриель Метсю и Ян Вермеер, а также утрехтской — к ней относится Герард Терборх. Мы стали прослеживать связи между художниками и показывать, как они влияли друг на друга, и так коллекция росла. Первой работой Рембрандта, которую мы приобрели, был рисунок с изображением львицы. Что до его живописи, то первой картиной была «Женщина в белом чепце». Я был в восторге, что мне удалось ее купить, и, если бы тогда кто-то сказал мне, что через 12 лет большинство картин Рембрандта, находящихся в частных руках, окажется у нас, я бы не поверил. В России мы покажем 12 из них. На самом деле, я считаю, нам безумно повезло: и что эти картины были в частных руках, и что люди согласились их продать. До того, как я начал собирать коллекцию, я и представить себе не мог, что картина Рембрандта может принадлежать частному лицу.

Почему для вас так важно обладать ими, если вы отправляете картины в музеи, иногда даже не успев на них взглянуть?

Боюсь, что в этом и состоит страсть коллекционирования. Сознание того, что вы приобрели шедевр, что вы связаны с художником, которого любите, — особое чувство. Это огромная радость. Но еще большая радость для нас — то, что мы можем выставить эти картины, вернуть их публике. Мы изымаем их из частных рук и выставляем на всеобщее обозрение. Для нас в этом и заключается смысл собирательства. Хотя я не судья другим коллекционерам, это их личное дело, как обращаться со своим собранием. Люди делают деньги, они хотят вкладывать их в искусство. Что ж, прекрасно!

В начале 2000-х годов, когда вы стали собирать коллекцию, покупать старых мастеров было не модно. Изменилось ли что-то сейчас?

Да, я думаю, они снова становятся модными. Люди все яснее осознают, что эти шедевры являются частью истории искусства. И что они очень редки! Известно всего 400 картин Рембрандта, при этом произведений Энди Уорхола насчитывается 70 тыс.! Есть только один Вермеер в частных руках, и он принадлежит нам. Есть только один Карел Фабрициус, великий ученик Рембрандта, по своей одаренности сравнимый с учителем, в частных руках, и он тоже принадлежит нам. При этом находятся люди, которые платят за работы Уорхола больше, чем я заплатил за Вермеера. Но это нормально, ведь они покупают то, что им нравится. Первое правило коллекционирования: покупайте то, что любите. Тогда вы не ошибетесь. Ведь в конце концов вы все равно умрете, и лучше наслаждаться тем, что вам нравится, пока вы живы. А если вы покупаете вещи, чтобы спекулировать ими, на этом пути всегда есть вероятность ошибки. Я бы не стал покупать искусство в качестве коммерческой инвестиции. Но у меня нет сомнений, что, если вы покупаете что-то, являющееся шедевром, частью цивилизации, вы всегда будете в выигрыше.

Многие опасаются покупать старое искусство, потому что боятся подделок. Как вы минимизируете этот риск?

Я слышал больше историй о подделках в современном искусстве, чем в наследии старых мастеров. Конечно, они существуют. Но я не думаю, что мы за все время купили хоть одну подделку. Бывало, что произведения, о которых говорили, что они были написаны одним художником, оказывались созданными другим, такое бывает, но эти изменения атрибуции были всегда в нашу пользу. Мы покупали картины школы Рембрандта, а потом оказывалось, что они написаны самим Рембрандтом! Гораздо легче подделать произведение XX–XXI веков, чем старых мастеров. В большинстве полотна мастеров прошлого имеют долгую историю, причем документированную, они хорошо изучены. Если у вас есть сомнения по поводу той или иной работы, вы можете пойти к нескольким экспертам — дилерам, специалистам аукционных домов, выслушать их всех и принять правильное решение. Современное же искусство по определению не имеет провенанса. Скажу честно, несколько раз мне предлагали очень плохие картины, возможно, поддельные — но они действительно выглядели, как подделки! И причем, когда я говорю о подделках, я имею в виду картины, написанные сотни лет назад, но не тем художником, под именем которого они продавались.

С кем вы предпочитаете работать — с аукционами или дилерами?

Мне удобнее иметь дело с дилерами. Мы часто покупаем на аукционах, но и там почти всегда я действую через них. Сам процесс торгов меня не увлекает, мне все равно, сколько готовы заплатить за ту или иную работу другие люди. Для меня ее ценность не в этом. Только иногда, когда мне хочется понять, какое настроение в зале, я звоню дилеру и слушаю, как идут торги. Так было всего три или четыре раза.

Существует ли конкуренция между коллекционерами работ старых мастеров?

Она есть, но в целом это гораздо более джентльменский мир, чем другие сегменты арт-рынка. Иногда кто-то видит прекрасную картину и говорит мне: «Знаете, эта картина лучше впишется в вашу коллекцию. Она мне самому нравится, но, если вы хотите купить, я уступлю ее вам». Мне нравится эта система. Во мне не силен дух соревнования, я не люблю конкуренцию. Но если я действительно хочу что-то, я это получу! (Смеется.)

Каким образом? У вас есть какой-то особенный секрет успеха?

Одна из причин, почему мы с женой достигали успеха, — это отношения с дилерами и аукционными домами. Нам звонили первым, потому что знали, что мы быстро принимаем решения. Мы были крупнейшими клиентами, но не злоупотребляли этим. Я всегда говорил: «Позвоните мне первому. Если мне это понравится, я вам сразу скажу и переведу деньги уже на следующей неделе». Очень быстро все поняли, что для нас это не временная прихоть, что мы собираем коллекцию с очень четкой концепцией. Мы быстро становились друзьями и начинали доверять друг другу. За одним или двумя исключениями, самые приятные деловые отношения в моей жизни складывались в мире искусства. У меня было 250 сделок, связанных с искусством, и почти все из них я вспоминаю с удовольствием. Это необычно для любой другой сферы.

Покупали ли вы когда-нибудь картины, не видя их в реальности?

Да, много раз. Я знакомлюсь с их провенансом и всегда прошу кого-то, кому доверяю, пойти и посмотреть их вживую, чтобы убедиться, что их состояние хорошее и они представлены в каталоге верно. Очень часто я без всяких сомнений покупал картины, которые видел лишь на слайдах. Только в самом-самом начале я несколько раз покупал картины, которые в реальности выглядели просто смешно, в каталоге аукциона они смотрелись гораздо лучше. Это происходило в тех случаях, когда я не видел их сам и не просил никого другого их посмотреть. И еще они всегда были дешевыми.

Как вы представляете себе будущее вашей коллекции?

Сейчас я думаю о том, что мы покажем ее в России, а потом в Абу-Даби. Далеко идущих планов у меня пока нет. Мне всего лишь 55, моя жена моложе. У нас будет еще достаточно времени подумать о том, как завершить нашу миссию.

Выставка «Эпоха Рембрандта и Вермеера. Шедевры Лейденской коллекции» пройдет в ГМИИ им. А.С.Пушкина с 28 марта по 22 июля 2018 года и в Эрмитаже с 5 сентября 2018 года по 13 января 2019 года.