Бернар Блистен: «Каждый год я должен искать €15 млн»

Вы часто бываете в Москве. С чем вы приехали сейчас? 

Меня пригласила Третьяковская галерея выступить в рамках научной конференции «Актуальные проблемы теории и истории искусства» на тему «Стратегии экспонирования постоянной коллекции Центра Помпиду» (специальная сессия «Экспозиции искусства ХХ–ХХI: мировой опыт» пройдет 5 и 6 октября в Новой Третьяковке. — TANR). А полмесяца назад я был здесь на открытии выставки Джима Дайна в Мультимедиа Арт Музее — это продолжение моих давних дружеских отношений с его директором Ольгой Свибловой.

В 2016 году при поддержке Фонда Владимира Потанина состоялась беспрецедентная передача Центру Помпиду почти 400 произведений советских и российских авторов послевоенного периода от 40 дарителей, в том числе издателя нашей газеты Инны Баженовой. Собираетесь ли вы расширять собрание русского искусства и дальше?

Мы, безусловно, будем его расширять, чтобы показать у нас многообразие художественной панорамы современной России. В прошлый свой приезд с этой целью я посетил Санкт-Петербург, где ближе познакомился с работами Тимура Новикова, одной из ключевых фигур в русском искусстве 1980–1990-х годов. Мы заинтересованы также в представлении в нашем собрании таких значимых имен, как Дмитрий Пригов, Андрей Монастырский, Юрий Альберт, и других, не менее важных. Словом, проект «Коллекция!» не закончился выставкой, но стал, если можно так сказать, лабораторией теоретических исследований, которые продолжаются в Центре Помпиду. А еще есть мысль создать у нас Центр изучения русского искусства. 

Как возникла идея проекта «Коллекция!», ведь ваше собрание работ русских художников и так одно из лучших за рубежом?

Да, Центр Помпиду располагает большим собранием русского искусства первой половины ХХ века: Гончарова, Кандинский, Шагал и многие другие крупные имена. Но, безусловно, было бы ошибкой думать, что на этом все закончилось. История же продолжалась, а период начиная с 1950-х и далее был не охвачен, а ведь это было время крупных исторических событий, которые отражались и в искусстве. И тогда же многие русские художники в силу разных обстоятельств вынуждены были переехать в Париж. Вот это желание понять, что происходило в стране и как это отразилось в искусстве, обратило нас к этому времени, прежде почти не представленному в нашей коллекции.

Можно ли сказать, что развитие этой части музейного собрания — именно ваша заслуга на посту директора Центра Помпиду? 

Это все-таки была командная работа. Она стала возможной во многом благодаря той же Ольге Свибловой и сотрудникам ее музея, а также нашему куратору проекта Николя Люччи-Гутникову, очень увлеченному темой. Сыграла свою роль и моя особая любовь к России, к ее истории и культуре. Именно в процессе работы над выставкой «Коллекция!» я по-настоящему осознал, насколько важен был Париж для русских художников первой половины ХХ века и дальше. Нина Кандинская передала все наследие своего мужа в Центр Помпиду; столь же щедрый дар поступил от вдовы Эдуарда Штейнберга, с которой я общался в процессе работы над выставкой. Я встречался с Владимиром Янкилевским, Эриком Булатовым. И список этот можно продлить, то есть это живая история, она продолжается.

У Центра Помпиду на сегодняшний день огромное собрание — более 100 тыс. произведений в самых разных медиа. Надо ли расширять его до бесконечности и какие главные критерии отбора работ? 

Конечно, надо, однако всего не купишь и не стоит делать это без разбора. В нашем случае закупки должны иметь отношение к истории Франции, например ее колониального прошлого, или к художникам, которые приезжали в Париж, оставались у нас. Определенную угрозу для музеев сегодня представляет рынок, делая их похожими друг на друга. Ведь в эпоху глобализации выбор усложняется тем, что в мире существует огромное количество художественных сцен и нужно ориентироваться на рынке, что не так-то просто. И важно, повторяю, не идти у него на поводу.

Центр Помпиду — мультидисциплинарная институция, выставок в нем открывается, как правило, по несколько одновременно — одна большая и две-три камерные. Каков здесь принцип, как возникают идеи, темы?

У нас большая команда хранителей и кураторов — 35 человек. И в прямом смысле интернациональная: поляки, немцы, американцы, китайцы, русские, итальянцы. Ведь сегодня очень важно иметь широкий взгляд на внешний мир, чтобы попытаться его понять. Все начинается с просмотра и поиска архивов, разных материалов, самих произведений. Если материалов недостаточно для выставки, оставляем тему, если они есть — продолжаем работу. Например, мы сделали потрясающую выставку об истории дизайна во Франции. Четыре года ушло на то, чтобы найти предметы, найти наследников, у которых хранятся вещи. Сейчас, в середине октября, у нас открывается очень важная выставка о кубизме. Казалось бы, что нового о нем можно рассказать? Но наша работа заключается и в том, чтобы пересматривать большие направления искусства, задаваться вопросом, появились ли новые материалы, скажем, за те 35 лет, что прошли с тех пор, как мы делали последнюю крупную выставку о кубизме. То же самое можно сказать о ретроспективе Сая Твомбли, проходившей два года назад. Для нас было очень важно показать не просто большого американского художника, но и то, как формировался абстрактный экспрессионизм и за пределами Америки, в случае с Твомбли — в Риме, в Италии, в другой атмосфере, нежели на его родине. Я уже делал ретроспективу Твомбли 30 лет назад, и было интересно вернуться к нему вновь, убедиться в том, что он не аутсайдер в американском искусстве, как казалось тогда, что все намного сложнее. Для этого и делаются монографические выставки больших художников. Кроме того, мы показываем публике мало знакомое ей искусство стран за пределами Западной Европы. Так, после недавней выставки «Русский авангард в Витебске» мы в конце октября открываем экспозицию «Польский авангард. Катаржина Кобро и Владислав Стржеминский». Здесь проведена большая работа в партнерстве с Художественным музеем в Лодзи и Институтом Адама Мицкевича. Подытожив все сказанное, могу смело заявить, что наш музей — это прежде всего пространство исследований и поисков.

Помимо действующих в Меце и Малаге филиалов Центра Помпиду, в прошлом году вы открыли еще один в Брюсселе, и было объявлено, что на очереди Барселона и Шанхай. Какова их концепция, функции?

Это не филиалы, это самодостаточные институции, позволяющие говорить о Центре Помпиду без границ. Это, если хотите, Центр Помпиду в эпоху глобализации. Сорок лет назад, когда появился наш центр, никто ведь не думал о глобализации. Именно сегодня, когда мир становится транспарентным, открытым, возникла потребность в создании новых платформ. 

Почему Брюссель, я думаю, понятно. Брюссель — это административная столица Европы. В какой-то момент я задался вопросом: а что Евросоюз делает для культуры? Его чиновники ответили мне, что ничего, потому что это сложно, что надо выделить процент участников от каждой страны и так далее. Я же был уверен, что в нашем сегодняшнем непростом геополитическом контексте мы должны что-то сделать в Брюсселе, который к тому же близко от Парижа. Пространство Kanal Centre Pompidou в самом центре города почти в два с половиной раза больше, чем Помпиду в Париже. И мы показываем там очень много всего из наших запасников, оно же не должно таиться, как сокровища в пещере Али-Бабы. 

С Китаем — другая история. Мы давно и не раз делали попытки работать там, и делаем это снова уже в новом контексте. Мне всегда была интересна история французско-китайских связей, и я даже не знал, что в 1920–1930-е годы к нам приезжали китайские художники и работали в Париже в тесном контакте с французскими. Потом была вторая волна, при коммунистическом режиме Мао. И затем было третье поколение, после трагических событий 1989 года на площади Тяньаньмэнь в Пекине. И я вновь подумал о диалоге, но на площадке именно в Шанхае, а не в Пекине, где сильно присутствие власти, а я сторонюсь политики. Скоро мы заканчиваем там строительство, и, надеюсь, это станет началом культурного диалога Китая и Запада. Как и в Брюсселе, мы задействуем нашу коллекцию и кураторов. Посмотрим, что получится лет через десять. 

Какие проблемы возникают при реализации таких амбициозных по замыслу проектов в музее и вне его: политические, финансовые? 

Это не проблемы, это вопросы, которые имеют специфику для каждой культуры, и в каждом конкретном контексте цель этих проектов — изменить наше мышление. Я верю в универсальность языка искусства, но одновременно понимаю, что есть и специфика контекста. Даже в Брюсселе диалог между фламандской и франкофонской культурой складывается непросто. А в Китае — тем более. Надо понимать, как китайцы воспринимают западное искусство, а не только то, как мы — китайское. 

Как складывается ваш бюджет и хватает ли его на все? 

Я очень конкретно отвечу на ваш вопрос. Мы получаем в год €100 млн от французского правительства, из которых €55 млн — это оплата персонала, 1 тыс. человек, €37 млн позволяют обслуживать само здание Центра Помпиду, и, если сложить эти два числа, остается всего €10 млн на осуществление всей нашей программы. Нам же на все, что мы хотим, нужно €25 млн, то есть каждый год я должен искать еще €15 млн. И мы их находим — благодаря выставкам за рубежом, плате за предоставление наших лучших вещей для показа, выстраиванию новой системы отношений с большими международными компаниями. Иными словами, все средства хороши для того, чтобы найти ресурсы. 

Исключение мы делаем лишь для наших выставок в Мультимедиа Арт Музее. С ним у нас особые отношения. Мы не берем плату за организацию выставок, разве что доходы от продажи билетов, например, честно делим пополам. Я всегда помню, что без Ольги Свибловой, без ее энтузиазма не было бы «Коллекции!». Другими словами, я не верю в политику как таковую, зато верю в политику дружбы.