Три выставки Кабаковых: как это было

Выбранное для выставки название подчеркивало, что сама она как событие разворачивается не только в пространстве, но и во времени. И хотя формат ретроспективы очевидно подразумевает путешествие в прошлое, Кабаковы, с присущей им фантазией и смелостью, превратили заданный отрезок в новую систему координат. В ней временная ось «в будущее возьмут» пересеклась с пространственной, на которой отмечены Лондон (октябрь 2017 года — январь 2018 года), Санкт-Петербург (апрель — июль 2018 года) и Москва (сентябрь 2018 года — январь 2019 года). География могла бы быть и шире, если бы не правило Тейт Модерн показывать свой проект не более чем на двух сторонних площадках.

Согласно замыслу Кабаковых эта выставка — первая ретроспектива, представляющая собой тотальную инсталляцию «жизнь художника». При этом ни одного архивного фото или видео из жизни авторов на выставке не было: портрет художника — это его работы, его среда обитания — музейное пространство.

Ретроспектива объединила ряд знаковых произведений, которыми прославились Кабаковы: от хрестоматийного «Человека, улетевшего в космос из своей комнаты» (1985) до скандально известной инсталляции «Туалет», выстроенной в размер натурального общественного сортира на кассельской Documenta в 1992 году. В залах была последовательно показана художественная эволюция автора — от первых самостоятельных графических экспериментов начала 1960-х к громадным сияющим красками холстам из «коллажной» серии, над которой Илья Кабаков работает в последние годы. Графика, живопись, альбомы, тотальные инсталляции, макеты и ленд-арт-объекты — произведения Кабаковых были предоставлены музеями и частными собраниями со всего света. Каждый из трех вариантов ретроспективы — лондонский, петербургский и московский — отличался как подборкой работ, так и их расположением внутри экспозиции. Еще одним любопытным отличием стала контекстная среда, созданная в каждом из музеев.

Какие идеи транслирует искусство Кабаковых? Почему их выставка важна для музеев — участников проекта? Каковы акценты и специфика показа ретроспективы в каждом конкретном случае? Как принимала ее аудитория? Об этом рассказали Фрэнсис Моррис и Джульет Бингхэм (Тейт Модерн), Зельфира Трегулова (Государственная Третьяковская галерея) и Дмитрий Озерков (Государственный Эрмитаж).

Диалог внутри эпохи

Открытие лондонской ретроспективы было приурочено к 100-летию октябрьских событий 1917 года. Тейт Модерн подготовила сразу две русские выставки, показав официальную и неофициальную историю, создание великой советской утопии и затем ее развенчание, а также выход через советский андерграунд в универсальное пространство мирового contemporary art.

Параллельно с ретроспективой Кабаковых в Тейт Модерн можно было посмотреть The Red Star over Russia — выставку собрания Дэвида Кинга, журналиста, который жил в Москве и писал для Sunday Times в 1960-е годы. Его коллекция показывает историю России через печатные издания с 1900 года. «Сперва мы сомневались, стоит ли показывать их одновременно, — рассказала директор Тейт Модерн Фрэнсис Моррис на круглом столе в честь открытия выставки Кабаковых в ГТГ, — ведь предметы из коллекции Кинга — это та самая официальная пропаганда, которая так угнетала Кабакова и художников его круга, но затем поняли, что такая параллель будет интересной и познавательной для наших зрителей. И были очень рады, когда Эмилия сказала, что ей нравится это решение, потому что в результате получился живой диалог внутри эпохи».

Джульет Бингхэм, куратор выставки «В будущее возьмут не всех» в Тейт Модерн, так описывает сложившийся контекст: «Официальное искусство (соцреализм), советские плакаты, журналы, художественные объединения — все это окружало Кабакова и его поколение и вызывало или непримиримое отрицание, или слепое доверие. Любопытно, что в некоторых работах Кабаковых воспроизведены изображения с первой выставки, например советские плакаты, которыми оклеены стены „Человека, улетевшего в космос из своей комнаты“. Не менее любопытной рифмой стало то, что выставка собрания Кинга завершалась рисунками Ильи Кабакова, которые он делал по госзаказу, иллюстрируя детские книги в конце 1950-х».

Также Джульет Бингхэм говорит о важности для сегодняшнего зрителя сквозных тем творчества Кабаковых, таких как полет, эскапизм, мечта, свобода: «Художники размышляют о природе страха и надежды, о пространстве утопии. Это универсальные проблемы, которые касаются множества людей, независимо от их возраста, биографии и места проживания. Именно на этой универсальности мы сделали один из главных акцентов, и на выставке было очень заметно, что люди искренне сопереживают героям, будь то боящийся внешнего мира и изолировавший себя мечтатель из инсталляции „Десять персонажей“ или же эскапист из инсталляции „Человек, улетевший в космос из своей комнаты“». 

Более 80 тыс. посетителей, позитивная и разнообразная пресса — успех лондонской ретроспективы несомненен. Фрэнсис Моррис отмечает ее особую важность для музея: «Мы исследуем различные способы, какими художники выражают свои идеи. Также мы стремимся расширять нашу географию, нам важен диалог Востока и Запада, Юга и Севера, нас чрезвычайно интересует история эмиграции и межкультурных контактов. Искусство Кабаковых отражает эти аспекты. Кроме того, оно мощнейшим образом повлияло на современное западное искусство».

Говорить и думать

Первым российским музеем, где Илья Кабаков согласился сделать свою персональную выставку после эмиграции, был Государственный Эрмитаж («„Случай в музее“ и другие инсталляции», 2004), после нее в собрании появились три тотальные инсталляции Кабаковых («Красный вагон», «Жизнь в шкафу» и «Туалет в углу»). Вокруг них и была выстроена вся архитектура нынешней ретроспективы, которую посмотрело около 130 тыс. человек.

Параллельно в залах Зимнего дворца открылась выставка «Арте повера. Творческий прорыв» (ит. arte povera — «бедное искусство»). В 1960–1970-е художники этого направления создавали инсталляции из мусора и повседневных предметов быта и вовлекали зрителя внутрь произведения, используя систему зеркал.

Тотальные инсталляции Кабаковых вступают с этим искусством в любопытный диалог, демонстрируя как сходство, так и ряд принципиальных отличий и в круге основных идей, и в методах их трансляции. Куратор ретроспективы в Эрмитаже Дмитрий Озерков описывает особенную природу инсталляций Кабаковых следующим образом: «Они начинают работать в процессе разговора. То есть, когда ты идешь сам по этой инсталляции, ты ничего не понимаешь. Но потом ты встречаешь другого человека, начинаешь с ним говорить об этом. И говоря, ты начинаешь эту инсталляцию оживлять: а что это, а почему, а куда смотреть, а зачем он это сделал. В этих инсталляциях и картинах есть некий переключатель — люди начинают говорить и думать».

Отмечая огромный интерес к выставке на Крымском Валу (более 112 тыс. зрителей), директор Третьяковки Зельфира Трегулова объясняет ее актуальностью тотальной инсталляции — концепции, предложенной Кабаковыми еще в середине 1980-х годов. «То, что делает со зрителем Кабаков, не делает больше никто из ныне живущих русских художников. Людям так импонирует иммерсивность, они стремятся к ней, точно так же, как в кино, в 3D. Человеку хочется, чтобы на него воздействовало все одновременно и чтобы он оказался во власти этого воздействия. И зритель в итоге погружен в пучину драмы существования — драмы любого человека, живущего в системе». Кроме того, уверена Трегулова, сама эта форма говорит о том, что важно сегодня, сейчас: «Именно поэтому людей так это трогает. Они реагируют на те послания, которые заложены в работах Кабаковых». Столкновение высокого и низкого, приземленнейшего быта и попытки встретиться с ангелами создают, по словам Зельфиры Трегуловой, особое напряжение. Экспозиция в Третьяковке разрешает его композиционно. «Последняя работа на выставке, — говорит директор ГТГ, — это невероятное полотно с непонятным белым объектом в центре. Это, конечно, обещание чего-то в будущем и чего-то, на что персонажи картины смотрят с изумлением, но и с ожиданием тоже. И по-моему, прекрасно, что именно эта работа провожает пришедших на выставку в узкий коридор, через который они попадают к выходу».

Дмитрий Озерков из Эрмитажа отмечает сходную особенность: «То, что делают Кабаковы, — это критика современного человека, не только российского, не только сегодняшнего, но и западного человека, и человека будущего. Все эти их модели про дом сна, утопические истории про полеты — это все, конечно же, о некоем человеке будущего, который не понимает, куда он попал, и нужно ему как-то помочь. Потому что человек видит не то, что он может видеть, он слышит не то, что он может слышать. Он ограниченный. Кабаковы пытаются его терапевтически направить к каким-то важным для человечества вещам: „Как тебе стать лучше? Надень крылья“, „Как тебе задуматься о чем-то? Ответь на вопросы, почитай книжку“, „Посмотри на картину и опиши свои впечатления“.

Признаки новой эры

О различиях восприятия искусства Кабаковых на Западе и в России мы говорили с Эмилией Кабаковой. Она определяет их так: сопереживание опыту художника и его персонажам у западного зрителя лежит в сфере социальной или личной рефлексии, тогда как у русского зрителя — в большей степени в сфере духовной и моральной. В той же беседе Эмилия Кабакова призналась, что выставки в Москве они с Ильей боялись больше других: свои, родные — они и ранить могут сильнее всего. Но страхи оказались напрасными. Более того, московскую ретроспективу Эмилия Кабакова считает особенно удачной. Лондонская экспозиция оказалась перегруженной слишком плотной развеской. В Петербурге выставочное пространство было разорвано лестницей и сторонними залами, что мешало стройной драматургии проекта, и пришлось переиначить первоначальный замысел (впрочем, дизайнер Андрей Шелютто и его команда нашли оптимальное решение). 

Московская ретроспектива вышла идеально, ровно так, как было задумано. Важно и то, что на ней было представлено больше, чем в Лондоне и Петербурге, работ, относящихся к раннему, московскому периоду (музей выделил под них дополнительный зал, и экспозиция получилась изящной и комфортной). В результате именно Третьяковка показала самую полную (из трех вариантов) картину того, что Илья Кабаков делал до эмиграции в Москве и после 1987 года на Западе, в тандеме с Эмилией Кабаковой.

В Третьяковке ретроспектива Кабаковых шла параллельно с выставкой «Михаил Ларионов». Сложился диалог ключевых для русского искусства ХХ века художников: отца русского авангарда Михаила Ларионова и лидера так называемого второго русского авангарда, основателя московской концептуальной школы Ильи Кабакова. 

Зельфира Трегулова признается, что музей вложил в эту выставку очень много, и дорожит ее успехом: «Для меня очень важны слова Жан-Юбера Мартена, куратора многих исторических выставок Кабакова, в том числе блистательного проекта в Гран-пале в 2014 году. Мартен сказал, что это одна из лучших выставок Кабакова, которая когда-либо была сделана».