Куратор Эрмитаж и Венецианская биеннале

Самые лояльные и патриотичные зрители или вовсе воздерживались от оценок, или применяли формулировку: «Пусть это не современное искусство, но это очень впечатляет», — а не лояльные прямо называли увиденное позором. Иностранные журналисты также не были единодушны: кто-то назвал павильон одним из топовых, а кто-то поместил в пятерку «худших проектов на Венецианской биеннале». 

Впервые в новой истории куратором павильона был заявлен целый музей — Государственный Эрмитаж, а не конкретная личность, хотя директору Михаилу Пиотровскому и упорно приписывали кураторство. В результате так и осталось неясным, кто, собственно, руководил проектом — то ли комиссар Семен Михайловский, то ли директор Михаил Пиотровский, то ли еще кто-то важный, пожелавший остаться анонимным. 

У павильона два этажа, и оба отданы петербуржцам — верхний в ведении знаменитого кинорежиссера Александра Сокурова, нижний этаж заняла инсталляция художника Александра Шишкина-Хокусая.

Просмотр начинается с верхнего этажа. Павильон погружен во тьму, в которой первой высвечивается доска объявлений, — в нее под стекло помещены машинописные листки с пространными пассажами о роли Эрмитажа, об атлантах и песне Александра Городницкого «Атланты держат небо», ставшей гимном музея, о фламандской школе живописи и, наконец, об эрмитажном шедевре «Возвращение блудного сына» Рембрандта, который задал павильону тему и название «Lc 15:11–32». Кто забыл, тем напоминают соответствующий эпизод Евангелия от Луки. Все это, очевидно, должно настроить зрителей на возвышенный лад — если, конечно, им захочется ломать глаза, читая в темноте длиннющие тексты. Хотя они многое объясняют: «Музей — это саморегулирующееся живое существо, способное принимать или отторгать, делать добро и зло, любить и ненавидеть, учить и наказывать. Музей выбрал творцами этого рассказа множество замечательных людей, объединенных вокруг него и способных его чувствовать… Они сумели по-своему передать три важные черты, по которым узнается наш музей, — храмовость, духовность, увлекательность».

В первом зале почти упираются в потолок обрезанные выше коленей ноги атланта в натуральную величину, из которых торчит арматура в виде крестов, — наверное, это намек на «храмовость». Ремейки классических произведений на выставке делала большая бригада, в том числе студенты петербургской Академии художеств, которую возглавляет господин Михайловский.

Главный зал представляет собой нечто вроде мастерской художника, где расставлены огромные мольберты. Два из них функционируют как экраны, где крутится видео (о нем чуть позже), третий изображает набросок к «Блудному сыну», рядом стоит столик с красками и палитрой — как банально говорится в таких случаях, «кажется, что художник ненадолго вышел». Еще с одного «холста» смотрит сильно увеличенное скорбное лицо рембрандтовской старушки — как будто автору композиции не хватило в сюжете одного отца, нужно было добавить образ матери. Поскольку пространство погружено во мрак, то можно предположить, что дело происходит ночью, прямо как в американском блокбастере «Ночь в музее». Там экспонаты оживали и выпрыгивали из своих витрин. В русском павильоне тоже решили оживить персонажей, показав трехмерные муляжи героев великой картины, вылепленные неуверенной рукой академического студента: непутевого сына и пожилого отца, которые как бы «сошли с холста». В главном зале они стоят порознь, а в последнем — опять вместе. За большим зеркалом где-то в углу маячит скульптурная голова Рембрандта, поставленная на пол и потому кажущаяся отрезанной неведомыми разбойниками. Обстановку дополняют гигантские куски золотого багета — разобранные рамы. Эта деталь заставляет вспомнить петербургский прототип «Ночи в музее», а именно гоголевского художника Чарткова из «Портрета», которого сбил с пути истинного оживший персонаж картины — ростовщик, указав на запрятанный в рамах клад с монетами.

Однако вернемся к экранам — пожалуй, именно они производят самый ошеломляющий эффект. На первом мы видим некую пустыню, в которой постепенно — тут нужно терпение — вырисовывается знакомая фигурка с картины «Христос в пустыне» Ивана Крамского. Причем тут Крамской? Не знаю, но дальше все еще интереснее. К герою Крамского, как в мираже, присоединяются два современных бойца-смертника, за которыми тянутся уже подожженные бикфордовы шнуры. Режиссер умело растянул пытку зрителей: огонь движется по шнурам с непозволительным для цейтнота биеннале замедлением. Если станет совсем невмоготу, то можно отвлечься на соседний экран, где рубятся в старомодной компьютерной игре-стрелялке неизвестные солдаты, рушатся города и нон-стоп текут реки дигитальной кровищи. А как же блудный сын? А он, оказывается, как раз вернулся с какой-то очередной «бури в пустыне». Александр Сокуров лично присыпал пятки скульптуры сына песком, хотя эта деталь не видна в темноте. Режиссер говорит: «Меня интересуют просто старый человек и вернувшийся к нему сын. Скрытность, особенность изображения этого сюжета Рембрандтом. Он, например, не показывая лица сына, все же показал нам его достаточно, чтобы понять историю его жизни. Я опираюсь на это и ищу форму, чтобы показать, что такое они в отдельности… и соединить их опять».

После этого высокодуховного зрелища, спустившись по лестнице, зрители попадают в лихой балаганчик Александра Шишкина-Хокусая, иллюстрирующий последний тезис из заявленной триады — «увлекательность». По замыслу художника, этот миниатюрный передвижной «берестяной Эрмитаж» должен был пропутешествовать по российским городам и весям, пропылиться и обветриться и потом уже появиться в Венеции. Все здесь сделано из фанеры, любимого материала художника, — и полы, на которых с виртуозной небрежностью нанесены орнаменты эрмитажных паркетов, и изображения фламандских шедевров из музейной коллекции («Бобовый король» Якоба Йорданса, «Рыбная лавка» Франса Снейдерса, «Отцелюбие римлянки» Рубенса, «Новый рынок в Амстердаме» Бартоломеуса ван дер Хелста). Но это не унылые копии, а маньеристично искаженные в перспективном сокращении, то слегка растянутые, то энергично изогнутые объекты, которые, помимо прочего, еще и движутся по стенам на специальных рельсах (когда одна из картин отодвигается, на стене можно прочитать секретную надпись-граффити: «свобода» по-русски, а дальше что-то неразборчивое). Вкупе с внезапно включающимися багровыми всполохами и скрежетом все это создает впечатление игрушечной преисподней, где в механическом балете пляшут картонные, то есть фанерные зрители-черти. А может, странного тира в захолустном парке, где все становятся мишенями — и искусство, и его творцы, и зрители. У некоторых картин из центра торчат трубки с алой жидкостью, фигурки зрителей изрешечены невидимыми пулями. Выходишь из павильона с чувством, что покидаешь поле боя. 

Хочется сказать браво Александру Шишкину-Хокусаю, который с блеском отыграл отведенную ему шутовскую роль, создав ироничный и цельный образ музейной преисподней. Что же до первой и главной сокуровской части проекта, то тут в душе критика борются жалость и недоумение. В новейшей истории искусства есть традиция создавать произведения от лица вымышленных художников-персонажей. Это и халтурщики — советские оформители пионерских лагерей у Виталия Комара и Александра Меламида, и всяческие коммунальные чудаки у Ильи Кабакова, и ваятели картин на заказ у Владимира Дубосарского и Александра Виноградова. 

Кажется, что первую часть павильона делал подобный анекдотичный художник-персонаж: так уныло, дидактично и доморощенно выглядит эта вариация на тему Рембрандта. Но, к огромному сожалению, это все сделано всерьез, без всякой дистанции и игры. Удивительно, что музей, который знает толк в современном искусстве, музей, в стенах которого проходят такие выставки, как Manifesta, выбрал такой проект Александра Сокурова. В результате Эрмитаж, один из самых роскошных и великих музеев мира, дебютирует на мировой биеннале современного искусства как какой-то нелепый эстетический изгой, бедный родственник, тот самый блудный сын. Самые прозорливые критики между тем увидели в этом проекте в павильоне России по крайней мере одно неоспоримое достоинство — он честно рассказывает о том, что на самом деле происходит в нашей стране, какие разные силы действуют на культурном поле и как нелегко на этом поле быть по-настоящему современным. 

Павильон поддержан РЖД и ЦУМ Art Foundation.
До 24 ноября 2019