18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
В подражание Марине Цветаевой текст про Макса Боксера хочется назвать «Живое о живом», потому что, где Макс, там движение и жизнь. Он только что вынырнул из своего проекта «Перелетный кабак» («вообще-то я планировал маленький бар при большой галерее, а получилось наоборот, — тем выше пришлось брать планку уровня галереи, стрельба была снайперская — 50 выставок, и почти все в десятку!» — улыбается он, подводя итоги), где вся художественная и околохудожественная публика ела, пила, а главное, тусовалась на протяжении последних двух лет. До этого была организация аукционов русского искусства в Лондоне, еще раньше — галерея в Гагаринском переулке, антикварные Ravenscourt Galleries, работавшие параллельно в России и Британии, революционная перестройка дома в Подмосковье, домашний театр с настоящими костюмами дягилевских «Русских сезонов» и много чего еще. Удивительно, что новый виток биографии Макс начинает с такого традиционного проекта, как выставка. Более ожидаемым был бы полет в космос или путешествие в Антарктиду.
Меня вдохновила идея Антона Белова (директор Музея современного искусства «Гараж». — TANR) сделать выставку не столько о коллекции, сколько о знаточестве, показать собирательство как процесс, как образ жизни, когда у тебя дома на стене висит рисунок Врубеля или Сомова параллельно с работами наших современников, например Шутова или Шелковского, а в соседней комнате — прикладное искусство эпохи классицизма. В общем, выставку-лабиринт с тупиками и неожиданными закоулками-загадками.
Поэтому мы с Антоном Беловым стилизуем пространство фонда IN ARTIBUS под квартиру (дизайн экспозиции разработали архитекторы Михаил Лабазов и Андрей Савин, а заодно и сами художники — основатели легендарного «Арт-бля»). Там будут гостиная, кабинет, кухня... В каждой комнате своя коллекция: в одной — русская графика рубежа веков, в другой — французская живопись первой трети XX века, потом современное искусство, мебель и так далее. В каждом разделе есть недосказанность, лакуны, места для работ, которых у меня нет, но о которых я мечтаю, мой wish list, список желаемого. Какие-то пробелы восполнят художники, предоставив свои работы. Дмитрий Гутов, например. Какие-то мечты мы позаимствуем у коллекционеров: Петра Авена, Инны Баженовой и других, а также в музеях.
В течение выставки мы несколько раз удивим вас неожиданными и невероятными воплощениями мечты, которые станут дополнительными поводами для вернисажей и обсуждений. Мне хочется пригласить к разговору коллекционеров старой формации, которых я считаю своими учителями, и совсем молодых — новых собирателей и даже тех, кто еще только мечтает о вещах и пока составляет свой wish list. Мне хочется затронуть самые разные темы, которые беспокоят, а может быть, даже пугают многих коллекционеров, но на которые, как мне кажется, есть простые ответы.
Бывает, спрашивают, какими принципами я руководствуюсь, собирая работы. Часто не я их выбираю, а они меня. А еще бывает, что я увлекаюсь, сворачиваю на нестандартный путь, устремляясь в глубь веков, и то начинаю собирать голландцев XVII века (которых в тот момент в Москве никто не коллекционировал), то увлекаюсь русским стеклом XVIII века, не как стеклом собственно, а как гравированным рисунком, и так далее. С одной стороны, трачу впустую время, силы, деньги, отвлекаюсь от основного, а с другой — все эти минутные слабости невероятно расширяют горизонты понимания искусства в целом. Благодарен старикам, которые меня увлекали в круги собирательского ада.
На выставке мне хочется организовать что-то вроде летней школы коллекционера, отвечать на вопросы, открывать секреты ремесла. Я бы по мере сил помог с экспертизой и оценкой всем желающим, если они, конечно, будут. Мы планируем записать все это и издать путеводитель — такой же калейдоскопический и сумасшедший, как сама выставка. Презентация этой книги пройдет на закрытии в августе.
Построенный по типовому проекту, наш загородный дом раздражал всю мою семью. Проект я купил в каком-то институте, потому что считал, что иначе строить нельзя. Но ему не хватало индивидуальности.
Вначале Гор Чахал сделал панно для интерьера. Потом в сельпо я купил коричневую пластмассовую вазу для фруктов в виде раковины. Используя ее как форму, мы с сыном отлили из алебастра два десятка раковин и приклеили их на фасад в шахматном порядке. Получился безумный оммаж Сальвадору Дали. Английский приятель назвал дом Cockleshell House и издевательски подарил табличку. От всего этого дом стал раздражать еще больше. В конце концов, сидя в «Жан-Жаке», мы с художником Сашей Константиновым придумали, как превратить дом в мираж: выкрасить черной краской и накинуть на фасад сетку из металлических реек.
Дом получился суперавангардным. Его фотографии обошли ведущие российские издания по архитектуре и искусству и придали международное ускорение карьере Александра Константинова, к несчастью ушедшему от нас в прошлом году. Макет проекта предоставит на выставку его жена Наташа.
Частные коллекции — это в некотором смысле антиподы музеев. Первые собираются с самоотдачей и любовью, вторые — продукт реституций, репараций и национализаций. Маринетти в «Манифесте футуризма» (1909) называл музеи «кладбищами искусства». Спустя 100 лет идею повторил директор Эрмитажа Михаил Пиотровский: «Музей вырывает вещь из живого контекста и помещает ее в другой контекст. Когда музей называют кладбищем искусства, это не лишено оснований». Выставка Wish List как раз попытка восстановить живой контекст.
Работы современных художников коллекционируются сами собой, потому что я делаю выставки (только в «Перелетном кабаке» за два года их прошло ровно 50) и потому что подавляющее большинство друзей — художники.
…Нам с Гошей Острецовым было по 14 лет в момент знакомства в Клубе юного искусствоведа в ГМИИ. Однажды я пришел к нему домой и увидел рисунок, который безумно захотел иметь у себя. Это была первая вещь, которую я купил, а он продал. Потом жизнь нас развела. Гоша провел десять лет во Франции, работал у Люка Бессона, делал много интересного и, наконец, вернулся в Москву. У него нет ранних работ, они растерялись при переездах. Когда он увидел этот рисунок, то был страшно воодушевлен. По мотивам рисунка мы сделали спектакль «У щели дракона» и поставили его в нашем дачном театре, расположившемся в гараже. Гоша нарисовал двухметровые задник и четыре кулисы. Во время действа декорации раскрашивались вживую: на них лили и брызгали красками художники в масках. Последнюю выставку в «Перелетном кабаке» — «Город, которого никогда не было» — тоже сделал он.
Сомова я купил случайно и очень дешево. Просто повезло (любовь к искусству иногда должна быть вознаграждена везением). Это было на Christie’s в 2007 году, и он мне дорог. Для меня это не портрет, а удивительно эротичная и в то же время ностальгическая работа Сомова, написанная изощренно и с кайфом. Десять лет назад замечательный исследователь и знаток Елена Яковлева опубликовала большую статью с атрибуцией этой картины. В 1934-м в Лондоне Сомов получил заказ на иллюстрации «Опасных связей» Шодерло де Лакло. Он искал женские образы. В конце концов ему начала позировать юная актриса, дочь русских эмигрантов Александра Левченко. Ее он снова позвал в модели, когда его давний друг и коллекционер Михаил Брайкевич заказал парафраз картины Пьеро ди Козимо «Симонетта Веспуччи» (1500–1520). Вот и объединились три культурных пласта: 1930-е годы, французский XVIII век и итальянский XVI век, — и они легко угадываются в этой картине.
Если русскую графику я собираю прицельно: лист к листу, лучшее из возможного, отборное из отборного, то с французами у меня любовь другая... По-французски легкая. (Смеется.) Андре Дерен, Морис Вламинк, Кес ван Донген, Максимилиан Люс — имена большие, но представлены у меня работами не фундаментальными, не основного периода, поэтому недорогими, что, впрочем, не умаляет их художественных достоинств. В них есть и вкус, и высокая живописная культура, к тому же они создают международный контекст моим любимым мирискусникам, и последние — настоящие западники и граждане мира — чувствуют себя лучше в такой компании. Моя западная история неполная, и вот тут-то появятся недостающие Утрилло и Марке, любезно предоставленные Инной Баженовой. Любопытно: эти полотна когда-то уже встречались? Еще интереснее, о чем они будут говорить по ночам в безлюдной галерее. Западноевропейская часть коллекции напоминает мне о времени (конец 1990-х — начало 2000-х), когда сезаннистов и фовистов можно было дешево купить в той же Франции или Англии и я их активно привозил.
Моя страсть — русская графика конца XIX — первой трети XX века. В этой области я ищу лучшие имена и у каждого художника лучший период. Вещь должна устраивать меня эстетически и соответствовать моему представлению о качестве, а еще — быть характерной для творчества данного автора. Эскиз женского платья с боа Гончаровой отвечает всем этим страшным требованиям и, даже больше, источает искры юмора и французский шик. Он висит у меня дома, в коридоре вместо зеркала, чем периодически бесит жену. «Олька, ну зачем зеркало? — говорю я ей. — Посмотрись в Гончарову — и иди с ощущением счастья!» Я долго считал, что это эскиз костюма (во второй половине 1920-х Гончарова занималась модой). Но, когда Третьяковская галерея устраивала большую ретроспективу художницы и мы им предоставили наш рисунок, искусствовед и куратор выставки Евгения Илюхина обнаружила, что это портрет — увы, сейчас я не вспомню чей. Помимо этой работы Гончаровой, я впервые покажу ее же рисунок, который происходит из коллекции легендарного собирателя Николая Виноградова.
Фонд IN ARTIBUS
Wish List. Реальная и воображаемая коллекция Максима Боксера
C 19 марта по 12 августа
