Леонард Лаудер пообещал подарить Метрополитен-музею шедевры кубизма

Осенью в Метрополитен-музее открылась выставка произведений кубистов из коллекции Леонарда Лаудера. Эта экспозиция представляет зрителю обещанный на будущее подарок, состоящий из более 80 работ Пабло Пикассо, Жоржа Брака, Хуана Гриса и Фернана Леже, которому суждено трансформировать коллекцию современного искусства музея. Лаудер, почетный председатель косметической компании Estée Lauder, также пожертвовал музею средства на научно-исследовательский центр современного искусства, в котором разместятся архив кубизма и библиотека Лаудера.

Параллельно с выставкой, которая продлится до 16 февраля 2015 года, Метрополитен-музей открыл сайт о коллекции, пополнению которой Лаудер посвятил свыше 30 лет. Эмили Браун, давний хранитель коллекции кубизма Лаудера, взяла интервью у коллекционера для каталога Кубизм: коллекция Леонарда А. Лаудера, изданного к выставке и распространяемого издательством Йельского университета.

В публикуемом отрывке Лаудер описывает, как начал собирать и изучать кубизм, а также вспоминает незабываемый день 20-летней давности, когда он приехал в женевский порто-франко с правом сделать первый выбор в коллекции покойного Дугласа Купера.

Как вы начали собирать свою коллекцию?

Вот почти все время, что себя помню, я был коллекционером. Я начал в семь или восемь лет с коллекционирования художественных открыток отелей в стиле ар-деко в Майами-Бич. Воздействие архитектуры очаровывало меня, они выглядели почти сюрреалистично: отель, окруженный одним лишь голубым небом и океаном, плюхнули на пляж.

Как вы открыли для себя современное искусство?

Через кино. Я страстно интересовался кинематографом. Мои родители позволяли мне бродить одному по всему городу. И я два или три раза в неделю ходил в центр города смотреть классику кино в Музее современного искусства (MoMA). Если я приходил рано, то гулял по музею. Когда была возможность, после окончания фильма я снова задерживался в галереях. Я тогда еще не открыл для себя кубизм, но действительно испытывал большое удовольствие от смакования картины снова и снова, пока она не становилась моей. Все это происходило в 1944–1946 годах, когда моей любимой картиной была Лестница в Баухаусе Оскара Шлеммера, 1932 года, висевшая над главной лестницей у входа. Мне нравилась эта картина, и я страстно хотел ее иметь.

Где вы брали деньги, чтобы покупать то, что вам хотелось?

Я рос в эру Великой депрессии, поэтому научился экономить. Когда я пошел в первый класс, каждый ученик должен был в течение первой недели занятий принести пять центов, чтобы открыть сберегательный счет в банке. Я продолжал вносить деньги на этот счет все те годы — никаких снятий, только пополнения. Фактически, та первая банковская книжка, а также сбережения моих родителей стали фондом компании Estée Lauder. Я часто говаривал: «Вы можете вынуть ребенка из Великой депрессии, но вы не можете вынуть Великую депрессию из ребенка». Вопреки тому, что можно прочитать в прессе, я рос в доме, где деньги выдавались скупо, осторожно и глубокомысленно.

Как получилось, что вы приобрели самые первые работы кубистов?

Однажды я зашел на аукцион Sotheby’s, что часто случалось и в другие дни. На дворе был 1976 год, и там продавали акварель Леже 1920 года (этюд для Летчика), пришедшую из коллекции Лестера Авнета. Это была маленькая полуабстрактная работа с элементами, напоминавшими мне о российском конструктивизме и дизайне Баухауса. Я купил ее и полюбил с того дня, как она оказалась в моем доме.

Моей первой кубистской картиной стала работа Пикассо Графин и подсвечник (1909), которую я приобрел в 1980 году. В ней было всё. Она была прекрасно выполнена — почти как гуашь, хотя это масло по холсту, — с поклоном, а возможно даже больше чем поклоном, в сторону Сезанна. Она поступила от Юджина Тоу, выдающегося дилера кубизма в Нью-Йорке. В то время я не знал, что в этой продаже он выступил партнером Хайнца Берггруена. Позже я понял, что некоторые дилеры вступали в партнерство друг с другом. Не знаю, как они делили прибыль, но для меня это не имело значения, если только мне удавалось приобретать картину.

Картина Пикассо скучала в одиночестве, поэтому я старался найти еще что-нибудь доступное. Тоу купил главные произведения из коллекции Ли и Мэри Блок в Чикаго, а уже у него я приобрел принадлежавшую им работу Пикассо Створчатая раковина: «Наше будущее — в воздухе» (1912). В то время я еще не до конца понимал эту картину, зная лишь, что она прекрасна.

Несколько лет спустя в Институте изящных искусств Нью-Йоркского университета я посетил лекцию по кубизму, прочитанную Кирком Варнедо, блестящим историком искусства и позднее главным хранителем живописи и скульптуры в MoMA. Когда я сидел в затемненной комнате, слушая его, на экране высветилось Наше будущее. Кирк говорил о различных элементах работы и объяснял, почему это был переход от кубизма аналитического к кубизму синтетическому.

Эта лекция принесла мне прозрение: в каждой из этих кубистских картин были сокрыты тайные смыслы, идеи и история. Время, которое я потратил в том лекционном зале, стало, вероятно, самым ценным в моей жизни коллекционера искусства. Я представился Кирку, и мы стали друзьями.

Вспомните историю вашего приобретения коллекции Купера.

История эта началась в 1983 году, когда я полетел в Лондон, чтобы посмотреть выставку кубизма, организованную Дугласом Купером и Гэри Тинтероу для Тейт. У меня открылся рот, когда я увидел все сокровища, висящие на стенах, многие из которых были из личной коллекции Купера. Я спрашивал себя: «Как один человек мог собрать такую замечательную подборку картин? Как могло получиться, что другие не собирали работы такого важного движения?» Я встретился с Дугласом и имел с ним теплый разговор. Мне говорили, что с ним невозможно общаться, но со мной он был чрезвычайно сердечен. Кто знал тогда, что через пять лет некоторые из тех картин будут висеть у меня на стене? Вскоре после того, как в 1984 году Купер умер, мне позвонил дилер Джон Херринг, сообщивший, что партнер Дугласа, его приемный сын и наследник Билли Мак-Карти-Купер ищет коллекционеров, которые могут быть заинтересованы в приобретении всей или значительной части коллекции. Была назначена дата для встречи со мной представителей Мак-Карти-Купера; очевидно, они хотели изучить мою коллекцию, чтобы убедиться, достойна ли она включения некоторых картин Дугласа. В назначенный день Джон Херринг появился с историком искусства Анджеликой Руденстайн. Они осмотрели произведения и сказали, что ядро моей коллекции, насчитывавшее к тому времени не менее восьми значительных работ, соответствует уровню собрания Дугласа. Мы назначили дату для ознакомления с коллекцией Купера в Женеве. Я был дико взволнован и немедленно забронировал себе авиабилет. Я понятия тогда не имел о необъятности этой коллекции. Затем мне позвонил Билл Акуавелла, мой друг и дилер, у которого я ранее купил много вещей, и пригласил меня позавтракать с Хайнцем Берггруеном в тот самый день, когда я, как намечалось, должен был лететь в Женеву. Хайнц сказал мне, что Дуглас Купер был его давним другом и незадолго до смерти предложил ему купить свою коллекцию. Поскольку он был настроен забрать ее себе, ему хотелось понять мой интерес к ней. Я сохранял бесстрастное выражение на лице и сказал ему, что уделю рассмотрению вопроса некоторое время, а затем вернусь к ним. Мне не хотелось говорить им, что у меня были планы в тот же вечер лететь в Женеву.

После того как я прилетел туда, меня отвезли на складской комплекс за пределами Женевы, известный как «порто-франко». Это посещение было незабываемым событием во всей моей биографии коллекционера. Когда я вошел в охраняемое пространство, где находилась коллекция, мне показалось, что я попал в кубистскую Страну чудес. Это был большой зал со стоявшими на полу открытыми ящиками, из которых вываливались рисунки и другие работы на бумаге. У стены стояло столько картин, что я не мог поверить своим глазам. Я узнал их все сразу, и мое сердце екнуло. В сущности, пригласившие меня владельцы сказали, что я могу взять столько произведений, сколько захочу. Цена никогда не обсуждалась — только вопрос: «Какие вы хотите?» Я тщательно осмотрел каждую работу; к тому времени я уже и повидал, и купил достаточно кубистских работ, чтобы понять, что хорошо, что лучше, а что — самое-самое.
Тогда в порто-франко наследники непрерывно твердили мне: «Леонард, возьмите больше!» Я был поражен объемом. Я вернулся в отель в одиночестве и начал думать о том, что же я на самом деле хочу. Лишь позднее мы стали обсуждать цену. Мне нужно было занять у банка $22 млн для покупки 18 работ. Для меня эта сумма была эквивалентом моей зарплаты за 35 лет.

До этого я всегда считал себя коллекционером, но никогда не относил себя к высшей лиге. Однако после той сделки я решил приобретать только лучшие кубистские работы и ограничиваться Браком, Пикассо, Леже и Грисом.