Стелла Кесаева: «Моя миссия — показывать наших за границей»

Быть комиссаром биеннале в Венеции — это, наверное, ни с чем не сравнимый опыт? А ведь вы и до того, как стать комиссаром павильона, делали выставки вашего фонда в Венеции?

Да, опыт мы приобрели громадный, на международном уровне. Мы научились работать с венецианцами, знаем всю специфику. От того, как решать конкретные вопросы в администрации, до того, как делать кейтеринги. В общем, у нас там все схвачено и все замечательно. И конечно, это было заметно на международном уровне — все наши выставки были оценены очень высоко.

Проекты, показанные в российском павильоне в Венеции в период вашего комиссарства, два предыдущих и один предстоящий, заметно отличаются от прежних. Как минимум тем, что они сольные.

Да, я третий раз представляю в Венеции московский концептуализм. Я считаю, что это самое мощное направление в российском искусстве, которое играет важную роль в истории России и наконец занимает подобающее место. И еще я всегда выбираю одного художника. Такого, который достоин представлять все русское искусство, у которого за плечами есть большой опыт, он признан, его работы имеются в государственных музеях. И наши художники, которые были в российском павильоне: Андрей Монастырский из группы «Коллективные действия», Вадим Захаров с проектом Даная и вот сейчас Ирина Нахова, — они как раз такие кандидаты.

Ваш подход к выбору художника и в целом проекта выглядит очень западническим. Вас никогда в этом не упрекали?

Но мы к этому и стремимся. Мы же должны вписаться с нашим, русским искусством в западные рамки восприятия. Мы стараемся делать все на очень тонком, высоком уровне. Мы не перегружаем выставочное пространство, делаем «чистые» выставки. То есть ты заходишь — и сразу все понимаешь. Сначала идет художественное восприятие, потом на это накладывается понимание кураторской концепции.

И куратора вы специально выбираете из тех, кто работает на Западе?

Куратора мы выбираем такого, чтобы он мог адекватно представить художника на международном уровне, в Европе, в Америке. Мне кажется, западный куратор может преподнести нашего художника правильнее. Потому что все «наши», российский художественный круг, знают этих художников, их не надо нам особенно представлять, а на Западе эти художники неизвестны. Ну, в лучшем случае известны очень узкому кругу людей — коллекционерам, кураторам и критикам. И этот круг куратор должен правильно расширять.

За эти годы никто не вмешивался в ваш выбор художников и кураторов? Минкульт, например?

Мы прекрасно существовали при обоих министрах культуры. Назначил меня Александр Авдеев, сразу на три срока. До этого в 2009 году он приезжал на нашу выставку в рамках параллельной программы Венецианской биеннале Этот смутный объект искусства в музее Ка’Реццонико. Тогда же Поэтический клуб, созданный в 2007 году при поддержке Stella Art Foundation, был включен в основную программу, и Александру Алексеевичу все очень понравилось. В 2011 году он приехал на выставку Андрея Монастырского и был в восторге от нашего павильона.

Во время прошлой биеннале 2013 года министром культуры был уже Владимир Мединский. Это он выдал нам огромную сумму денег. Никому и никогда на русские павильоны не выделяли такие бюджеты — 24 млн руб. Какая-то невообразимая сумма! Но мы, конечно, ее оправдали. У Вадима Захарова была сложнейшая инсталляция, для нее была специально сконструирована машина, которая подавала монеты, «данаи».

Ее проектировало немецкое конструкторское бюро, которое делает колеса обозрения. И машина несколько раз у нас останавливалась, потому что люди бросали в нее вместо «данай» монетки евро и они застревали. И нам звонили из управления биеннале: скорее чините, огромное количество людей хочет посмотреть ваш павильон… Потом, нужно было делать монеты. Это были почти настоящие деньги, их чеканили на Монетном дворе из специального сплава. Посетители могли их брать себе на память. Инсталляция всем очень понравилась. И Мединскому тоже. Я очень благодарна ему за то, что он так нас поддержал.

А куда делась эта машина?

Поскольку это все делалось на деньги Минкульта, мы по закону обязаны были все утилизировать. Но ее можно восстановить, чертежи сохранились. Я, может, буду повторять эту выставку и восстановлю все по авторскому проекту.

Сколько денег выделено в этом году?

В этом году у нас немножко другие финансы, нам обещают выделить не так много денег, как хотелось бы, — 10 млн руб.

С учетом смены курса получается гораздо меньше…

10 млн, а проект наш стоит 45 млн. Чтобы сделать все, что мы задумали с Ириной Наховой, нужно около 45 млн руб. Это, конечно, печально. Но мы справляемся. Я благодарна моему мужу Игорю Кесаеву (и группе компаний «Меркурий») за то, что он поддерживает российское искусство, чего он, в общем-то, не обязан делать. У нас будет очень хороший павильон. Всего бюджет трех биеннале составит порядка 100 млн руб.

Как бы вы усовершенствовали процедуру выбора художника и назначения куратора? Вроде бы вначале должен выбираться куратор павильона, но вы всегда начинали с художника.

Я выбрала Андрея Монастырского, потом посоветовалась с куратором Борисом Гройсом, он сказал: «Да-да-да, я буду работать с этим художником». И наши мнения совпали. Второй раз я выбрала Вадима Захарова, он давно работает с немецким куратором Удо Киттельманом, они понимают друг друга с полуслова, поэтому проект получился необычайно хорошим. И третий проект… Мы поговорили с Ириной Наховой и решили сделать русский женский тандем — чтобы куратором тоже была женщина. Она выбрала Маргариту Тупицыну, сказала, что ей будет очень комфортно с ней работать. И я считаю, что Маргарита просто уникальный куратор, и они уже делали проекты вместе, в Америке и Англии.

То есть никаких правил, как должен действовать комиссар, не прописано?

В основном нет, и я считаю, что процедуру выбора надо максимально упрощать. Если начать устраивать всякие конкурсы, то это займет очень много времени — а его всегда не хватает. Министерство культуры выделяет деньги в лучшем случае за месяц до открытия выставки. Представляете, если бы мы только в марте или апреле начали обсуждение проекта — а это невозможно без споров и дискуссий, — все заняло бы лет пять. Это замечательно, что комиссару дается возможность делать выбор самому. Я надеюсь, что мой выбор правильный. По крайней мере все это время отзывы о нашем павильоне в прессе — и в нашей, и в западной — были очень хорошими.

Прежде, до вас, была немного другая система: Минкульт в лице Михаила Швыдкого назначил сразу тандем — Ольгу Свиблову и Василия Церетели — и сразу на две биеннале. Когда пройдет последняя ваша биеннале, система снова изменится?

Это знают только в Министерстве культуры.

А если вас оставят куратором? Какого художника выберете для 2017 года?

Знаете, я думаю, что я уже не буду продолжать.

И все же, если бы вы могли провести еще пару-тройку биеннале, кого бы вы предложили?

Вы просто даже не понимаете, какой это тяжелый выбор! Когда заканчивается одна биеннале, у меня сразу начинает болеть голова, кто будет следующим. Чтобы это было достойно, красиво, понятно. Чтобы у художника был опыт работы на Западе… Чтобы он был физически здоровым, в конце концов! Художник едет в Венецию и начиная примерно с марта работает там со строительной компанией, с архитектором, с куратором. Они нервничают, переживают. Художники очень эмоциональные… Я очень люблю Эрика Булатова, я очень люблю Ивана Чуйкова, я очень люблю Александра Косолапова и Бориса Орлова, я могу перечислить много хороших художников, но надо помнить, что многие из них уже пожилые люди.

Подробности проекта в национальном павильоне обычно держат в тайне до последнего. Что уже можно рассказать о том, что мы увидим в мае в садах Джардини?

Это будет Зеленый павильон. Такой, как был построен у Щусева в 1914 году, с балюстрадами, с яркой, на фоне зеленых стен, лепниной и вензелями, как будто шкатулка малахитовая. (Его потом перекрасили, в желтенький.) Это была идея Ирины Наховой. Но оказалось, что бюрократические препоны с итальянской стороны почти непреодолимы: уже с 1930-х годов в Венеции запрещено что-либо перекрашивать. Хотя президент биеннале Паоло Баратта не возражал: «Если бы вы могли уговорить ваше министерство или кого-то, чтобы они перекрасили павильон и отремонтировали, привели в первозданное состояние, было бы замечательно». Но в этом случае зеленый надо возвращать навсегда, а для этого необходимо пройти в России множество согласований. В общем, мы решили поставить снаружи павильона фальшстены, покрасить зеленым; а потом мы их разберем. Хотя, мне кажется, когда все увидят, как это красиво, возможно, и вернут зеленый цвет.

А внутри что будет?

Это совсем другая история, хотя во многом и связанная с цветом. Могу только сказать, что это будет тотальная инсталляция, каждая ее часть будет отсылать к какому-то периоду в жизни художницы.

Ну, раз нельзя рассказать, что будет в Венеции, скажите, что будет в Москве. В последнее время деятельность вашего фонда, Stella Art Fondation, несколько замедлилась.

Огромное количество времени, денег, вообще сил и средств мы тратим на павильон России. Хотя я бы не сказала, что мы как-то сдали позиции. У нас вот-вот будут выставки Юрия Альберта и группы «Купидон». Потом в 2016–2017 годах вместе с ГМИИ им. А. С. Пушкина мы планируем открыть выставку Янниса Кунеллиса.

Еще на новый склад переезжаем сейчас, проводим инвентаризацию коллекции. Коллекция у нас большая, нужно точно знать, где какие работы и как упакованы, чтобы легче было с ними работать и выдавать на выставки.

Коллекция большая?

Больше 1 тыс. работ уже. Мы скоро будем выпускать вторую часть нашего каталога. Я покупаю то, что люблю. Но, конечно, сама я не могу все обойти и все узнать, и иногда я прибегаю к советам специалистов, экспертов. Последний раз мы чьи работы купили? Олега Кулика, потом Ричарда Принса, еще небольшую работу Дженни Хольцер. Потом еще скульптуру Эрвина Вурма. Бориса Орлова у меня достаточно много работ, несколько лет назад мы организовали его выставку в венском KHM. Я стараюсь свою коллекцию, конечно, не запереть в подвале, а показывать. И для художников это очень важно.

Довольно неожиданной была поддержка фондом Stella Art Foundation оперы Дмитрия Курляндского «Носферату» в Пермском театре оперы и балета.

Вовсе не неожиданной. Мы уже помогали, например, Мариинскому театру привезти инсталляцию Билла Виолы к опере Тристан и Изольда. Так что, когда ко мне пришел Теодор Курентзис, дирижер и худрук пермского театра, и сказал, что они собираются ставить Носферату и приглашают Янниса Кунеллиса, я сразу согласилась, потому что Кунеллис — мой любимый художник. И я сказала: «Да, замечательно». Потом присоединился греческий режиссер Теодор Терзопулос, и получилась просто уникальная вещь.

Вы не собираетесь переименовать ваш фонд в музей? И есть ли разница между «музеем» и «фондом»?

Нет, хотим оставить наш фонд фондом. Сейчас уже так много музеев открывают… Может быть, и к лучшему, что мы свой музей и не открыли, что у нас не сложилось. У нас ведь были планы с гаражом Константина Мельникова на Новорязанской улице. Я считаю, что лучше быть фондом — активным, мобильным; мы можем поддерживать, что захотим: выставку, оперу, поэтический клуб — все, что мы считаем современным искусством. Музей — это нечто более стабильное, тяжелое, я бы даже сказала, отягощающее. И потом, сейчас так много музеев: у Ольги Свибловой и Василия Церетели, строится у Даши Жуковой, планируется у Шалвы Бреуса, расширяется ГМИИ, строится новое здание Третьяковки…

Планы наших государственных музеев в этом году бедны, у них явные проблемы в сфере обмена вещами с западными коллегами. А вы, ваш фонд, работаете с Западом?

Мы даем свои вещи туда — представляем наше искусство за границей. Я вижу свою миссию в том, чтобы показывать наших художников за границей, чтобы они были узнаваемы там. У нас много планов — вполне реалистичных, просто они не окончательно подтверждены сейчас.

Stella Art Foundation функционирует больше десяти лет, и уже почти шесть лет вы комиссар Венецианской биеннале. Что-нибудь поменялось за эти годы в вашем отношении к искусству? Разочаровались в чем-то?

Да ничего не поменялось. Я так же отношусь к искусству, с тем же восторгом смотрю на картины, с удовольствием езжу в Венецию. Не на открытие биеннале, а потом, чтобы спокойно походить и посмотреть. Все мои разочарования — только по поводу людей. По отношению к искусству я не испытываю никаких разочарований.