18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
В начале мая открылась 56-я Венецианская биеннале современного искусства — самый грандиозный в мире художественный фестиваль, который продлится до 22 ноября. Президент биеннале Паоло Баратта выразил свою радость в связи с тем, что биеннале не отказалась от идеи национальных павильонов разных стран и в этот раз их уже 88. Арт-директор биеннале куратор Оквуи Энвезор попытался сплотить художественные нации под флагами марксизма на главной выставке, основном проекте биеннале Все будущее мира, развернутом на двух площадках — в Джардини и Арсенале. Кроме того, биеннале сопровождают 44 параллельных проекта.
Есть несколько способов писать о Венецианской биеннале — выставке по определению интернациональной, эпохальной и интеллектуальной, требующей и времени, и умственных сил больше, чем есть у рядового, пусть даже и опытного, журналиста.
1. Можно посетовать, как неподъемно это зрелище для одного-двух дней и что, возможно, самое интересное, скрытое в темных залах с длинными видеофильмами, так и окажется не увиденным. И составить топ-лист из пяти-десяти самых эффектных, на ваш взгляд, работ.
2. Можно пойти по следам куратора, повторить его тезисы — и обсудить, насколько выставка им соответствует. Или углубиться в философский подтекст этих идей, игнорируя конкретные работы.
3. Можно безбоязненно критиковать куратора за то, что он плохо изучил искусство вашей родной страны и взял на биеннале не совсем тех художников, которых вам хотелось бы там видеть. И рассказать о ваших фаворитах, которых нет в экспозиции.
4. Можно вооружиться статистикой и социологией и подсчитать, сколько среди участников американцев, а сколько — китайцев, определить половую пропорцию. Еще интересно подсчитать, чего на выставке больше — живописи или инсталляций, и сделать выводы, куда же движется мировое искусство.
Применив все эти методы, возможно, удастся оценить выставку и как самостоятельное произведение и понять, насколько она удалась. Итак, по порядку.
1 / Самая большая и запоминающаяся работа на выставке — это зал Арена для чтения Капитала Карла Маркса. Для этого зала пожертвовали главной анфиладой центрального павильона в Джардини, где начинается выставка. Пространство выделено занавесами светло-шоколадного цвета наподобие театральных. Перед ними, как в фойе провинциального кинотеатра, расставлены фикусы в кадках. В определенные часы, по сеансам, занавес распахивается и открывает красную сцену и красные же зрительские места. На два больших экрана проецируется та глава из Капитала, которую в данный момент читают. Читают с пюпитров два профессиональных актера, попеременно, слова о прибавочной стоимости звучат внушительно, «с выражением». Читка происходит на английском языке.
Архитектором Арены стал британец родом из Ганы Дэвид Аджайе (известный у нас как автор здания кампуса в Сколково). Режиссер действа, которое куратор сравнивает с ораторией или другими видами декламационного искусства, — британский видеоартист Айзек Джулиен. Планируется, что до конца биеннале — до ноября — удастся прочитать весь талмуд. И может, даже не один раз.
По замыслу Энвезора, на Арене также должны исполняться перформансы, связанные, по его словам, «с силой человеческого голоса»: рабочие и тюремные песни, революционные стихи вроде стихов Чезаре Павезе, что писались на стенах восставшего Парижа в 1968 году, эпос времен Гражданской войны в США и, например, протестное наследие афроамериканского музыканта Джулиуса Истмена (1940–1990).
Трудно миновать и ряд белоснежных памятников на высоких постаментах, установленных прямо на улице, на центральной аллее Джардини. Глаз сразу улавливает, что это императоры и полководцы, но с ними что-то не то: у одной из фигур отрезано пол-лица, от другой осталась только нижняя часть туловища, у третьей под мантией и вовсе пустота. Каждый памятник снабжен еще и глубокомысленной подписью-эпитафией. Понятно, что хотели сказать индийские художники из группы Raqs Collective своим циклом Коронация, — примерно такие же манипуляции граждане бывшего советского блока жаждут проделать над памятниками монументальной пропаганды эпохи СССР. Интересно, что уличная часть выставки (в нее входит и, например, гигантский ящер Феникс, как будто прилетевший в венецианский Арсенал с какого-то азиатского празднества) буквально следует сложившейся мировой практике паблик-арта. Достаточно вспомнить длящийся уже несколько лет эксперимент на Трафальгарской площади в Лондоне, когда пустующий постамент отдается на откуп художникам — там постояла и синяя курица, и изваянная в мраморе безногая модель-героиня, и даже простые люди в виде «живой скульптуры».
Музыкально-площадная тема продолжена и во второй части выставки — в Арсенале. Многие произведения тут представляют собой переосмысленный театральный реквизит и музыкальные инструменты: громоздящиеся башней барабаны, букеты из мечей, глядящие вариациями на тему Танца с саблями, закрученные в спиральные скульптуры декорации к Волшебной флейте. Даже ассамбляжи из брутальных бензопил воспринимаются как часть воображаемого шумового оркестра. Целый зал отдан гадальным машинам и прочей бутафории из передвижного уличного театра «Джинглинг» китайца Цю Чжицзе. А известный американский дуэт Аллора и Кальсадилья (в 2011 году в американском павильоне они поразили всех перформансами — выступлениями олимпийских чемпионов на гусеницах перевернутого танка) подготовил перформанс В сердцевине вещей, где на этот раз не спортсмены, а хор заново аранжирует ораторию Йозефа Гайдна Сотворение мира.
Добавьте к этому чикагского активиста Тистера Гейтса и его компанию (они привезли в Венецию большой колокол, спасенный ими из разрушенной церкви в Чикаго, где прихожанами были эмигранты), добавьте радужные, в цвета однополого флага драпировки немки Катарины Гроссе, из-за которых как будто вот-вот появятся веселые колонны ряженых меньшинств, — и станет понятно, что Арена (площадь, вече, митинг, парад, демонстрация, сходка и даже карнавал) буквально главный мотив выставки Все будущее мира.
2/ «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» — так писали в советских учебниках. Насколько уместно на художественной выставке чтение классического трактата? Насколько сам трактат, написанный в XIX веке, представляет современную мысль?
Рожденным в СССР и прошедшим всю муштру марксистско-ленинской идеологии, когда без цитаты из Маркса-Ленина-Энгельса нельзя было ни чихнуть, ни диссертацию написать об английском романтизме, выбор куратором генеральной линии кажется странным. И даже обидным — зря, что ли, поколения советских творцов боролись за право художника на аполитичность и свободу самовыражения, зря стремились слиться с прогрессивным человечеством, как-то обходившимся без «национального по форме, социалистического по содержанию» искусства? Чтобы сейчас, спустя десятилетия после краха СССР, на главной художественной выставке мира передовой куратор, гражданин Америки тыкал нас носом в Капитал Маркса? Такое ли будущее грезилось разрушителям Берлинской стены и железного занавеса?
Как объясняет сам Оквуи Энвезор, обратиться к Марксу его заставил полузабытый эпизод из истории самой Венецианской биеннале. В 1974 году она вся была посвящена поддержке Чили и протестам против диктатора Аугусто Пиночета, расправившегося с Сальвадором Альенде. Да, такие митинги проходили не только в СССР! «Что сегодня может заставить художников так солидаризоваться?» — спросил себя куратор. А ведь в выставке участвуют представители 53 стран (куратор обозначил это представительство красивой фразой о «парламенте форм»), и не секрет, что многие из этих стран, которые раньше называли «развивающимися», имеют в своем прошлом ту же идеологическую подоплеку, что и СССР. Индусу или китайцу не надо объяснять, кто такой вождь мирового пролетариата, как, впрочем, и латиноамериканцу или африканцу, а европейские интеллектуалы и подавно чуть ли не поголовно «леваки». Так что если смотреть с этой точки зрения, то действительно трудно найти другую столь же универсальную платформу для художественного интернационала, взволнованного происходящими по всему миру военными конфликтами, протестами и революциями. Как это ни парадоксально, в эпоху мирового кризиса тезис о классовой борьбе кажется наиболее безопасным. Не религиозные же споры после трагедии Charlie Hebdo тут устраивать!
В результате выставка полна прямых или косвенных, метафорических свидетельств о демонстрациях, протестах, условиях труда на фабриках и в тюрьмах, процедурах голосования и, конечно, войнах. Но, поскольку этническое своеобразие, ту самую национальную форму, никто не отменял, то зрелище оказывается весьма пестрым и захватывающим.
3/ Россию на выставке представляют две художницы — Ольга Чернышева (выставлявшаяся лет десять назад в павильоне России) и Глюкля (Наталья Першина-Якиманская). Первая показывает цикл карандашных рисунков, которые можно назвать экзистенциалистскими: на них изображены люди на эскалаторе в метро, человек-бутерброд, двойники Сталина и Ленина в московском подземном переходе или просто дерево «как будто с картины Ван Гога», под которым курит солдат, — простые и даже банальные сюжеты, составляющие ткань обыденной жизни. Рисунки снабжены этикетками-репликами, отражающими «внутренний голос» философствующего автора, например, «рисунок, не включенный в выставку из-за его сентиментальности», с изображением грустной собачьей морды, заглядывающей в окошко кассы метро.
Глюкля составляла вместе с Цаплей (Ольгой Егоровой) известную петербургскую группу «Фабрика найденных одежд», занимавшуюся, в двух словах, одушевлением одежды. Сейчас она, как и ее коллега, работает с коллективом «Что делать?» — кстати, называющим себя марксистским. В Арсенале у Глюкли пара десятков прислоненных к стенке деревяшек, обряженных в куртки, платья и плащи с нашитыми на них лозунгами с протестных демонстраций в России — про пенсии, образование и Владимира Путина. Без живых носителей лозунгов инсталляция выглядит отрядом пугал на огороде, но не факт, что это входило в планы автора.
Куратор мог бы найти в России еще немало кандидатов для участия в выставке с такой подоплекой — от абсурдистских «монстраций» Артема Лоскутова в Новосибирске до участников активистского фестиваля «Медиаудар», выросшего из движения «Оккупай». Да в конце концов, мог пригласить и самых знаменитых и отчаянных представителей политического искусства — Pussy Riot! Уж они бы и спели, и сплясали на его Арене. Как он пригласил анонимных сирийцев из коллектива Abounaddara, снимающего в своих роликах все, что творится в их стране (вспомним, что и «пусси» были до поры анонимными), или группу «Невидимые границы», собирающую под своими флагами африканских художников, или бригаду Gulf Labor («Трудовой Залив»), борющуюся за права рабочих, которые строят филиалы мировых музеев в Абу-Даби.
Впрочем, если признать куратора художником, создающим свое произведение — выставку, такие претензии вроде бы и неуместны. Тем более что русский след просматривался и в работах других участников. Трудно было не заметить серию большеформатных фотографий Андерграунд финки Лийсы Робертс, на них запечатлены петербургские старики, когда-то позировавшие для статуй метрополитена, символизировавших колхозников и строителей. Отсюда и название, правда имеющее для нас и другой смысл: как будто эти живые свидетели советской эпохи сегодня ушли в «подполье». В одном из видео был обнаружен эпизод с установкой статуи Колумба Зураба Церетели где-то в Латинской Америке, а в некоторых инсталляциях уже традиционно, не первый раз, фигурирует гордость отечественной военной промышленности — АК-47, то есть автомат Калашникова. Без такой важной детали, согласитесь, трудно создать убедительное батальное полотно. К тому же, и на общей выставке, и в павильонах нет-нет да и появлялся вдруг то профиль Ленина, то серп и молот.
Вообще многие работы на выставке заставляют вспомнить о советском наследии и о самих методах создания искусства, в частности о «бригадном подряде» написания картин, о сюжетах — добрая половина экспонатов могла бы попасть на советскую «производственную» выставку о доблестных тружениках, — ну и конечно, о самих средствах выражения — о том самом пресловутом соцреализме.
4/ Что касается статистики, то Энвезор перевернул понятия о большинстве и меньшинстве: на его выставке явный перевес художников из стран, которые еще не так давно воспринимались как экзотические, а сегодня становятся едва ли не главными поставщиками свежих мировых звезд. Из 136 участников 89 впервые показываются на биеннале. Конечно, совсем обойтись без классиков, как живых, так и покойных, куратор не смог — среди труднопроизносимых неизвестных фамилий вдруг попадается знакомое имя и узнаваемые с первого взгляда образы, будь то ч/б фото американских бедняков времен Великой депрессии Уокера Эванса, ящики для бюллетеней для голосования из классической работы Ханса Хааке начала 1970-х или перевернутый вверх тормашками экспрессионизм Георга Базелица. Наравне с классиками Энвезор поставил и, может быть, главную звезду африканского происхождения в современном западном искусстве — британца Криса Офили, прославившегося в лихие 1990-е скандалом, но продолжившим карьеру добропорядочным живописцем, — для его картин в Арсенале была создана специальная часовня.
Ничего другого от Оквуи Энвезора и не ждали: с тех самых пор, как он курировал Documenta в Касселе и превратил эту международную выставку в нечто вроде лагеря африканских беженцев, он не изменяет своей репутации защитника униженных и оскорбленных.
Если же посмотреть на выставку с точки зрения господствующих жанров, то ни видеоартом, ни инсталляциями, ни перформансами никого уже не удивить. А что действительно удивляет, так это изобилие на выставке про будущее карандашных рисунков — самой простой и архаичной техники, которую только можно себе представить. И это поистине «боевой карандаш» — наиболее доступное и, надо отдать должное, виртуозное орудие художника в «горячей точке», да и в любой другой точке, где он захочет ухватить окружающий мир или пофилософствовать с карандашом в руках — как наша Ольга Чернышева или отмеченный специальным упоминанием жюри алжирец Массинисса Селмани. На его тонких рисунках из серии Нужны ли тени, чтобы вспоминаться? есть два полюса — большое событие (автокатастрофа, или посадка самолета, или разговор двух юношей в прачечной самообслуживания) и маленькая точка где-то на краю листа, отмеченная птицей или просто облаком, сразу дающая рисунку метафизическую глубину. Очень выразительны метаморфозы с бюстами вождей в рисунках углем Мадхусудханана из Нью-Дели под названием Логика исчезновения. Архив Маркса. Унылы и прекрасны Фабричные рисунки, сделанные прямо на месте Иохима Шенфельда. Эффектны и устрашающи, как кодексы Леонардо, ватманы Абу Бакарра Мансарея из Сьерра-Леоне с фантастическими военными машинами, немного напоминающими рисунки мальчишек, с названиями вроде Ядерный телефон, обнаруженный в аду.
Глядя на Рисунки демонстраций давно осевшего в Америке Риркрита Тиравании, сделанные им по газетным фотографиям беспорядков в Таиланде, думаешь и о том, что карандаш еще и психологическое оружие, помогающее художнику вжиться в изображаемые события, сделать их личным и интимным переживанием. И другие рисунки других авторов, изображающие протестантов на площади Тахрир в Египте или статую Саддама Хусейна с петлей на шее, сейчас почему-то цепляют сильнее замыленных телерепортажей. Возможно, и в самом деле за карандашом будущее?
Строить другие прогнозы, ориентируясь на выставку Все будущее мира, право, боязно. Может, в следующий раз курировать биеннале позовут не материалиста, а идеалиста?
Островное государство Тувалу примечательно не только тем, что имеет площадь 26 км2 и население 9 тыс. человек. Проект Тувалу, сделанный художником Винсентом Хуаном (сам он с Тайваня) и куратором Томасом Бергхайсом, минималистичен и пронзителен. Это просто вода, клубящаяся туманом и заливающая узкую дорожку, по которой приходится пробираться зрителям. Смысл инсталляции в том, чтобы напомнить о судьбе Тувалу, расположенного на цепи коралловых атоллов, которые с каждым годом все сильнее заливают воды поднимающегося из-за глобального потепления Тихого океана. Как говорят, та же участь грозит и Венеции. «Тонущий павильон тонущего народа в тонущем городе» — так описал проект куратор.
Проект I SCREAM DADDIO многие назвали «противным» и «отвратительным», что явно не расстраивает художницу павильона постфеминистку Сару Лукас, — на это, как говорится, и был расчет. Стены внутри выкрашены в интенсивный цвет яичного желтка, что должно «создавать у всех хорошее настроение», а также символизировать сладкий английский заварной крем, в котором плавают все объекты выставки, среди которых Марадона, желтая фаллическая скульптура, установленная у входа, играет роль «главного леденца». Залы наполнены гипсовыми полуфигурами женщин (нижних их частей). Сидящие, лежащие и взбирающиеся на предметы мебели и бытовой техники, с сигаретами, торчащими из всех физиологических отверстий, эти фигуры показывают домашнее насилие таким же привычным, хоть и обременительным, как ежедневные уборка и стирка.
Проект Ключ в руке знакомой российскому зрителю художницы Тихару Сиоты, чья выставка Скрещенья состоялась в 2013 году в Манеже, эстетичен и масштабен. Пространство павильона занимает плотная паутина из красных шерстяных ниток, с которой свисают тысячи ключей, старых и новых — здесь не обошлось без участия публики, которая по просьбе художницы присылала ей ненужные ключи. В красную сеть оказываются вплетены и две лодки, полные ключей и плывущие по ключному морю, — метафоры ладоней, собирающих дождь. Ключи, по замыслу Тихару Сиоты, одновременно защищают важные и ценные для людей вещи и места и аккумулируют воспоминания, будучи ежедневными спутниками человека. В инсталляции художница объединяет собственную память, воспоминания людей, предоставивших свои ключи для экспозиции, и опыт посетителей.
Проект Памелы Розенкранц называется Наш продукт и имеет цвет кожи европейца. Этот розовый оттенок, ренессансная «карнация», для передачи которого художники выдумали много способов, одновременно естественный и искусственный. Памела Розенкранц выделила в минималистичном пространстве павильона центральную закрытую зону. Снаружи все залито ядовитым зеленым светом, символом ненатуральности, но тем самым, который не дает на нашей коже бликов и лишь подчеркивает ее розовость (в декорациях такого цвета снимают голливудское кино, чтобы потом монтировать куски). Внутри в огромном бассейне плещется розовая жидкая субстанция с запахом «кожи ребенка», довольно противным. Это и есть «продукт» наших тел и одновременно нашей естественной и культурной истории.
Над павильоном Сербии в Джардини сохранились буквы «Югославия», и эта надпись оказалась частью художественного проекта Организация мертвых наций, показанного внутри. Его авторы — художник Иван Грубанов и куратор Лидия Мереник. Помня об истории собственной страны, в течение последних 100 лет входившей в состав разных государственных образований, и о главном девизе выставки в Венеции, которая призвана показывать «объединенные художественные нации», они составили целый список государств, некогда участвовавших в биеннале (которая впервые состоялась в 1895 году), а теперь несуществующих. Среди них Австро-Венгерская империя (1867–1918), государство Тибет (почти сказочное, 1913–1951), ГДР (1949–1990) и СССР (1922–1991). Флаги этих стран, порванные, запачканные и никому не нужные, кучками покрывают пол в павильоне.
Крошечный зал, выделенный Косово в самом конце Арсенала, засыпан ярчайшим синим песком, на котором расставлены фрагменты железных решеток. Это проект художницы Флаки Халити, которая задалась целью сделать политизированный проект — но без политики. Барьеры, понятное дело, символизируют границы, которые в современном мире то воздвигаются, то распадаются снова. А синий песок цвета моря и неба, в котором они тонут, выбивает их из контекста, превращая пространство из пограничной пустоши в место для праздника.
Норвегия, в этом году единолично занимающая павильон Северных стран, привезла на биеннале живущую в Осло художницу и музыканта Камиль Нормен с инсталляцией Экстаз. Для инсталляции Нормен создала аудиоряд из ее собственного пения, дыхания, стонов и звуков стеклянной гармоники — инструмента, звучание которого в разное время считалось целебным. В XVIII веке игра на стеклянной гармонике была запрещена, поскольку она якобы вызывала состояние экстаза и провоцировала чрезмерное сексуальное возбуждение, особенно у женщин. Художницу интересует влияние звука на тело и разум человека, его способность ослаблять контроль и вызывать удовольствие. С эстетической точки зрения инсталляция тоже получилась весьма выразительной: по периметру павильон завален битым стеклом, которое на самом деле оказывается лопнувшим от силы звука.
Несмотря на название Революции, проект 54-летнего художника Селеста Бурсье-Мужено выглядит вполне медитативно. Перед неоклассическим павильоном помещены два хвойных дерева, как будто выкорчеванные вместе с массивным комом земли на корнях, торчащих из него, и еще одно дерево внутри. Бурсье-Мужено в своей работе отсылает к маньеристским итальянским паркам, а также объединяет природу и технологии, превращая деревья в живых существ, освобожденных от неподвижности — под каждым находятся невидимые для зрителей платформы, позволяющие им двигаться. Внутри павильона посетителям предлагается присесть и отдохнуть на мягких ступеньках — таким образом Бурсье-Мужено превращает пространство в своего рода театр природы и создает убежище, способствующее размышлениям.
С 1960 года Индонезия лишь два-три раза участвовала в биеннале, последний раз в 2013 году, но теперь решила сделать свое присутствие постоянным. Художник Эри Доно создал для экспозиции страны, которой выделили зал в Арсенале, бронированное чудовище, сочетание троянского коня и дракона Комодо (это огромная хищная ящерица). В глазах чудища видны человечки-пилоты, а над его головой парит целая стая крылатых кораблей, предусмотрительно снабженных глушителями. Для художника дракон — гибрид Востока и Запада, корабль, на котором можно совершить путешествие между архетипами. Если войти внутрь дракона и заглянуть в орудийные стволы, неожиданно близко можно увидеть предметы традиционного индонезийского быта и искусства.
Оказывается, прежний павильон был временным, и вот только теперь архитектор Дентон Коркер Маршалл, до этого создавший мельбурнский и сиднейский музеи, построил постоянный. Австралия, таким образом, стала первой страной, построившей павильон в Джардини в XXI веке. Над берегом канала нависает кубический объем, облицованный черным гранитом из Зимбабве. В мрачноватом павильоне располагается не менее мрачная мультимедийная инсталляция художницы Фионы Холл Время наоборот, выглядящая как жутковатый паноптикум, в котором есть и странные куклы в виде невероятных животных, созданные в сотрудничестве с организацией женщин-аборигенов Tjanpi Desert Weavers, и старые мобильные телефоны, и банковские карты, и травяные корзинки, и множество часов — настенных и напольных. Все они говорят «о безумии, испорченности и грусти».
Стране, из которой, кажется, исходят корни всего искусства на свете, от античного до авангардного, посвящен проект куратора Винченцо Трионе Кодекс Италии. Он предложил художникам играть не прямыми апелляциями, а едва уловимыми созвучиями и неожиданными соответствиями. Каждому была выделена своя «комната», в которой можно обнаружить то компанию манекенщиц Ванессы Бикрофт, роль которых играют псевдоантичные или ренессансные скульптуры, то ржавый якорь, разбивший голубое стекло, Клаудио Пармиджани, то наброски нагих натурщиков Нино Лонгобарди, дополненных кучами гипсовых голов и конечностей. Рядом размещены еще три «оммажа Италии»: культурологическое кино Питера Гринуэя и политическое Жан-Мари Штрауба. А из рисунков Уильяма Кентриджа с клубами угольных линий создано что-то вроде крипты с то ли фресками, то ли наскальными росписями.
Проект маститого австрийского художника Хаймо Цоберника многие назвали чуть ли не лучшим среди национальных павильонов. Он, в сущности, выставляет сам павильон, построенный в 1934 году Иозефом Хоффманом и Робертом Крамрайтером, только модифицированный в стиле то ли баухауса, то ли постмодернизма. Насыщенно черные плоскости пола и потолка скрывают перепады высот и отрезают «лишние» архитектурные детали, например классически скругленные арки, делая павильон геометричнее и чище. С одной только стороны — потому что с другой добавлен садик в слегка японском стиле, делающий архитектуру архаичнее и почвеннее.
