18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Из александровской оттепели в александровские морозы, от реформ к контрреформам, сняв европейский сюртук и надев русскую шубу, переменив галоп на размеренный шаг. Так эпоху Александра II сменяла эпоха Александра III. Этому противоречивому времени посвящена только что вышедшая в московском издательстве «Этерна» книга Ольги Хорошиловой «Костюм и мода Российской империи. Эпоха Александра II и Александра III».
На 472 страницах, подробно и со вкусом написанных, разворачивается настоящее костюмное действо — монархи сочиняют новые мундиры, гарцуют кавалергарды и тянут носок преображенцы, шаркают по брусчатке уличные торговцы, красиво позируют полнотелые дамы в кринолинах и турнюрах. Извозчики и газетчики, крестьяне в лаптях и купцы в чуйках, генералы и промышленники — кого здесь только нет.
Эпоху двух российских правителей оживляют уникальные фотографии. Их около 700. И большинство происходит из частных собраний, в том числе из коллекции автора книги. Здесь не только представители семьи Романовых, запечатленные лучшими мастерами светописи Левицким, Деньером, Бергамаско. Опубликованы снимки многих известных деятелей российской политики и культуры — князя Александра Горчакова, Михаила Бакунина, Павла Якушкина, Дмитрия Менделеева, Льва Толстого, Ивана Тургенева… Список бесконечен.
Автор пишет легко и о многом — к примеру, о том, как войны влияли на светский костюм, что такое «больной» и «здоровый» Бисмарк, кто был в имперской России иконой стиля, отчего здесь любили османские костюмы и не любили польские. В книге есть даже подробное описание гардероба Петра Ильича Чайковского. Оказывается, он был не только гениальным композитором, но и рабом моды.
Россия в те годы была счастливо близорука. Внутренние конфликты она не замечала и не спешила разрешать. Польские повстанцы – ах, пустяки. Студенческие бунты – даже не говорите. Крестьянская реформа – сделано, что должно, и будь, что будет. Ее волновали конфликты зарубежные, за которыми пристально следил сквозь золотую оправу очков очаровательно близорукий князь Горчаков.
Русская мода 1860-х годов имела пеструю внешнеполитическую окраску. И главным цветом в ней был красный. Его гневно выплеснули в лицо австрийцам итальянские предводители войны за независимость. О ней в России много писали. Восхищались вдохновенным политиком Мадзини, аплодировали вислоусому королю Виктору-Эммануилу лишь за то, что он сумел выдавить тихое «да» на кабинетные сладкие увещевания хитреца Кавура. Но главным героем, раскатисто смелым и, как все громкие герои, наивным, был Гарибальди. Вояка до мозга костей, ничего не смысливший в политике, он задался благородной целью вытрясти из итальянского сапога всех до единого австрийцев. И считал, что сделает это чертовски легко, но ему мешали мерзавцы-политики, обманывали и предавали, расставляли чертовы сети, в которых легковерный итальянец путался и задыхался. Но австрийцы и французы, весь мир помнил молодецкую оборону Рима, стремительный захват Палермо и триумфальный въезд в Неаполь. И даже после разлада с Виктором-Эммануилом, стычке с его войсками и обидной ране в ногу (от своей же итальянской пули) он остался главным героем Рисорджименто.
Блистательный русский свет обсуждал, впрочем, не только его победы, но и броскую внешность. Он и его стрелки-партизаны, его верная «тысяча», прославили красные просторные рубахи во время южно-итальянского похода 1860 года. Как говорили, эти блузы, предназначавшиеся рабочим аргентинских скотобоен, Гарибальди выкупил за бесценок на складе в Уругвае. Он и его люди потом много раз устраивали настоящую кровавую баню ненавистным австрийцам. Эта рубаха в начале 1860-х годов стала весьма популярной, благодаря императрице Евгении (Франция была союзником Италии в борьбе за независимость). Модную новинку нарекли «гарибальдийкой». Она стала прототипом дамских блуз конца XIX – начала XX века.
Впрочем, гарибальдийка могла быть не только истово алого цвета. Громкие победы итало-французских войск над австрийцами в 1859 году дали начало новым батальным цветовым оттенкам – пурпурно-красной мадженте и ярко-сиреневому сольферино, которые ворвались в моду, благодаря волшебным анилиновым красителям, позволявшим смело экспериментировать с палитрой. «Модный свет» комментировал: «Рубашка (гарибальдийка − О.Х.) делается из кашемира всех возможных цветов. Самый любимый – синий и сольферино, а бывают и фиолетовые, и коричневые, и белые, вышитые черным шнурочком. Можно также вышивать белым шнурком; можно отделывать перед и рукава кружевами. К рубашке необходим пояс: он прикрывает обшивку рубашки и поддерживает складки, которые падают поверх него. На плечах рубашка делается или сборками или складками; к вороту пришивается или отложной воротничок, или стоячий»1.
С блузой-гарибальдийкой носили одноименную широкую юбку из черной или серой шерсти, обшитую по низу лентами из кашемира. Иногда ее шили в цвет с рубашкой, но лишь из тканей приглушенных оттенков.
Вдохновенный итальянский революционер стал крестным отцом не только блузок, юбок и платьев. В его честь назвали остромодный в 1860-е годы головной убор – аккуратный фетровый ток с невысокой тульей и жестким бортиком. Иногда его дополняли бахромистым плюмажем. Он походил на знаменитую небрежно элегантную шляпу, в которой Гарибальди нередко позировал фотографам.
Мода на фетровый ток мгновенно достигла России, однако приобрести его в конце 1850-х – начале 1860-х годов было не так просто даже в столице. К примеру, сестра Петра Ильича Чайковского Александра тщетно искала шляпку в петербургских магазинах и заказала брату купить ее в Берлине. Вскоре она получила неутешительный ответ: «Во всем Берлине мы нашли только одну Гарибальди – и то на самой первой берлинской камелии, а все другие считают это какой-то недосягаемой роскошью»2. Однако через несколько лет токи-гарибальдийки появились в Петербурге и произвели колоссальный фурор. Один из записных острословов мгновенно отозвался ироничным стихотворным фельетоном:
Я гулял с женой намедни
Вдоль по Невскому проспекту –
Боже! Сколько в магазинах
Либерального эффекту!
От героя нет проходу:
Гарибальди и в газетах,
Гарибальди в дамских шляпах,
Гарибальди на портретах!
Говорит жена: «Не смей ты
Подходить ко мне ни разу,
Если мне гарибальдийки
Не достанешь по заказу!».
Я содрал с бедняги взятку,
Взял оброк я с человека,
Но зато доставил шляпку
Не в разлад с идеей века.
Эта шляпка-гарибальди
Не чета иным банальным:
Эта шляпка и по моде,
И с принципом либеральным!
Но были и другие политики. К примеру, Отто фон Бисмарк. Этот моржеусый одутловатый полнотелый министр поражал неповоротливую Европу начала 1860-х быстротой мысли, дьявольским хитроумием и какой-то феноменальной работоспособностью. Обыкновенно вкрадчивый, спокойный и тихий он требовал жесткого к себе подчинения, требовал железа, которым ковал новое государство, и крови, чтобы потопить в ней ослушавшихся его стальной воли. Бисмарк не был щеголем, не разбирался в моде и не имел охоты вникать в тонкости придворного этикета. Но его боялись, а страх, как и восторг, вдохновляют во все времена.
Россия, в 1860-е годы откровенно заигрывавшая с Бисмарком перед недовольными очами Франца-Иосифа, шелестела аплодисментами и хвалебными статьями в его адрес, а по паркетам дворцов и усадеб шелестели платья «бисмарк» цвета стали и крови. Тогда же появились костюмы и кофточки, названные в его честь: «Нижняя юбка и пальто сделаны из рубчатого бархата, верхняя юбка – из тафты Бисмарк. Под пальто надевается шелковая рубашка Бисмарк с узкими рукавами. Пальто застегивается косо и образует пуговицами сердцеобразную вставку»3. Простудно-шмыгающей фамилией политика нарекли ворсистые шерстяные накидки и вышивку, их украсившую. Была шляпка Бисмарк «из крепа, отделана гирляндой винограда и маленькими кистями из черного бисера, бархатные ленты завязаны под шиньоном, вуаль и шарф из кружева». Были цвета Бисмарк – серовато-желтый, грязно-палевый и тот особый плацевый шинельно-серый − цвет берлинского неба, отраженного в облом стальном шлеме железного канцлера.
Франко-мексиканская война и громкое взятие французами города Пуэбла в 1863 году сделали популярным мексиканский стиль, и русские дамы поспешили обзавестись платьями «Пуэбла» из шелковой глянцевитой материи − они не боялись ни дождя, ни пыли и потому пришлись в пору заядлым путешественницам.
Шумное и длительное завоевание Алжира звучало гулким отдаленным эхом в моде 1860-х годов. Диковинные и диковатые зуавы все еще впечатляли дам львиной гривой волос под мягкой феской и петушиными красно-синими костюмами с затейливыми вышивками. Русские и европейские красавицы продолжали носить многоцветные зуавы − небольшие аккуратные жакеты. Их стоимость и популярность оставались высокими. «За серенький суконный зуав на лиловой тафте с лиловыми пуговицами с нас спросили 60 р. другой был из черного кашемира на черной же тафте и обшит в три ряда вокруг пестрой шелковой лентой. За этот зуав хотели 40 р.»4, − жаловалась София Мей, редактор журнала «Модный магазин». Под зуавы надевали полотняные или шелковые рубашки с воротничком стоечкой. Были также распространены алжирские юбки, расшитые сутажом, и бурнусы в североафриканском стиле.
В этой пестрой политической многоголосице едва были слышны марш-маршевая прусская флейта и медные кавалерийские рожки XVIII века. Покойный король Фридрих, Семилетняя война и резвые карусели переодетых в мужской костюм императриц не могли бороться с живой и быстро растущей популярностью современных политиков. Однако и они нашли свое место в эклектичной, перегруженной моде. Носили, к примеру, платья с корсажами «мускотер», цветные глянцевые отвороты которых так напоминали лацканы на офицерских мундирах беспокойного осьмнадцатого столетия. Носили платья со складками Ватто, куртки-казаки a’la Мария Лещинская и зуавы, расшитые гусарскими бранденбургами.
В конце 1850-х в Европе вновь заговорили о польском вопросе – громко, на международных переговорах. Это раздражало императора и воодушевляло варшавских свободолюбцев. Александр II, покидая Штутгарт после сдержанно деликатной встречи с Наполеоном III, раздражительно кинул примолкшей свите: «Со мной смели заговорить о Польше!». И вскоре ему ответили нарезные ружья варшавских, гродненских, люблинских повстанцев. К борьбе с русской армией присоединились жители Царства Польского, Юго-Западного и Северо-Западного краев, создавались партизанские отряды и сотни. Жители бунтарских городов превратили одежду в красноречивый немой протест. Они носили черные траурные костюмы, как бы оплакивая потерянную свободу и независимость. Они придумали новые национальные кокарды, ленты и эмблемы (орел и сломанный якорь), которые надевали во время злых и пугающе тихих манифестаций. Но в 1864 году грузный и грозный граф Муравьев раздавил повстанцев тяжелыми свиными сапогами своих солдат. Польский стиль запретили.
Другой народ − черкесы, столь же вольный и свободолюбивый, оказал известное влияние на русскую моду. Их никогда не считали внутренними врагами государства, как поляков. Это был просто один из кавказских народов, который требовалось покорить, ассимилировать и поставить под шашку и под ружье (черкесы были отменными воинами). К началу 1860-х восточный Кавказ уже был покорен Россией, а Шамиль с великим послушанием ждал своей участи в Петербурге. Когда же в 1864 году завершилось, наконец, покорение западной Черкесии, в многонациональной русской моде зазвучали отчетливые кавказские нотки. В детском костюме появились суконные черкески. Они исчезнут только после 1917 года. Дамы и господа, пришедши в фотоателье, нахлобучивали папахи, принимали тетральные позы в кавказских нарядах, сверкая глазами, газырями, наборными поясками и «азиятскими» шашками, припасенными расторопными мастерами именно для таких вот случаев. Стал популярным дамский костюм «Черкес», который, впрочем, едва напоминал экзотические наряды кавказских красавиц: «Черное бархатное пальто обшито соболем; соболий воротник и обшивка рукава. Шапка из соболя украшена беличьим хвостом с пуговицей и черной сеткой с кистями … Ангорская шапочка со стальной отделкой и цветной шелковой сеткой. Кавказские сапожки»5.
Россия бредила Востоком, с которым остервенело сражалась и править которым так мечтала. Крымская кампания, нескончаемые кавказские войны и обострившийся в 1860-е годы балканский вопрос обагрили моду ярым, кричащим алым, с которым спорили изумрудный, бирюзовый, лимонный и фиалковый – цвета баснословного Константинополя, цвета Блистательной Порты, державшей свои узорчато-резные «пушечные ворота» на стальном замке. Неуступчивость и кровожадность турок завораживала. Дамы с удовольствием драпировались в смирнские шали и накидки в восточном вкусе. Они превращались в смешливых Хюррем-Роксолан и украшали туалетные столики искристыми «тюрбанами» Сулеймана, потерявшего когда-то голову от любви. В этих «тюрбанах» дамы хранили пудру и пуховки. Новые Роксоланы горделиво носили платья «Султанша», кофточку «Селика» и пальто «Эмир».
Но главным в пестрой моде 1860-х годов, примерно патриотичным и цензурой одобренным был русский стиль. После горького позора Восточной войны прошло уже достаточно времени. Россия копила силы и наращивала политический вес. Россия сосредотачивалась. Молодой царь Александр II искал поддержки, и нашел ее среди косматых славянофилов. Тогда все были чуть пьяны от любви к Отечеству – военные и чиновники, обласканные властью архитекторы, художники, музыканты. И даже ничего в политике не понимавший Петр Чайковский отрастил мужицкую бороду и сочинил несколько тяжко патриотичных опер. Любители старины и царьградских мифов основали Славянский комитет в Москве, а чуть позже − в Петербурге, провели Славянский конгресс и придумали термин панславизм для неуклюжего оправдания русского присутствия на Балканах.
Национальные стили оставались популярны все десятилетие. В начале были платья в народном вкусе и бурнусы, отделанные русским швом. В середине 1860-х – алые и белые блузы-гарибальдийки с русской и балканской вышивкой, домашние платья-сарафаны, салопы, шубки, сапожки. Придумали даже пальто Петр I, «с длинной талией, широкими обшлагами на довольно узких рукавах, напоминающее костюмы петровских времен»6. Были и детские русские костюмы – в стиле царя Алексея Михайловича. В конце 1860-х модные журналы советовали обзавестись шубками «Славянка» и «Маруся». Следовало непременно приобрести пальто «Мужик», о котором сообщалось: «Это пальто сделано из толстого коричневого, с красной искрой, драпа и отделано коричневым бархатом и аграмантом. Спереди оно скрещивается пола на полу, а сзади образует казак, обтянутый по талии»7.
Модой правила не только война. Русские дамы, как их европейские современницы, увлекались миром прекрасного, интересовались новинками науки и техники, посещали международные экспозиции, в том числе и Всемирные выставки. Тогда много писали о красивых проектах строительства Панамского канала. И модницы примеряли черно-белые платья из одноименной ткани.
В 1863 году сумеречный гоголевский Петербург озарился шестью тысячами керосиновых фонарей. Нелюдимые литературные призраки на время покинули городские закоулки, преображенные нестройным газовым светом в променады a’la mode. Их тот час заполнили столичные «фешионабли» и пообтертые любители технических новинок. Дамам было предложено дефилировать в газовых диадемах: «Над затылком, смаскированный шиньоном или собственной косой, помещается небольшой газовый резервуар; от него с обеих сторон дугой, как венок, огибает голову газопроводная трубочка, на которой насажены очень маленькие горелки, покрытые стеклянными цветными шариками, которые устроены подобно ламповым цветным шарам. Сама проволока, конечно, смаскирована золотой каймой на подобие диадемы и, если угодно, может быть украшена драгоценными камнями. Отверстия горелок малы, почти микроскопичны, так что выпускаю газ очень дробными долями. Запас его, хранящийся в резервуаре, оказывается совершенно достаточным на все время бала»8.
В то время в светских салонах все чаще можно было услышать два затейливых словца, начинавшихся (что особенно нравилось франтам) с высокомерного фасонистого «э» − экономия и эмансипация. Первое было придумано старательными умницами-рантье, скупым пером выведшими это слово на гроссбухе городской бережливости. Они экономили ради выгоды, из расчета, по правилам мещанского благочестия. Светская публика экономила лишь потому, что так было модно. К примеру, считалось хорошим тоном шить прогулочные платья из нескольких старых, расширять и удлинять подолы клиньями и воланами, срезанными с юбок. Были даже способы, как из двух платьев «свежих, но совершенно заношенных внизу» сделать новое бальное платье. На службу экономии был поставлен увесистый стальной зингеровский станок, ровные и уверенные стежки которого прострочили готовому платью дорогу в промышленное будущее. Рычащие швейные машинки позволяли беречь не только деньги, но и время. Самые модные столичные журналы не гнушались публиковать красноречивые таблицы, демонстрировавшие их преимущество перед ручным трудом.
«Эмансипацию», второе популярное англо-американское словечко, застенчиво смаковали эротоманы и пылко защищали пунцовощекие салонные либералки. Права женщин, в том числе избирательные, образование, участие в политике и государственном управлении – все эти сложные понятия хаотично обсуждали вперемежку с новинками эмансипированной моды. «Говорят, в США и Британии дамы носят панталоны, а юбок вовсе не носят. Говорят, что они примерили мужские костюмы и теперь не в силах от них отказаться. Говорят, что американок теперь не отличить от мужчин, и что в Масачузете формируется кавалерийский полк, составленный из молодых девиц лучших фамилий». Что только не говорили. К дискуссии присоединились обозреватели моды, печально признавшие: «Пальто с отворотами, с накладными карманами, стоячие воротнички, галстуки, жилеты – нет никакой возможности усомниться в несчастной тенденции женщин подражать мужчинам»9.
Мода 1860-х годов была крайне влюбчивой сентиментальной толстушкой, пылкое чувство в которой мог зажечь любой дурно написанный роман, портрет пучеглазого героя в журнале, фарфоровые Бурбоны и позолоченный Восток. Светский обозреватель весьма верно подметил это упадочное любвеобилие: «Платья, которые мы носим, напоминают фижмы Людовика XV, напоминают также жанр Ватто, а отделки – времена Первой империи. Платья с хвостами принадлежат к той же эпохе, но длина талий берет свое начало с тридцатых годов. Ко всему этому начинают примешивать русский элемент, в малом, впрочем, количестве. Очевидно то, что мода … берет отовсюду, что ей пригодно»10.
1. Модный магазин, 1862, № 1. − С. 19-20.
2. Чайковский П. И. Письма к родным – М.: Государственное музыкальное издательство, 1955. − С. 6.
3. Модный магазин, 1867, № 22. − С. 356-357.
4. Модный магазин, 1862, № 1. − С. 20.
5. Модный магазин, 1868, № 23. − С. 416.
6. Модный магазин, 1863, № 8. − С. 102.
7. Модный магазин, 1868, № 6. − С. 114.
8. Где что делается/ Модный магазин, 1863, № 8. − С. 110.
9. Модный магазин, 1862, № 22. − С. 509.
10. Модный магазин, 1863, № 2. − С. 22.
