«Лисицкий смотрит в будущее, а Кабаков оглядывается назад»

Сегодня в Мультимедиа Арт Музее открывается выставка Лисицкий — Кабаков. Утопия и реальность, до того показанная в голландском Музее Ван Аббе (Van Abbemuseum) в Эйндховене. О том, кому пришла в голову идея «скрестить» концептуалиста Илью Кабакова с конструктивистом Эль Лисицким и как в голландском Эйндховене оказалась одна из самых больших коллекций работ Эль Лисицкого, рассказал Виллем Ян Рендерс, эксперт и куратор Музея Ван Аббе.

Кто был автором идеи выставки «Лисицкий — Кабаков»?

Идея принадлежит директору музея Чарльзу Эше. Два с половиной года назад он встретился с Ильей и Эмилией Кабаковыми и предложил им придумать экспозицию с Лисицким. Коллекция работ Лисицкого — одна из самых важных частей собрания нашего музея. Они посетили музей, посмотрели, как мы работаем, почувствовали атмосферу. Идея экспозиции была масштабнее, чем мы ожидали, но она была изумительной. Мы предложили Илье и Эмилии быть приглашенными кураторами, основным куратором стал Чарльз Эше, а я — руководителем проекта. По задумке Ильи и Эмилии, каждый из залов должен был быть разделен на две части: часть Лисицкого и часть Кабакова. Кроме того, Илья Кабаков выделил восемь разных тем, и в каждой из комнат можно увидеть, как по-разному художники с ними работают. Когда проходишь через экспозицию, видишь, что Лисицкий смотрит в будущее, а Кабаков оглядывается назад и спрашивает: «Что мы натворили?» Это и есть основная концепция выставки.

Расскажите о коллекции Эль Лисицкого в Музее Ван Аббе. Какова ее история?

У нас 88 работ Лисицкого. Из них всего одна его картина, но в мире существует не так много картин Лисицкого. Ее мы приобрели позже, чем остальную коллекцию. В 1965 году прошла первая после его смерти ретроспектива Лисицкого. Инициатором стал Жан Лири, по образованию архитектор, бывший тогда директором музея. Он с юности мечтал сделать большую выставку Лисицкого. Жан Лири составил список людей, контактировавших с ним, и написал всем письма, в которых попросил сообщить о местонахождении известных им работ Лисицкого. Одно из писем он отправил мюнхенскому арт-дилеру господину Климу, который был знаком с вдовой немецкого абстракциониста Фридриха Фордемберге-Гильдеварта. В 1923 году этот художник работал в студии Лисицкого в Ганновере, пока тот уезжал в Швейцарию, что-бы лечиться от туберкулеза. В мастерской художник нашел много рисунков Лисицкого, а тот, несмотря на то что несколько раз возвращался в Ганновер, не стал забирать работы у Фридриха Фордемберге-Гильдеварта. Мы не знаем, была ли между ними сделка или что-то другое

Похоже на историю с работами Малевича, которые после выставки в Германии попали в МоМА.

После смерти Фридриха Фордемберге-Гильдеварта его жена получила портфолио Лисицкого, и она сказала арт-дилеру из Мюнхена, что готова его продать. Когда Жан Лири увидел портфолио, то попросил одолжить его на выставку. Выставка побывала в трех городах: Эйндховене, Базеле и Ганновере. Вдова настояла на анонимности, потому что не хотела, чтобы ее осаждали коллекционеры и арт-дилеры. «Если бы я хотела продать работы, я бы предпочла продать их музею», — сказала она. Тогда Жан Лири придумал трех анонимных коллекционеров, из чьих собраний якобы были работы на выставке. После того как выставка закончилась, работы были отданы музею в долгосрочное пользование, до тех пор пока у того не появятся деньги на их покупку.

В 1968 году Жан Лири попросил у государства деньги на покупку работ. И получил отказ. До 1 мая 1968 года коллекцию необходимо было выкупить. Лири ничего не оставалось, как выступить в прессе с сообщением о том, что очень важная коллекция Эль Лисицкого может быть потеряна для Голландии. Он так хотел выкупить эти работы еще и потому, что в Городском музее Амстердама уже хранилась коллекция Казимира Малевича, а в Гааге — работы Пита Мондриана. В газетах появилось сообщение: «Важнейшие работы русского авангарда будут навсегда утеряны для Голландии!» Это было мудрое решение, потому что директор одного из банков согласился дать 360 тыс. гульденов в кредит с низким процентом.

Сколько стоила коллекция в то время?

360 тыс. гульденов примерно за 80 работ. В основном это работы на бумаге, рисунки, также его проуны, подписанные фотографии и оттиски.

У вас есть работы Лисицкого в постоянной экспозиции?

Каждый раз мы пытаемся показать работы Лисицкого в новом контексте. В 2009 году мы сделали четыре трехмерные модели на основе его эскизов и литографий для оперы Победа над солнцем. Это был первый подобный проект, а второй — выставка Лисицкого и Кабакова. Мы создаем новый контекст восприятия этих работ. После нашего первого проекта люди стали по-другому их воспринимать.

У вас есть еще русские художники в коллекции? Может, Кабаков?

Нет, работ Кабакова у нас еще нет, но мы думаем купить что-то. Мы уже работали и будем работать с группой «Что делать?» (берлинская группа художников-активистов во главе с Дмитрием Виленским. — TANR). Но у нас нет ничего из русского классического авангарда, кроме Лисицкого.

Да, его сейчас трудно найти.

Проблема не в том, что трудно найти, а в том, что очень много подделок.

Вы ведь, конечно, знаете историю про Льва Нусберга и Гарри Татинцяна, о которой писала наша газета? Лев Нусберг был первым кинетистом в СССР. Сейчас идет разбирательство между ним и галеристом Гарри Татинцяном, которому художник продал коллекцию русского авангарда. Часть работ из нее оказались подделками.

Ну да, если ты художник, то ты, пожалуй, сумеешь состряпать подделки, которые с легкостью могут одурачить покупателя.

Как вы боретесь с подделками?

Я знаю большую часть работ Лисицкого. Люди звонят мне или пишут и просят посмотреть на работы Лисицкого, которые есть у них. Я сначала прошу выслать фотографию. Иногда я вижу фотографию и понимаю, что это подделка. Тогда я пишу очень аккуратное письмо: «Мне жаль вас разочаровывать, но я не думаю, что это настоящая работа». Иногда, очень-очень редко, работа выглядит настоящей. Тогда мы просим обладателя принести ее в музей.

Я не выписываю сертификаты. Я не вовлечен в сертификацию работ, я могу только иногда сказать: «Эта работа кажется мне настоящей».

В России это большая проблема для музеев. У нас есть несколько экспертов по русскому авангарду. Одна из них — Татьяна Горячева из Третьяковки, с которой вы знакомы. Кому вы верите?

Конечно, ей.

Только ей?

Нет, я знаю прекрасного эксперта по проунам, Александра Лисова из университета Витебска.

А Александра Шатских?

Она очень много знает о витебском периоде творчества авангардистов, но я не уверен, может ли она опре-
делять подлинность работ. Я изучил ее книгу о Витебске, я прочел ее несколько раз. Мне очень интересен тот период, потому что Шагал, Лисицкий, Малевич работали вместе и делали то, что никогда не было сделано раньше, это невероятный период. Я бы хотел сделать выставку о Витебске.

Странно, что никто этого еще не сделал…

Так, это моя идея!

Вы начали учить русский изза Лисицкого?

Нет, мой русский начался восемь-девять лет назад, когда я был в Москве впервые. Названия станций в метро были только на русском, и я не мог их прочитать. Для меня это был совсем новый мир, я видел его часть только в бывшем Восточном Берлине, но этот мир очень от-личался от того, что я знал. И я понял, что хочу знать об этом больше.

Конечно, я уже знал Лисицкого, я работал в Музее Ван Аббе и был фанатом русского авангарда. Но это было не основной причиной. В первую очередь я заинтересовался обществом, которое могло быть одновременно жестким и милым. После этого я начал заниматься русским раз в неделю в университете, через год уже немного мог говорить, потом поехал в Санкт-Петербург на курс с полным погружением. И до сих пор беру частные уроки русского.

Какова ваша специализация? Как вы пришли к Лисицкому?

Мой диплом был о французской теории искусства XVIII века. Потом я изучал историю итальянского искусства XVI века. Затем я работал в Кунстхалле в Роттердаме, занимался коммуникацией и очень много работал с тем, что было написано об искусстве.

Постепенно я пришел к XX веку, тому, что было написано тогда, и дискуссии об этом. Я начал заниматься коммуникацией в Музее Ван Аббе и был вынужден выбирать между коммуникацией и образованием. И выбрал образование. Потом у меня зародился интерес к России. Появилось еще больше проектов о России… Мне кажется, это роскошь — когда ты можешь заниматься тем, что любишь.

Вы, наверное, знаете о покупке Романом Абрамовичем коллекции работ Ильи Кабакова. Как вам кажется, была ли цена — называют цифру от $30 млн — адекватной?

не кажется, это проблема известных художников по сравнению с неизвестными. Если посмотреть на работы Херста, Кунса и так далее…

Они все очень известные художники и стали такими во многом из-за цен, которые становились все выше и выше. Я не знаю, где высшая точка. И кажется, ее нет. Я не могу сказать, что это много или мало для Кабакова. Я только могу сказать, что степень известности художника — и в том, что цена на него растет.

Вы планируете выставлять кого-то еще из круга московских концептуалистов?

Нет, точно не сейчас. Я знаю многих русских художников также из круга Кабакова. Мне очень нравятся их работы. Московский концептуализм очень плодовитый и очень свежий в том смысле, что в нем много новых идей.

Я бы очень хотел сделать такую выставку в будущем, но в данный момент об этом преждевременно заявлять. Для начала мне бы хотелось разработать концепцию выставки о Витебске.

Кто финансирует выставку в Эрмитаже и в Москве?

Наша выставка финансировалась из пяти источников. Это было не спонсорство, а официальные голландские художественные фонды, не только государственные структуры, но и банки. Также мы получали спонсорскую помощь. Эрмитаж и МАММ должны сами найти источники финансирования. Все самостоятельно должны заботиться о своем финансировании. Мы отлично отработали, во многом благодаря Кабаковым, которые свели нас с нужными людьми.