Борис Фридман: «Сегодня Россия стала лидером...»

Собиратели книг — среди коллекционеров особая каста. Каков был ваш библиофильский опыт до того, как вы начали собирать издания livre d’artiste?

Я всегда любил иллюстрированную книгу, собирал ее. Например, на выставку в ГМИИ имени Пушкина Сказочники — иллюстрации к детским книгам начиная с Владимира Конашевича и дальше Илья Кабаков, Эрик Булатов, Олег Васильев и Виктор Пивоваров — я дал около 30 книжек. Это обычные детские книжечки, на которых мы все росли и которые все выбрасывали. А я, наоборот, ходил по букинистам и покупал за бесценок. И вот сейчас они «доросли» до того, что их просят для музейной экспозиции. Но нельзя собирать просто книги, пусть и иллюстрированные.

Почему нельзя?

Если вы мне скажете: «Я собираю книги», я не пойму, что за этим стоит. Какие книги? Книги времен Ивана Федорова? Или только Евангелия? Или вы собираете первые издания? Или книги с автографами? Предмет моего собирательства — это издания livre d’artiste. В livre d’artiste соединилось многое из того, что меня привлекало: это тоже книги, их делали гениальные художники, за ними интересные истории. Каждое издание — это результат совместного творчества художника, автора текста, печатника, дизайнера, издателя. Livre d’artiste — это абсолютно самостоятельное направление в искусстве. А еще в нем есть некая условная завершенность. У меня был период, когда я собирал работы шестидесятников. Если у меня есть, предположим, пять картин Владимира Немухина, что мне — приобрести еще шестую? Как обозначить рамки собрания? Их, может быть, и не надо обозначать, но мне уютнее, когда они более-менее понятны. В этом смысле в livre d’artiste все достаточно определено: издания с работами первых художников подробно описаны в специальных именных каталогах, а также в каталогах выставок этих изданий.

Речь идет в том числе и о временных рамках — начале и конце?

Да, этот жанр возник в Париже в начале XX века и как направление в искусстве завершился примерно к 1980 году. Но это не надо трактовать в том смысле, что сейчас не делают издания в формате livre d’artiste. Их делают и сегодня. Но как направление в искусстве оно завершилось с уходом плеяды мастеров, для которых этот жанр был поводом для совместного творчества. Любое направление в искусстве рано или поздно заканчивается. Супрематизм, например. Есть ли сегодня работы в стилистике супрематизма? Конечно, есть. Я знаю художников, которые создают и сегодня такие работы. Но, когда мы говорим «супрематизм», мы имеем в виду конкретный отрезок времени, конкретных людей. И с livre d’artiste абсолютно то же самое.

Какова динамика цен на рынке livre d’artiste?

Цены на издания livre d’artiste постоянно растут, особенно в последнее время. Это объясняется тем, что с ростом цен на произведения живописи многие коллекционеры переключились на собирание графики. Галеристы стали приобретать издания livre d’artiste и продавать печатную графику из них по отдельности, разрушая при этом само издание. Количество комплектных изданий сокращается, что влечет за собой повышение их стоимости на рынке. Так, цены на некоторые издания уже достигли полумиллиона долларов. Например, стоимость изданий Марка Шагала Дафнис и Хлоя и Тысяча и одна ночь уже приблизилась к этому рубежу.

А где вы находите эти работы?

Существует три-четыре источника: антикварные книжные магазины, галереи, аукционы. Не обязательно специализированные. Например, на аукционе живописи Sotheby’s в разделе графики иногда продают издания livre d’artiste. И еще дилеры, которые покупают на аукционах и в частных собраниях. Я сам в основном приобретаю книги у нескольких крупных зарубежных дилеров, которых давно знаю, а они знают мои требования и мои возможности. Порой они готовы продать мне что-то гораздо дешевле, чем другому покупателю, чтобы пополнить собрание недостающим изданием.

В нашей стране рынок livre d’artiste практически отсутствует. Хотя какие-то первые ростки появляются: изредка я встречаю эти книги на антикварных салонах. В России, благодаря нашим выставкам, это «инородное тело» становится родным, слова livre d’artiste уже никого не пугают. Я могу сказать, что в каком-то смысле сегодня Россия стала лидером музейного интереса к этому направлению в искусстве. Не думаю, что где-то еще за пять лет прошло столько выставок этого жанра, как в Москве.

Все эти выставки организованы при вашем непосредственном участии. То есть, по сути, это ваша заслуга?

Далеко не только моя. Над этим работает много людей, ведь нужно, чтобы это стало интересно и музеям. Но то, что эти выставки состоялись, сильно изменило ситуацию. И очень вовремя! В России, где существует определенный голод на экспозиционный материал такого высокого уровня, это просто палочка-выручалочка. Может быть, здесь заключена одна из причин, почему этот жанр так охотно у нас воспринимают.

Не было ли планов найти постоянную площадку для показа этого жанра?

У меня таких планов нет, поскольку у меня нет площадки. Такие планы должны возникнуть у того, у кого она есть. Они должны прийти, предложить, и тогда мы будем обсуждать. Музей должен сказать: «Готов ли ты с нами сделать такой проект? Вот мы выделяем площадку, людей, чтобы этим заниматься, и показываем постоянно работы». Но в какой-то степени мы это уже делаем. Замечательно, что Пушкинский музей в этом заинтересован. За три года мы делаем здесь уже третью выставку. Здесь Пушкинский музей, безусловно, в авангарде. Это отмечено и зарубежными экспертами. На открытие прошлогодней выставки Сюрреализм и livre d’artiste приезжали зарубежные специалисты, например Лоуренс Сафайер, один из крупнейших историков искусства. Он очень высоко отозвался о том, что мы делаем. Сейчас мы готовим большую выставку, посвященную незаслуженно мало известному у нас Илье Зданевичу. Надеюсь, экономическая ситуация этому не воспрепятствует.

Вы делаете совместные проекты с Мариной Лошак еще со времен Манежа. Как началось ваше сотрудничество?

Мы знакомы очень давно, с начала 1990-х годов. Она очень активный, интересный, разносторонний человек, который взял на себя тяжелейшее бремя руководства музеем, честь ей и хвала. Но это не значит, что наши выставки в Пушкинском музее — результат личных связей. Кстати, первую из них мы делали с Ириной Александровной Антоновой, Марина тогда в музее не работала. Марина не тот человек, который будет поступаться интересами дела во имя своих дружеских отношений с кем бы то ни было. Ее очень интересует имя Ильи Зданевича, они даже одно время в «Проуне» собирались делать что-то похожее. Но сейчас это пройдет на совсем другом уровне. Эта ретроспективная выставка творческой деятельности Ильи Зданевича будет шире, чем те, что проходили в Центре Помпиду в Париже и в МоМА в Нью-Йорке. Будет готовиться большой каталог и еще ряд изданий.

Там будут работы не только из вашего собрания?

Да, не только. Из моего собрания и из собрания моего коллеги и друга Георгия Генса будет наиболее значимая часть экспозиции. Мы покажем все издания livre d’artiste, созданные Зданевичем, — то, чем он знаменит в мире. Будут работы из его архива во Франции (там хранится богатейший архив) и из российских музеев.

Вы расстаетесь с какими-то вещами из своего собрания?

Нет! Это плохая черта, неправильная, но, к сожалению, она у меня есть.

Много ли в России людей, которые собирают подобные издания?

Немного. В Питере есть очень хороший коллекционер, академик Марк Иванович Башмаков. Есть мой коллега Георгий Генс, я ему помогаю собирать коллекцию. На антикварных салонах кто-то покупает эти издания со стендов. Так что, видимо, кто-то собирает, просто я этих людей не знаю.

То есть у вас нет сообщества?

Нет, к сожалению. Тех, кого я знаю, буквально единицы. А на Западе есть и исследователи, и конференции, и аукционы, проходят выставки. Даже Ларри Гагосян, крупнейший дилер и знаток современного искусства, который всегда торговал очень дорогой живописью, в прошлом году в своей галерее в Гонконге организовал замечательную выставку одной книги — Париж без конца Альберто Джакометти. Сделал каталог, поставил маленькие скульптурки и вывесил все 150 литографий из книги. Более того, он их выставил точно так же, как мы делаем, — без рам. Это не значит, что он у нас подсмотрел, это просто подтверждает правильность нашего подхода к экспонированию изданий livre d’artiste.

А чем вам не угодили рамы?

Я противник того, чтобы выставлять печатную графику из книг в рамах. Работы надо выставлять максимально приближаясь к ситуации перелистывания страниц издания на столе, как бы переворачивая страницу за страницей. Когда вы вставляете лист из книги в раму, иллюстрация становится станковой работой — и вы уже показываете просто графику. В начале, когда я делал так в музеях, мне говорили, что так нельзя, что я ничего не понимаю, это неуважение к работам, это неуважение к имени Пикассо, к имени Миро — чего я только не слышал! А сейчас все восхищаются: как это красиво!