Виктор Луи: покровитель советского неофициального искусства из КГБ

В «классический» период советского неофициального искусства, более или менее совпадающий с эпохой Брежнева и Андропова, в среде свободомыслящей интеллигенции Виктора Луи чурались: репутация главного распространителя информации и дезинформации от лица Комитета госбезопасности сделала его персоной нон грата (примечательно, что, поскольку он писал для ряда британских газет и был женат на подданной Великобритании, его в то же самое время клеймили и как «английского шпиона»). Но факты говорят о том, что раньше, в конце 1950-х — начале 1960-х, в период оттепели, он сыграл значительную роль в продвижении художников-нонконформистов. То, что общение с художниками было способом контроля за ними, не умаляет исторического значения деятельности Луи: он стал, по сути, первым арт-дилером советского андерграунда.

О его ранних годах жизни известно крайне мало. Даже настоящее имя остается под вопросом. Не исключено, что на самом деле его звали не Виктор Луи, а Виталий Левин. В 1956 году после нескольких лет в лагере 28-летний Луи был освобожден и реабилитирован. Он начал карьеру журналиста. Со своей будущей женой, англичанкой Дженнифер Стейтем, работавшей няней в посольстве Великобритании, он познакомился в традиционном для романтических встреч месте — Большом театре — и обвенчался в 1958 году в церкви в Брюсовом переулке (церковь Воскресения Словущего оставалась действующей в советское время).

Луи стал своим в самом сердце московской богемы — героическом узком кружке, объединившем художников, смельчаков-иностранцев, фарцовщиков и ориентировавшихся на западную культуру модников, которые собирались в гостинице «Националь». Среди художников, постоянных членов этого пестрого бомонда, были Виктор Щапов (р. 1927), автор яркой серии рекламных плакатов для московского такси, вдохновленной эстетикой «Желтой подводной лодки», сценограф Борис Мессерер (р. 1933) и Феликс-Лев Збарский (1931–2016), сын знаменитого химика, бальзамировавшего тело Ленина, представитель московской золотой молодежи. В то время Збарский был женат на манекенщице Регине Збарской; любимица модельеров, она получила прозвище «самое красивое оружие Кремля». В 1972 году, на пике известности, Збарский покинул Россию. Его художественная карьера постепенно пошла на спад, в последние годы он жил затворником и умер в нью-йоркском хосписе.

Виктор Луи, судя по всему, завязал отношения с представителями неофициального искусства вскоре после освобождения из лагеря. Одной из определяющих выставок периода оттепели стала знаменитая Американская национальная выставка, состоявшаяся в московском парке «Сокольники» в 1959 году, на которой советские зрители впервые увидели современное искусство США. Оскар Рабин (1928–2018) вспоминал: «Я был знаком с Виктором Луи… и попросил одолжить на день его журналистский пропуск. „Пропуск можешь взять, — великодушно сказал Луи, — только что вам, художественным гениям, мешает сделать свой?“ Это была идея! Таких пропусков мы изготовили пять и могли целые дни проводить на выставке. Так мне удалось посмотреть Раушенберга, Поллока, Ротко…» Позднее, в 1965-м, Луи устроил персональную выставку Рабина в лондонской Grosvenor Gallery Эрика Эсторика, в то время одной из главных площадок сбыта советского неофициального искусства на Западе. Выручка от выставки позволила Рабину купить квартиру, а Луи (по крайней мере, по одной из версий) — «мерседес». Степень вовлеченности Луи в организацию выставки Рабина установил автор биографии художника Алек Эпштейн: Эсторик приезжал в Москву 14 или 15 раз и приобрел около 70 произведений Рабина, но при этом виделся с ним всего однажды, все остальные продажи были осуществлены через Луи.

Луи постоянно навещал многих художников, в том числе Владимира Вейсберга (1924–1985), Анатолия Зверева (1931–1986), Евгения Рухина (1943–1976), Олега Целкова (р. 1934), бывал в студии Элия Белютина (1925–2012); он регулярно ездил в Лианозово к членам одноименной группы независимых художников, в том числе к Рабину, Николаю Вечтомову (1923–2007), Лидии Мастерковой (1927–2008), Владимиру Немухину (1925–2016) и другим. Немухин рассказывал художнику Виталию Комару (р. 1943), что на заре карьеры главным каналом его продаж был именно Луи. По словам художника Валентина Воробьева (р. 1938), Луи стал организатором коммерческих сделок Дмитрия Краснопевцева. Дача Луи в Баковке была примечательна хозяйской коллекцией шикарных заграничных автомобилей, выставленных во дворе, и искусством, висевшим внутри, в том числе работами Кузьмы Петрова-Водкина, Сергея Судейкина и целой плеяды неофициальных художников; в саду стояли бронзы Эрнста Неизвестного (1925–2016). Иларио Фьоре, автор первой, весьма неприязненной, биографии Луи (1977), утверждал, что эта дача играла роль коммерческой галереи, куда москвичи и иностранцы приезжали покупать произведения нонконформистов. И если у официальных художников были свои салоны, то у неофициального искусства не было сопоставимой по значимости площадки.

Разумеется, в тот период Луи был не единственным, кто занимался в Москве искусством нонконформистов. Георгий Костаки покупал не только русский авангард, но и произведения современных художников. Примерно с 1956 года начали устраивать первые квартирные выставки, а Нина Стивенс, русская жена американского журналиста, проводила показы в своем особняке на улице Рылеева (Луи не только регулярно бывал у нее, но и участвовал в их подготовке). Во второй половине 1960-х появились новые коллекционеры-дилеры, в том числе Александр Глезер, Татьяна Колодзей, Леонид Талочкин… Но в те ранние годы именно деятельность Луи была, по всей видимости, наиболее эффективной в том, что касалось логистики, маркетинга и рекламы. Иностранцы, выезжавшие в сопровождении Луи за пределы Москвы — в Лианозово или к Белютину в Абрамцево, могли не беспокоиться, что тем самым они нарушают условия своей визы. В ситуации, когда обладание столь вожделенной иностранной валютой было вне закона, привилегированное положение, которое занимал Луи, было незаменимо для функционирования зарождавшегося рынка (судя по всему, он вдобавок обучал своих друзей-художников искусству прямых продаж: позвать иностранного покупателя в сырую подвальную мастерскую, одеться как деревенщина и, многозначительно поднимая вверх палец, шептать: «Тихо! КГБ»). Кроме того, у Луи был доступный только ему выход на зарубежную прессу. Так, благодаря его связям, продлившаяся один день и закрытая властями выставка на Большой Коммунистической улице в Москве в ноябре 1962 года, в которой приняли участие студийцы Элия Белютина, а также Эрнст Неизвестный, Юло Соостер (1924–1970) и Владимир Янкилевский (1938–2018), освещалась на зарубежном телевидении и получила широкую известность как «абстрактное искусство на Коммунистической улице». Ко всему этому следует добавить, что Луи обладал важнейшим для успешного арт-дилера в любой точке мира качеством — личным обаянием.

Разумеется, вся эта деятельность велась под скептическим взором официального художественного истеблишмента, идеологов и сотрудников служб госбезопасности. Непосредственным результатом интереса западной прессы к выставке на Большой Коммунистической улице стало приглашение ее участников присоединиться к крупной выставке, приуроченной к 30-летию Московского отделения Союза художников, которая к этому времени уже шла в Манеже. Судя по всему, это приглашение в действительности было тонко просчитанной провокацией, устроенной для того, чтобы привести в бешенство Хрущева; в результате истерики первого секретаря ЦК КПСС при виде работ белютинцев и компании давление резко усилилось. Однако не исключено, что после скандала в Манеже именно благодаря влиянию и связям Виктора Луи в среде советского истеблишмента художники-диссиденты смогли сохранить своего рода безопасное убежище в брежневскую эпоху. «Он убедил своих кураторов [из КГБ], что толерантность к „легкому художественному инакомыслию“… не только вредна, но и полезна: лучше терпеть и контролировать, чем иметь неуправляемое „брожение“ подполья… он пытался воссоздать на Родине (виртуально, конечно же) знаменитый парижский „Улей“, где гнездились десятки беглых русских художников», — писал Валентин Воробьев.

В конце 1960-х — начале 1970-х годов, по мере расширения сцены советского неофициального искусства, роль Луи неизбежным образом уменьшалась, но он продолжал служить связующим звеном между художниками и властью. Арт-критик Виктор Тупицын вспоминает беседы Луи с Рабиным в 1974 году во время организации официально разрешенной выставки на открытом воздухе в Измайлове, состоявшейся через две недели после печально известной Бульдозерной выставки.

В 1977 году Луи безо всяких на то оснований обвинили в поджоге соседской дачи, принадлежавшей семье Костаки. Вскоре после этого он с женой и тремя детьми пере­ехал в Англию. В новых условиях Луи, вероятно, не утратил интереса к арт-рынку. Так, в середине 1980-х случился небольшой скандал, когда правительство Нидерландов заявило, что выставленная на торги Sotheby’s картина Гольбейна была незаконно вывезена из страны во время Второй мировой войны; формальным продавцом лота числился Луи. Умер он в Лондоне в 1992 году.

Безусловно, отношения Виктора Луи с русскими художниками-нонконформистами не были отмечены аурой непогрешимости, которой так любит бравировать мир искусства, но в условиях, по выражению критика Валентина Дьяконова, «запутанной культурной политики» оттепели и ее последствий они сыграли важнейшую роль для поддержания независимой художественной культуры в России. 

Материал написан по заказу Russian Art Focus и впервые опубликован на английском языке в мае 2021 года