Разумеется, вместо «узора» у Фридриха Ницше была «музыка». Но уж очень завораживающим у него получился заголовок трактата, который почитали среди прочих и русские символисты. Кстати, в таком переиначенном виде он подходит для эпиграфа ко всему творчеству Михаила Александровича Врубеля, который был не только рисовальщиком par excellence — просто виртуозом, но и весьма плодовитым сочинителем узоров, декоров и орнаментов, становившихся строительными материалами для создаваемых им художественных сооружений: картин, панно, мозаик. О его тяге ко всему трагедийному и драматическому и говорить не приходится: его герои — то Гамлет, то Фауст, то сам Демон. И как представляется, узор и трагедия у Врубеля причудливо переплелись.
Уроки Павла Чистякова в Академии художеств, говорившего об «осмысленном рисунке», привели Врубеля к первоначальному пониманию смысла слова disegno, от которого происходит всем теперь привычное «дизайн» и которое в эпоху Возрождения означало не только рисунок, чертеж или узор, но и главным образом художественный замысел, проект. У святого Иоанна сказано: «В начале была мысль…» Что отличается от привычного нашему слуху: «В начале было слово…» Но ведь на греческом logos вбирает в себя такие понятия, как «слово», «закон», «мысль».
Грандиозная выставка, посвященная творчеству Михаила Врубеля (1856–1910) и проходящая при поддержке банка ВТБ, заняла все три этажа Новой Третьяковки. Кураторами проекта выступили заведующая отделом графики XVIII — начала XX века Государственной Третьяковской галереи Ирина Шуманова и старший научный сотрудник отдела западноевропейского искусства Государственного Эрмитажа Аркадий Ипполитов. На выставке представлено более 300 произведений из 14 российских и зарубежных музеев. Свыше 100 работ привезли из Государственного Русского музея.
Карандаш и перо Врубеля стремительно двигались по листу бумаги (в клинике для душевнобольных он, по его же словам, за полгода сделал более тысячи рисунков), следуя только ему ясной логике, словно автор, как пророк, знал результат наперед. По свидетельству современников, Врубель мог приступить к наисложнейшему рисунку, начав его прямо из угла листа, а затем все время «расширять» его, словно изморозь, постепенно захватывающая все окно.
В своих замыслах художник во многом полагался на узор, из которого должен был в конце концов проявиться, выплыть или выкристаллизоваться образ. Он копил эту материю (ту, которая в аристотелевском смысле слова), рисуя собственно груды натуральных материй, но также цветы, растения и кружева. Он нагнетал, наращивал эту материю, часто даже в буквальном смысле, как материал, когда подклеивал к работам недостающие, по его мнению, куски бумаги или картона. И этот образ возникал, обязанный появлением то любованию ковровым орнаментом (как в «Восточной сказке»), то специально небрежно уложенными складками парчи («Портрет мужчины в старинном костюме»). Таким же образом мастер поджидал попадание своего поверженного Демона в им же самим расставленные декоративные силки, в которые «дух изгнанья» должен был угодить после того, как уже были написаны и гористый фон, и сломанные павлиньи крылья. Оставалось лишь вписать обломки «летевшего» и его лицо-маску.
Бывали и такие странности, когда маска оживляла натюрморт. Возможно, сам того не ожидая, но следуя собственному же методу, Врубель создал свой квазисюрреалистический опус в графике — голову «спящей Тамары» (так иногда называют этот фрагмент), лежащую на покрытом тканью табурете. Можно было бы принять это за некую театральность, которой Врубель был совсем не чужд. Но речь совсем не идет о шиллеровской Марии Стюарт. Последовательность исполнения рисунка говорит о том, что вначале были мастерски нарисованные декоративные складки спадающей простыни, а уж затем на них (или из них) выросла эта вполне реалистически выглядящая голова. Грубо говоря, это все равно что вначале нарисовать виселицу, а потом в петлю запихнуть повешенного. Впрочем, стоит принять к сведению, что рисунок был сделан в клинике («Фантазия», 1903–1904).
Надеемся, не будет большой натяжкой и такое предположение, что и серия с растрепанным, вихревым узором из ветвей и цветов сирени создавалась Врубелем как раз в ожидании того, когда оттуда проявится, в конце концов вынырнет таинственное женское лицо. Можно еще вспомнить о ранней «Девочке на фоне персидского ковра» и многих других вещах. Примеры можно множить, и, как говорил Поль Валери, дальше идите сами.
Век модерна, art nouveau, буквально присягнул на верность орнаменту и декору. От огромных живописных панно и мозаик до чугунных вьюнов Эктора Гимара для парижского метро, а также книжных заставок и пригласительных билетов самых разных типов — от Вены до Лондона, всюду царила эта украшательская вакханалия. Не был чужд этой моде fin de siècle и Врубель. Но все же нечто существенное отличало его на тогдашней европейской карте художеств, что не позволяет безоговорочно причислить художника к какому-либо из германских или австрийских подразделений Сецессиона. Взять тот же узор. Например, если салонные богини и светские дамы Густава Климта, на которых австриец накидывал прозрачные занавеси или мантии, отделанные золотом, выглядели роскошно задрапированными femmes fatales, то героини Врубеля (если их так можно назвать), кажется никогда не знавшие кроя портного, просто родились из девственной природы — из переливов перламутра, морской воды, играющих самоцветов и трепета перьев (вспомним «Царевну Лебедь» или «Жемчужину»). У русского художника, кажется, и в мыслях не было никакой фривольности (что-то отдаленно похожее на эротику появилось у него во время пребывания в клинике, да и то ненадолго). И если у героинь Климта узор — это только примета альковной игры, то у персонажей Врубеля — это знак их места в природе, в мире.
Врубель, пренебрежительно относившийся к искусству служения высокой социальной миссии (то есть отторгавший «передвижнический содержательный проект»), был все же исполнен идеи высокого служения опять же некой Истине, под которой нужно подразумевать Искусство и Мастерство. Возможно, отсюда его бесконечные графические штудии, которые своей сложностью свели бы с ума любого другого художника, но которые Врубеля именно что спасли, удерживали над пропастью безумия, они должны были быть свидетельствами его неугасающего мастерства.
Русское искусство почти никогда не могло жить без надрывного служения. А маэстрия художественного исполнения была как раз тем, к чему отечественные мастера стремились и в то же время к чему боялись приблизиться. Эта капризная дама не слишком-то считалась с содержанием. А случалось, и мстила.
Искусство модерна, говоря по совести, не слишком-то отличалось отменным вкусом. И это порой чувствуется у Врубеля, когда он, увлеченный содержанием или формой, просто забывал о здравом смысле. Можно сколько угодно петь дифирамбы «Демону сидящему», устанавливать его якобы родственные связи с «Христом в пустыне» Ивана Крамского (да простится это невольное богохульство!) в силу некой задумчивости обоих, сравнивать с пророками Микеланджело и так далее — но как не заметить тот жест, на основе которого его вообще причисляют к категории мыслящих существ? И напрасно. Так вспомним этот жест: накачанный парень, чей низ прикрыт какой-то синей тканью (наш университетский преподаватель Михаил Алленов, лучший знаток Врубеля, подшучивал: «Демон в джинсах»), сидит сцепив пальцы, жеманно вывернутые наружу вниз. Такой же манерный жест можно заметить хотя бы на портрете «Мадам Поль Пуарсон» (1885) кисти светского художника Джона Сарджента. Из этого следует то, что «Сидящий» элементарно позирует. Но все же будем справедливыми: этот Демон-парень — и по виду «дитя цветов», и почти что герой антониониевской трагедии «Забриски-Пойнт», затерявшийся на западе американской пустыни, — возможно, самое близкое для нас произведение Врубеля. Хотя герой и усыпан чрезмерно живописными цветами-самоцветами. Может быть, действительно, когда произведение доведено до фола, оно выбрасывает своего создателя в будущее.
К образовательной программе, которую Третьяковка готовит к выставке «Михаил Врубель», кроме традиционных лекций и мастер-классов добавилась виртуальная прогулка. Это часть проекта «Культурный гид», который придумал и запустил банк ВТБ. Ранее в рамках проекта уже вышли видеоэкскурсии по нескольким крупным выставкам — среди них, например, «Игорь Грабарь» в Государственном Русском музее, «„Маленькое“ искусство» в Еврейском музее и центре толерантности, «Роберт Фальк» в Государственной Третьяковской галерее. В главной роли в них выступили популярные артисты театра и кино Юлия Рутберг, Галина Тюнина, Геннадий Блинов. От обычных музейных экскурсий эти прогулки отличаются динамичной и эмоциональной подачей и современным моушен-дизайном. Экскурсию по выставке Врубеля провел Амбарцум Кабанян, актер театра Мастерская Петра Фоменко. Посмотреть ее можно на канале банка в YouTube.
Новая Третьяковка
«Михаил Врубель»
3 ноября 2021 – 8 марта 2022