Татьяна Труве: «Я пишу не людей, а их желания и страхи»

Татьяна Труве родилась в Италии в 1968 году, выросла в Сенегале, а последние несколько десятилетий живет во Франции, в Париже. Она дважды участвовала в Венецианской биеннале, стала лауреатом Премии Марселя Дюшана, выставлялась в Центре Помпиду, Пале-де-Токио и других музеях. В инсталляциях, скульптуре и рисунках она создает воображаемый мир, где переплетаются память, иллюзия, театр, природа, интерьер и экстерьер. Ее таинственные работы, повисая в неопределенном временном пространстве, часто вызывают чувство тревоги. Это особенно ощущается на ее персональной выставке «Большой атлас дезориентации» в Центре Помпиду в Париже. Куратором выступил Жан-Пьер Крики. Экспозиция состоит из рисунков разного размера (в том числе четырех новых больших работ), которые свисают с потолка и висят на стенах, а также изображений на полу и скульптур, спрятанных за занавесом. Художница разворачивает почти апокалиптическую драму, исследуя страхи, вызванные различными причинами — от первого локдауна эпохи пандемии COVID-19 до лесных пожаров в Амазонии.

Откуда это название — «Большой атлас дезориентации»?

Это выражение часто встречается в моем творчестве. Я решила именно так назвать выставку, потому что это словосочетание очень точно описывает интуитивный подход к созданию работы. Когда ты в мастерской, всегда ощущается состояние дезориентации, позволяющее тебе продолжать творить и находиться между двумя мирами. Если ты дезориентирован, ты внимательнее относишься к вещам, которым раньше не придавал особого значения, например прогулкам по горам и поиску ориентира по звездам. Стоит войти в состояние дезориентации, как начинают происходить интересные вещи.

Как эта концепция связана с архитектурой Центра Помпиду?

Мне очень нравится Центр Помпиду, потому что он отчасти напоминает мои рисунки, — большой стеклянный куб, где внутреннее и внешнее пространства взаимопроницаемы. Поэтому мне захотелось создать инсталляцию, которая бы начиналась с моих рисунков, а скульптуры были бы вынесены за ее пределы. Сейчас они стоят за занавесом и подсвечиваются, так что видны лишь их силуэты, напоминающие рисунки. Что касается рисунков, то все они висят на разной высоте; под ними можно даже пройти, что создает эффект, будто они парят в воздухе. Я пытаюсь дезориентировать посетителей выставки; это игра, где приходится смотреть не только вперед, но и направо-налево, поднимать и опускать голову. Даже на полу огромный рисунок, составленный из различных диаграмм и представлений мира начиная с воображаемых карт австралийских аборигенов. Хотелось бы, чтобы люди терялись на моей выставке и взаимодействовали с рисунками.

Серия «С марта по май» создана вами во время пандемии в 2020 году. Насколько я знаю, вы каждый день что-то рисовали на первой странице вчерашней газеты. И началось все с газеты Libération, номера, вышедшего за день до объявления карантина. Не могли бы вы подробнее рассказать, как создавалась эта серия?

Первая полоса Libération подсказала идею всей серии: их заголовок Le Jour Avant отсылал к фильму «Послезавтра». Я подумала: а что — если вчера уже было таким, то каким будет завтра? Это было все равно что вступить в невидимую воображаемую войну, не зная, что будет дальше с этим вирусом. Но я брала не все первые полосы, у меня были четкие критерии отбора. Во-первых, газеты из стран, сильно пострадавших от пандемии, где люди, как и мы, оказались в карантине. Это было несложно, потому что пандемия охватила весь мир. Во-вторых, я выбирала независимую прессу — никаких таблоидов или пропагандистских газет. То, что во мне откликалось, иногда было похоже на откровение. Например, я нарисовала мою собаку Лулу на первой полосе Guardian. Забавно, потому что до этого я сделала серию скульптур под названием Guardian — портреты воображаемых людей в виде стульев, а Лула же еще и верный сторож (игра слов: тоже guardian) моей мастерской. Я нарисовала длинную очередь у супермаркета, и эта очередь выстроилась в животе собаки, как у волка из «Красной Шапочки». Другие первые полосы, как мне показалось, хорошо сочетались с атмосферой моей студии, так что я изобразила ее на них. Последняя страничка была тоже из Libération, и таким образом серия закольцевалась. Она состоит из 56 рисунков, и бессмысленно ее разбивать на отдельные экземпляры — это все равно что выдирать страницы из дневника.

Повлияла ли еще как-то пандемия на ваше творчество?

Возможно, да, но неосознанно. Сложно сказать, как именно, потому что еще не прошло достаточно времени, чтобы дистанцироваться от тех событий. Жаль, что в других странах не выступили с более радикальными инициативами, потому что мы на грани экологической катастрофы. И самое ужасное, что при этом спрос на яхты и частные самолеты взлетел до небес! Каждый раз, когда мы от чего-то страдаем, что-то причиняет нам боль или доставляет радость, это должно выплескиваться в творчество. Я уже много лет поддерживаю экологические инициативы. Например, в моих работах я больше не использую в качестве материалов смолу и оргстекло.

Вы говорите, что считаете себя прежде всего скульптором, хотя славу вам принесли рисунки.

Для меня рисунок — это скульптура; разница между этими видами искусства представляется мне небольшой. Мои скульптуры часто появляются на моих рисунках, а рисунки нередко вдохновляют мои инсталляции. Многое в моих рисунках не имеет ничего общего с живописью. Я обесцвечиваю промышленно окрашенную бумагу отбеливателем, использую инструменты скульптора, а также синюю и черную тушь. Я осветляю бумагу, чтобы получились пятна, и из этих пятен создаю пространства, вселенные и миры, вызывая появление других образов, на которые я могу что-то спроецировать. Это как гадать на кофейной гуще. Один из моих новых рисунков, «Фокусник», название которого отсылает к известной работе Иеронима Босха, где изображен выступающий перед толпой маг, — это целый мир отражений и иллюзий, созданный при помощи драпировок, силуэта голубя и неправильного круга. У меня есть целый атлас повторяющихся образов из моих инсталляций, скульптур, фотографий. Среди них нет фигур людей, но все же человек присутствует в моей работе. Для меня серия Guardian — это портреты людей. Только изображаю я не тело, а человеческие желания или страхи, показывая их через книги, одежду и другие предметы, как будто в стулья вселились призраки.

На рисунке «Мир голосов» (Il mondo delle voci) 2022 года изображен лес, наложенный на одну из ваших скульптур. Что вас вдохновило на его создание?

Лес для меня — очень шумное место, там раздается хор голосов. Растения разговаривают (ученые нашли способ записывать их вибрации, служащие для общения), а во время засухи они и вовсе кричат. Я хотела привнести энергию внутрь этой экосистемы, и так появились мои медные скульптуры. Потом захотелось совместить позитивы и негативы. Например, когда долго на что-то смотришь, а потом закрываешь глаза, то видишь его силуэт в виде негатива. На этом рисунке изображены и настоящие лес и мой сад, и воображаемый. Другой рисунок, над которым я сейчас работаю, — это подводный мир, дополненный фрагментами леса, но это не романтический пейзаж, а дым от пожара. Очень сложно сказать, что в нас вызывают эти образы, и именно эта сложность меня и занимает.

Как вы думаете, повлияло ли на ваше творческое видение детство, проведенное в Дакаре? Все эти сказки про джиннов?

В Дакаре говорили, что в саду у дома живут джинны. В моем творчестве определенно есть доля магического и волшебного, и это, наверное, идет из детства. Мой отец преподавал архитектуру и был скульптором. Как многие дети музыкантов и художников, я быстро освоилась в этой творческой вселенной, с детства рисовала и лепила.

Какую роль в вашем творчестве играет интуиция?

Сначала у меня в голове возникает идея рисунка, но все последующие решения диктуются интуицией. Даже на старте моей карьеры я делала все интуитивно. Занимаясь проектом «Бюро тайной деятельности» (1997–2007), с которого началась моя коллекция писем с отказами в приеме на работу, я была нищим художником, без студии, просто огромным ничем. Я задавалась вопросом: могу ли я считать себя художником, если для всех остальных я невидимка? И интуитивно поняла, что из этой пустоты я что-то сделаю и придам этому форму. Художник во многом живет в восприятии других, но мы должны научиться обходиться без признания. Ты одновременно находишься в уединении, в башне из слоновой кости, и все же нуждаешься в общении.

Одна из ваших серий называется Intranquillity. Что для вас означает этот неологизм?

Мне нравится слово intranquillity — «неспокойность». Это изобретение португальского писателя и поэта Фернандо Пессоа. Оно означает «не быть спокойным, но и не быть раздраженным». Для меня неспокойность — одна из форм концентрации. Нужно добиваться этого восприятия. Я доверяю зрителю, причем независимо от того, захвачен ли он моим творчеством или нет, каждый человек воспринимает его по-своему. Я не придумывала развлечений для зрителя — я создавала вселенную, в путешествие по которой можно отправиться. Или не отправиться.

Центр Помпиду, Париж
«Большой атлас дезориентации»
До 22 августа

Галерея Gagosian, Париж
«Татьяна Труве»
До 3 сентября