Денис Химиляйне: «Искусство должно быть созвучно моменту»

Денис, как становятся коллекционерами? Были какие-то предвестия в юности, чей-то вдохновляющий пример — родители, учителя?

Ни предвестий, ни примеров. Семья была далека от искусства, и художников среди родственников не наблюдалось. В позднесоветскую эпоху в Санкт-Петербурге всех школьников хотя бы раз в месяц водили в музеи. Мне нравился Эрмитаж. Там было приятно находиться, просто бродить по залам, еще не заполненным, как до последнего времени, китайскими туристами. Но не могу сказать, что стал в результате фанатом искусства. И рисовать я не умею.

А ваша необычная для русского слуха фамилия — Химиляйне, — за ней стоит какая-то история? Может, ваш далекий предок пришел в столицу с рыбным обозом?

Фамилия финская, и предок наверняка пришел, но семейных преданий не осталось. Наверное, тоже все было вполне обычно.

Хорошо, а как вы обустраиваете пространство своей жизни — ну, там, дачу-квартиру? В 2000-е вся страна была повернута на интерь­ерном дизайне.

Да, в какой-то момент интерьерному дизайну я дань отдал. Это была квартира в Санкт-Петербурге, и я ее оформил в стиле «вырви глаз».

У вас был помощник-архитектор?

Был, и мы с ним докрутили ситуацию до конца: золотая кафельная плитка, изобилие лепнины, бархатные обои, живопись на потолке и выезжающий из стены «Запорожец» (там располагался бар), расписанный под хохлому. Получился крутой китч а-ля рюс, который выглядел даже стильно. Наверное, раз в жизни это надо сделать. Когда позже я купил квартиру в Москве, то декорировал ее максимально нейтрально. Хотя тот питерский интерьер до сих пор существует и неизменно меня радует.

А вы говорите: ничто не предвещало! Что же случилось семь лет назад, отчего вы вдруг начали собирать современное русское искусство?

Я попал в гости к друзьям и увидел у них коллекцию дореволюционного фарфора частных русских заводов: Гарднера, Попова, Кузнецова. Она мне так понравилась, что я тоже решил что-нибудь собирать, а так как я петербуржец, то решил собирать фарфор императорский. Пошел в магазин на Невском, приценился к статуэткам авторства Михаила Шемякина. Стоили они тогда порядка $2 тыс. — 60 тыс. руб. «А какой тираж?» — спрашиваю. «Да кто ж его знает! — отвечает продавец. — Распродадим, что есть, и сделаем еще». В общем, с императорским фарфором не сложилось. Пробовал переключиться на Мейсен, но быстро понял, что массовая продукция мне неинтересна, а высококлассные вещи стоят космических денег. И в этот момент в Facebook я увидел картину, которая мне понравилась, вдобавок она была уникальна и имела приемлемую цену. Так я стал коллекционером. Почти как в анекдоте 1990-х: «Как же вы, девушка, с вашими тремя высшими образованиями попали в валютные проститутки?» — «Просто повезло».

Сайт вашей коллекции впечатляет широким охватом явлений: у вас есть и «левый МОСХ» (Наталья Нестерова), и «Другое искусство» (Борис Свешников), и соц-арт (Борис Орлов), и концептуализм (Андрей Монастырский) — сотни фамилий, уже вписанных в историю отечественного искусства. Это была ваша цель — создать такой Ноев ковчег?

Такой цели не было. Я покупаю, руководствуясь собственным вкусом, а не рациональными соображениями, что надо обес­печить полноту охвата. Более того, я сейчас активно вещи продаю. Знаете, спортсмен вначале набирает мышечную массу, а потом идет «сушка», он худеет. Так и я: набрал некоторую массу работ, а сейчас начинаю «худеть». Раньше продавать мне было стыдно, а дарить жалко, но я этот комплекс поборол.

Избавляетесь от нелюбимых авторов?

Скорее, от не самых лучших работ. И еще я решил ограничить свое собрание определенным количеством произведений: если и буду приобретать новые, то не в дополнение, а взамен. Ротация нужна, чтобы не превращать коллекцию в своего рода амбар, в который только и делают, что складируют вещи.

Какой лимит вы себе установили?

В память о первом в жизни похмелье, пережитом после употребления легендарного портвейна «777», я ограничил коллекцию именно этим числом.

А сколько работ у вас сейчас?

Чуть больше 700.

Есть ли у вас стилистический предел? Вы, к примеру, способны купить NFT-работы?

Купить могу, но не буду. Я понимаю, что такое NFT, блокчейн и криптовалюта, понимаю, почему первые NFT-произведения сейчас стоят дорого. Текущие же NFT-продукты лично для меня под большим вопросом, они сильно вторичны. Есть мнение, что сюрреализм был тупиковой ветвью в искусстве, — мне кажется, NFT тоже тупиковая ветвь.

Можно как-то определить то искусство, которое вы собираете?

Мне самое слово «искусство» не нравится: оно охватывает слишком много явлений, из него выхолощен смысл. Я искусство не собираю. Предмет своего собирательства я определяю как «объекты художественных практик».

В 2020 году в петербургской галерее Anna Nova прошла выставка «Вещи», в которой были задействованы работы из вашей коллекции, собрания Сергея Лимонова и которую курировал Алексей Масляев. Летом 2022 года экспозиция с тем же названием, куратором и коллекционерами была развернута в московском Музее АРТ4. Эти два проекта чем-то отличаются?

Они процентов на 80 отличаются по составу работ, а еще — по общему настроению и самому выставочному пространству. В галерее Anna Nova три этажа, каждый был выстроен по своей логике: первый был кураторским выбором, на втором находились работы из моей коллекции, которые выбрал Сергей, на третьем этаже, соответственно, мой выбор из его коллекции. В АРТ4 все выставочные залы располагаются на одном уровне, жесткого разграничения нет, один раздел плавно перетекал в другой. Мы пытались установить границы, но вышло не слишком четко. В Питере мой раздел был гораздо чище, с меньшим количеством работ и внутренней логикой. В Москве, наоборот, мне приятно водить друзей по коллекции Сергея, а рассказывать о своей части выставки сложно: сами вещи классные, но их расположение кажется случайным.

Кто отвечал за экспозицию — вы или куратор?

Мы проводили первичный отбор из коллекций друг друга, каждый выбирал порядка полусотни работ. Потом подключался куратор и уже из этого материала составлял выставку. Мы не вмешивались.

Решения куратора нельзя было оспорить?

А зачем? Алексей Масляев — профессионал, искусствовед, музейный работник. Что мы, дилетанты, будем ему объяснять? Надо уважительно относиться к человеку, который получает за свою работу деньги.

Если бы вы показывали коллекцию за границей, какую бы работу поместили на обложке каталога?

Я бы не печатал каталог. Художники «топят» за бережное отношение к природе, а ты раздаешь ненужный, в общем-то, каталог? Откройся такая выставка сейчас, я бы сделал ее сайт с видеозаставкой на основе работы Сергея Браткова «Ни мира, ни войны».

Вы можете угадать в начинающем художнике большой талант и грядущий успех?

Это крупная ошибка коллекционеров — пытаться найти своего ван Гога. Одна из ошибок, которые коллекционер может совершить. Я такой задачи не ставлю. Если мне нравится художник, это не значит, что я в него влюбляюсь. Я могу купить одну, две, три удачные работы. Мы живем в эпоху ограниченных ресурсов: денежных, временных, здоровья и так далее, — и мне не хочется тратить жизнь на то, чтобы открыть невиданный талант. Жизнь прекрасна многообразием. Если проследить стратегии наших легендарных коллекционеров, то тот же Иван Морозов приобретал не начинающих потенциальных гениев, а вполне состоявшихся и очень дорогих авторов. Поля Сезанна он покупал, когда тот уже умер.

Что, на ваш взгляд, было самым важным в оте­чественном искусстве за последние десять лет, чем оно обогатило мировую арт-сцену?

Выдающимся был русский акционизм, вторая его волна: Pussy Riot, Петр Павленский. Настоящие революционеры, готовые за свои идеи и искусство сесть в тюрьму. На их фоне остальные художественные активности казались вялыми изысками. Мне, например, совершенно не близки темы феминизма, или защиты окружающей среды, или спасения африканских народов. Многие художники идут еще дальше — придумывают некие инопланетные цивилизации, которые как-то реагируют на земной «арт». Высосанная из пальца заумь, короче, никакого отношения не имеющая к нуждам человечества в целом и россиян в частности. Я смотрю на это и думаю: «Вы, ребята, слишком глупые и потому такие „умные“». Искусство должно быть созвучно моменту, и позиция художника должна быть четко и ярко выражена.

Вы можете назвать художников с четкой позицией?

Мне нравятся прозрачные и ясные высказывания Олега и Ольги Татаринцевых, уже упомянутый Сергей Братков, Лиза Бобкова — достаточно жесткая девушка, Аслан Гайсумов, Саша Гронский, Владимир Козин, Андрей Кузькин, Таус Махачева, Тимофей Радя, Игорь Самолет, Хаим Сокол.

Как будет развиваться искусство в следующие десять лет?

Сложно сказать. Скорее всего, нас ждут годы застоя. Безусловно, будут яркие личности, но в массе своей художникам сложно. Трудно делать произведения для русского зрителя, сидя где-нибудь в Тбилиси, Ереване, внутренней эмиграции или тюрьме. Искусству нужна аудитория.