Сара Виниц: «Я вникаю в то, что я поддерживаю»

В каком амплуа вы выступаете на художественной сцене? С одной стороны, вы продюсер, с другой — коллекционер, с третьей — вы еще и немножко арт-дилер, а фонд у вас некоммерческий.

Изначально я была просто коллекционером. Я дочь военнослужащих, и пожить пришлось в разных городах и странах, но осела в итоге в Москве. Девять лет назад я вышла замуж и переехала в Германию, потому что муж был там раввином. В Германии мы жили в очень интересном месте. Это Северный Рейн — Вестфалия, где танцевальный театр Пины Бауш и скульптурный парк Тони Крэгга, рядом Кельн и много всяких интересных для совриска мест. Первые год-два мне было чем заняться: я не знала немецкого и выучила его с нуля, там родила старшего сына. В 2018 году не стало близкого мне человека, учителя моего учителя. Рав Шмуэль Ауэрбах, он был главой поколения в Израиле. Это заставило меня задуматься о том, что я оставлю мирозданию. И я решила создать фонд.

А как устроен ваш фонд?

Фонд устроен по принципу «изумрудной системы» (вариант «бирюзовых компаний». — TANR), децентрализованно, большинство процессов управляется резидентами фонда. То есть это фонд, под который я репутационно подписалась своим именем, но на самом деле он принадлежит резидентам и является децентрализованной структурой. У нас профессиональная команда, в основе работы лежит принцип очень уважительного и доброго отношения человека к человеку. А к этому мы добавляем и свободный график, и творческий обмен. Мы знаем членов семьи друг друга, мы дружим. Команда работает с грантовыми заявками, с бюджетами, с юристами. Такой комплексный большой бэк-офис для тех художественных проектов, которыми мы занимаемся.

Я не собиралась открывать свою галерею. Я неплохо это могла бы сделать, но не хочу. Но открываю в Москве арт-хаб, где буду взаимодействовать с галереями на основе мэтчинга, то есть буду осуществлять выбор из их ассортимента, показывать в своем арт-центре и в случае продажи буду делить с ними комиссию пополам. Половина же художника останется неприкосновенной.

Мне нравится то, чем я занимаюсь, понимаете? А так как профессиональных игроков на арт-рынке в России, во-первых, очень мало…

Сейчас всех обидите, я вас предупреждаю.

Но это все мои знакомые, друзья. И я с радостью публично скажу, что они делают не так. Они не до конца понимают суть собственной деятельности. Галерист — это в первую очередь дилер, его задача — продавать. И во вторую очередь — поддерживать и расширять присутствие художника в информационном поле широкой аудитории, то есть устраивать выставки, формировать и поддерживать имидж художника посредством качественной работы с пиаром. Я вижу, что в России большинство галеристов увлекаются вторым, потому что им нравится вращаться в художественной среде. При этом они мало занимаются самим бизнесом. На Западе галерист следит за тем, кому он продает, диктует, как это может экспонироваться, под всем этим коллекционер должен поставить свою подпись. Галеристу нужно поднимать вторичный рынок, он сам должен становиться оператором перепродажи работ своих же художников. Я то и дело слышу от наших галеристов недовольные вздохи по поводу того, что «клиенты были готовы купить работу, но если бы мы подписались на обратный выкуп». На мой взгляд, это нормально — обратный выкуп. В результате галеристы ввиду отсутствия рынка и того, что их мало, диктуют художникам свои условия. Я вступаю на это поле как продюсер и как арт-дилер, но делаю свои проекты в партнерстве с галереями. Например, проект с Еленой Ковылиной во Всероссийском музее декоративного искусства сделан в партнерстве с галереей Илоны Кесаевой. С Дмитрием Ханкиным из галереи «Триумф» мы сейчас обсуждаем проект группы Recycle для Израиля. Это тоже будет сопродюсирование.

Вы даже запустили арт-фьючерсы и опционы. Как для обычных акций. И это работает в России?

Меня удивило, что опционы не пользуются спросом в России. Люди не хотят чем-то немножко владеть для того, чтобы на этом же и заработать. Фьючерсы сразу стали востребованными. У нас четыре работы Елены Ковылиной на фьючерсах продано, потому что люди хотели сэкономить 30% от той цены, которая обещана по окончании выставки. Сейчас мы планируем запуск продажи одной из работ Ковылиной для коллективного владения, когда люди, потратив от 50 руб., смогут поучаствовать в выкупе произведения для того, чтобы передать его в дар, например, в Третьяковскую галерею или Эрмитаж. Так что мы запустим fractional ownership (совместное владение) и обяжем музеи, которым в дар достанутся эти работы, в экспликации к ним упоминать всех дарителей — не важно, дал ли ты 50 руб. или 2 млн.

В списке художников, с которыми работает ваш фонд, около 30 имен. Вы со всеми интенсивно работаете или это просто какие-то разовые акции?

Просто у всех разные темпы. Например, Олег Кулик последние лет семь очень много чего делает в стол. Он мыслит масштабно, мыслит проектами, и каждый занимает по два-три года. Я считаю, что мы с ним работаем интенсивно, хотя видимся не так часто. Или резидент фонда, диджитал-художник Денис Давыдов, арт-группа Instigators. С ним мы видимся каждую неделю по два часа, потому что у нас строгие дедлайны. Его новый проект будет показан в октябре на Art Basel в Париже в рамках параллельной программы.

И в связи с парижской ярмаркой мы открываем лаундж фонда в квадрате супергалерей, в районе Маре, на Рю Пастурель, 4.

Какие еще проекты у вашего фонда?

На данный момент фонд переживает активное развитие своей инфраструктуры. Мы расширили мастерские. Расширили производственную базу. Открываем арт-центр на Знаменке, где будут располагаться арт-хаб, выставочные залы, кафе и закрытый арт-клуб «Альфа Центавра», так называемая масонская ложа от искусства, предоставляющая возможность всем членам братства получить международный доступ ко всем ключевым событиям и площадкам в области современного искусства, включая доступ в резиденции фонда по всему миру.

У меня однозначно за последние два года вырисовался фокус на русское. Я люблю русское искусство, я в него верю. Сейчас в Майами вместе с моим партнером Юдит Беншаббат мы открываем филиал фонда в историческом особняке, где когда-то жил Игги Поп, и мы обязательно пригласим его на открытие. Это будет и резиденция, и экспозиционное пространство, и место для charity dinners, благотворительных ужинов, чтобы осуществлять фандрайзинг. И слава богу, что в Америке защищена частная собственность! Это будет место, где мы сможем открыто, без оглядки на какие-то политические истории показывать русское искусство для тех, кто его любит и хочет смотреть. Таких людей немало, я вам хочу сказать.

В Петербурге мы на Пушкинской, 10 берем небольшое пространство, базу, чтобы дать возможность молодым альтернативным художникам — стрит-артистам, художникам ольфакторных объектов, саунд-арта — делать маленькие проекты. Будем помогать курированием, пиаром.

В Афинах, в Экзархии, у нас есть представительство. Это район анархистов, в который более 60 лет не пускают полицию, и там классно, там недорого, там тебе всегда улыбнутся и помогут.

А еще вы теперь занимаетесь «Художественным журналом» Виктора Мизиано. Как это произошло?

Я издаю «Художественный журнал» с 2020 года. Я его читатель многие годы и всегда с глубоким уважением относилась к деятельности Виктора Мизиано, и мы, не побоюсь этого слова, дружим. В момент, когда журнал лишился финансирования (музей «Гараж» сокращал внешние издательские программы), Виктор пришел ко мне и спросил, могу ли я поддержать их. Вначале это была половина финансирования. Потом оказалось, что надо принять издание целиком, и я этому очень обрадовалась, так как теперь все решения мы с Виктором можем принимать быстро и эффективно, без оглядки на волю институций, каких бы то ни было.

Вы как-то влияете на стратегию развития журнала?

Влияю, конечно, как издатель — а как еще? Сайт журнала — это просто мертвый архив. Слава богу, что он систематизирован и он есть. Это большое дело с научной стороны, и за это огромное спасибо музею «Гараж». Но хотелось бы, чтобы этот портал был живым, более динамичным. Печатную версию мы не меняем, оставляем ее узкопрофессиональной и опережающей, задающей тренды, а онлайн-версию хотели бы сделать более разнообразной. Там появится видеоконтент и будет больше обзоров о том, что происходит. То есть онлайн-версия сейчас переформатируется под более широкую аудиторию.

Что такое продюсер в сфере искусства? Что конкретно вы делаете для художников?

Я не продюсер художников — я продюсер проектов. Продюсер раскладывает процесс на задачи, определяет команду, которая способна эти задачи воплотить, для того чтобы результат состоялся к указанной дате. Вот и всё. Так как у нас фонд и продюсерский центр, то всегда под рукой бэк-офис, который тебя проконсультирует по любому вопросу. Он тебе и анализ цен проведет, и найдет, где холсты сейчас дешевле всего взять, и с юристами по авторскому праву мы работаем самыми лучшими. Например, с Владимиром Львовичем Энтиным, который выиграл иски по Чебурашке, коллегия «Клишин и партнеры». Если у художника срочный вопрос, мы можем оперативно найти какое-то решение. Мы в свои проекты верим, поэтому занимаемся ими системно.

Нам очень важно, чтобы художник не чувствовал себя обязанным, поэтому стараемся делать так, как ему удобно. «Вот бюджет вложений сейчас такой. Хочешь — мы приобретем у тебя работ на эту сумму, ты сам вложишь. Хочешь — мы вложим в продакшен и потом с прибыли свое вернем». Это если говорить про продюсирование. А про НКО — мы просто находим и выделяем средства на то, во что верим, и свои, и привлеченные. Я много работаю, привлекаю средства других организаций и людей.

Сейчас просветительская деятельность для меня наиболее, наверное, важная. Готовим запуск YouTube-канала, для которого будем брать интервью. Мы уже сняли несколько. Вот с Валерой Чтаком выйдет первое. С Женей Цыгановым, с Гошей Острецовым. Планируем разговор с Димой Гутовым. И интервью Олега Кулика с рэпером Хаски. Там они будут, скорее, друг друга интервьюировать, а мы создадим атмосферу.

Как коллекционер современного искусства, вы какая? Что вас больше всего интересует?

Основная концепция в том, что те вещи, которые висят у меня на стенах, транслируют мои жизненные ценности. Допустим, давнишняя работа Рауфа Мамедова «Мудрость, искушающая невинность». С моей точки зрения, абсолютный шедевр. Напоминает о том, что, прежде чем делиться своими идеями, надо оглядеться: кто тебя слушает?

На сегодняшний день в моей коллекции преимущественно русские художники, потому что я, с одной стороны, фиксирую срез происходящего, а с другой стороны, понимаю, что русское искусство просто крайне недооценено с точки зрения финансов и, покупая даже самую дорогую работу самого известного русского художника, находящегося здесь, ты все равно покупаешь очень дешево. Илья Кабаков, пока жил в Союзе, тоже ничего не стоил, знаете. И за Малевичем очередь не стояла. Или за работами Эль Лисицкого. Но потом всегда русское искусство в авангарде, оно свои цены восстанавливает. То есть я думаю, что это в том числе инвестиции. Капитализация для меня критерий, но не первичный. Я анархокапиталистка. Именно в такой последовательности.

Вернемся к началу разговора. Можете сказать, кого вы не будете поддерживать, несмотря на ваш широкий диапазон?

Да, когда я открывала фонд, мой друг и главный консультант Алекс Сухаревский, партнер McKinsey & Company, дал мне совет: «Сразу реши, кому ты денег не даешь никогда, запиши и просто эту бумажку не убирай».

Прежде всего, я анархистка, я точно не поддерживаю политические проекты, это для меня исключено. Я не поддерживаю проекты, оскверняющие веру — не важно, о какой религии идет речь. Я не поддерживаю проекты, с сутью которых я не ознакомлена и не до конца понимаю. То есть я вникаю в то, что поддерживаю, я очень люблю ходить в мастерские к художникам, ворочать холсты, разговаривать часами. Мне важно, чтобы было настоящее понимание, что мы вместе делаем что-то, от чего не только нам станет классно. Одним словом, я не поддерживаю тех, чьи ценности не разделяю.