18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
В интернете можно найти ваши ранние фигуративные произведения. Сейчас, по прошествии 60 лет, они кажутся очень удачными. Нет ли у вас идеи к фигуративу вернуться?
Даже мыслей таких нет. Я перестал заниматься живописью в традиционном понимании этого слова в ранней юности. Отчасти потому, что у меня не было мастерской. Я тогда впервые задумался о том, насколько живописцы зависимы от внешних обстоятельств — галерей, музеев, аукционов, и в первую очередь от наличия места для работы и хранения картин. Тогда снять просторную мастерскую в Париже было нереально. Я не хотел никому ничего доказывать и тем более страдать. И в результате я начал делать работы для улиц. Это был март 1968 года. Кстати, мастерской у меня нет до сих пор.
В 2022 году Даниелю Бюрену исполнилось 84 года. Он принадлежит к плеяде художников, которые в 1960‑е выступали с радикальными антибуржуазными манифестами, бастовали против музеев и галерей, проводили выставки на улицах, рисовали картины, напрочь лишенные эстетической привлекательности.
Бюрен родился в 1938 году в пригороде Парижа. Он рано стал знаменит: в 1965-м получил Гран-при Парижской биеннале и Prix Lefranc de la jeune peinture. В 1966-м он с тремя товарищами — Оливье Моссе, Мишелем Парментье и Ниле Торони — провел череду акций, которые подвергли ревизии представления об авторстве и выставке.
Постепенно от протестной практики (а Бюрен принимал участие и в реальных протестах — студенческих волнениях 1968 года) художник перешел к искусству in situ — работам для конкретных мест. В определенном смысле это можно считать паблик-артом, хотя проекты Бюрена тоньше и сложнее (и сам он не жалует жанр паблик-арта).
В 1986-м художник получил «Золотого льва» Венецианской биеннале за лучший национальный павильон. Воистину звездного часа он дождался, перешагнув 70-летний рубеж. Его персональная выставка Excentrique(s) в парижском Гран-пале (2012) стала самой посещаемой выставкой года. В 2016-м он сделал грандиозную работу «Обсерватория света» (L’Observatoire de la lumière) в Фонде Louis Vuitton в Париже. В 2019-м его ранняя «Живопись с неопределенными формами» (1966) ушла на Christie’s за рекордные $2,175 млн.
В 2021-м Бюрен сделал проект на стеклянной крыше зимнего сада в Елисейском дворце, и президент Эмманюэль Макрон сказал, что он «олицетворяет свободу и креативность», восторжествовавшие после отмены ковидного карантина.
Росту популярности художника способствовали новомодные урбанистические теории, согласно которым современный город — плацдарм гуманизма и ему необходимо современное искусство — не монументы полководцам, а зыбкий, изменчивый, ускользающий сумасшедший арт, тот самый символ свободы и креативности, о котором говорил Макрон.
Фирменный прием, по которому мгновенно определяется ваше авторство, — цветные полосы шириной 87 мм. Почему именно полосы и именно такой ширины?
В середине 1960-х я делал большие картины, предварительно наклеив на холст скотч. Полоски скотча оказывались непрокрашенными, и в результате получался полосатый фон. Затем на парижском рынке Сен-Пьер я нашел полосатый хлопок для пошива подушек и матрацев. Рисунок был очень похож на то, что я пытался сделать самостоятельно. Я начал использовать эту ткань вместо холста, а потом из фона для изображения она превратилась в само изображение. Полосы — мой визуальный инструмент с 1965 года. Все остальное — от идей до материалов (дерево, бумага, стекло и прочее) — постоянно меняется в зависимости от цели, времени и места. 87 мм — это примерное расстояние между зрачками у человека, поэтому полосы такой ширины не дают оптических иллюзий. Но мне они нравятся не из-за какого-то научного объяснения, а потому, что ими можно заполнить любое пространство и они будут выглядеть органично — не слишком широкими, не слишком узкими.
В одном интервью вы говорили, что хорошая работа «должна быть скучной». Какой в этом подтекст?
Это утверждение родилось из аналогии с литературой. Ролан Барт в начале 1950-х издал сборник эссе «Нулевая степень письма» (Le Degré zéro de l’écriture, 1953. — TANR), где проводил различие между письмом и стилем. Он хвалил бесцветное письмо, то есть честное, не захламленное образами и метафорами. Я тоже стремился к «нулевой степени» живописи и называл ее скучной. Я задавался вопросом, может ли существовать живопись без повествования — не как иллюстрация, фигуратив, даже не как абстракция в историческом смысле этого слова. Все эти рассуждения привели меня к мысли, что работа существует только благодаря контексту.
Чем ваше нынешнее творчество отличается от того, что вы делали полвека назад?
Во-первых, сегодня я работаю гораздо интенсивнее, чем 50 лет назад. Перед пандемией у меня было 80 различных событий в год, около 25 индивидуальных выставок в галереях, 10 или 12 — в музеях. И во-вторых, сейчас я полностью завишу от места своих произведений. Это может быть большой город или маленькая галерея, но я действительно открыл для себя необходимость и интерес работать в рамках конкретного места. Это началось с моей первой персональной выставки в Apollinaire Gallery в Милане в 1968-м и с годами превратилось в главный принцип.
Ваше первое впечатление от вокзала в Льеже?
Я был поражен. Если смотреть издалека, кажется, что его гигантская крыша нависает над половиной города. Вблизи впечатляет красота конструкции. Из всех современных вокзалов этот ближе всего к тем грандиозным и роскошным железнодорожным станциям (каковыми, например, являются главные парижские вокзалы или Антверпен-Центральный), которые строили во второй половине XIX века.
Железнодорожный вокзал в Льеже (Бельгия) — творение Сантьяго Калатравы 2009 года. Крыша здания площадью 32 тыс. кв. м опирается на 39 стальных арок, являя чудо современной инженерии и высокого строительного искусства. Проект обошелся в €437 млн и оправдал каждый вложенный цент: привлек туристов и радикально преобразил юго-западный район города. В 2022 году, чтобы напомнить об архитектурном шедевре и, очевидно, поддержать девелоперскую активность, бизнесмены Льежа во главе с коллекционером Стефаном Ухода (Uhoda Group — крупный европейский провайдер) пригласили французскую звезду Даниеля Бюрена создать на вокзале произведение искусства.
В рамках проекта «Цвета пространства и движения, словно упавшие с небес» (Comme tombées du ciel, les couleurs in situ et en mouvement) крышу вокзала расцветили розовыми, оранжевыми, синими и зелеными самоклеющимися фильтрами, а боковые козырьки — пленкой цветов города Льеж (желтой, как желток, и красной, как запекшаяся кровь). Размеры и расположение цветных частей — итог интуитивного прозрения автора. Общая площадь цветной пленки — 10 тыс. кв. м. Цвет добавил и без того прекрасному вокзалу позитива. В октябре 2023 года инсталляция будет разобрана.
А что сказал архитектор вокзала — Сантьяго Калатрава?
Без его одобрения вообще бы ничего не состоялось. Меня пугали, что он не терпит интервенций в свою архитектуру, но мы устроили видеоконференцию по Zoom (проект готовился во время пандемии), он тут же сказал, что знает мои работы, и дал мне карт-бланш.
Вас не смущает, что вокзал — это не музей, тут все куда-то бегут, людям не до искусства?
Наоборот, меня это вдохновляет. Через вокзал Льеж-Гийемен каждую неделю проходит более 100 тыс. человек. Да, сюда направляются совсем не для встречи с прекрасным. Значит, надо людей зацепить — в работе должно быть что-то неожиданное.
Монтируя цветную пленку на крыше, мы оставили много чистого стекла между цветными блоками, чтобы через них просвечивало небо, добавляя краски природы к цветам инсталляции, и чтобы эти эффекты постоянно менялись.
И потом, мне нравятся проходные пространства. Я не считаю, что на мои работы надо смотреть с одной точки зрения. Существуют сотни ракурсов, и каждый по-своему важен. Есть большая свобода — «считывать» разные смыслы или, может быть, пройти мимо и ничего не заметить. Вот реклама, к примеру, себя демонстрирует назойливо — а мои вещи диаметрально противоположны рекламе.
При этом мои работы хотят, чтобы их видели. Замеченными они бросают вызов чему-то внутри нас. Вещей, которые не видит никто, кроме автора, как бы не существует. Как только появляются зрители, работа вступает в диалог с миром, подвергается оценке и критике, обрастает смыслами. Конечно, смыслы контекстуальны. Один из моих ключевых принципов — создавать вещи для конкретного места, то, что называется in situ.
Что вам больше по душе: то, что вы делали в начале карьеры, или то, что делаете сейчас?
Я вспоминаю свои прежние работы только тогда, когда готовлюсь к лекциям. Иногда мне бывает интересно на них взглянуть, но мои мысли заняты будущими проектами. Я концентрируюсь на работе, которую должен выполнить на следующей неделе, через месяц или два. Я всегда опаздываю.
Как вы сами определяете цели своего искусства?
Я почти не использую слово «искусство», предпочитая ему обыденное и понятное слово «работа». Искусством сегодня называют слишком широкий спектр явлений, достижения в чем угодно — в сапожном ремесле, кулинарии, акробатике, пении…
Мне нравится мысль, что мои произведения не служат никакой цели, по крайней мере изначально. Художник работает не для кого-то или во имя чего-то, а чтобы работа существовала и предлагалась к восприятию, без цели и функции. Если в «искусстве» и есть тайна, то она в том, что оно бесполезно — но необходимо. Публика сама должна изобретать смыслы, наблюдая произведение; заранее заданного смысла нет.
Я не могу сказать, в чем заключается сверхзадача моей работы. Хотя я становлюсь старше, я никогда не могу представить себя достигающим конечного пункта. Я предпочитаю говорить о континууме, процессе. Однажды я умру, и это закончится.
Куратор Харальд Зееман (1933–2005) собрал на выставке «Когда отношения становятся формой» ведущих современных художников, но Даниеля Бюрена на нее не пригласил. И хотя Йозеф Бойс предлагал товарищу выставиться вместе, француз пошел другим путем: ночью накануне вернисажа он заклеил своими фирменными полосками все рекламные щиты в центре города. В четыре часа утра к нему в отель пришла полиция. «Я просыпаюсь и встаю перед двумя направленными на меня пистолетами. Меня прижимают к стене, заглядывают под кровать, где находят мои полосатые бумажки, а в ногах моей кровати — ведро с остатками клея и кисточки, которые я еще не вымыл. Они все забрали и попросили меня следовать за ними в участок, где посадили в камеру». Благодаря хлопотам адвоката, Бюрена выпустили, обязав очистить город от полосок. Он предписанием манкировал и из Швейцарии бежал. Позднее разбирательство против него прекратили.
Из большого окна Чикагского института искусств были видны железнодорожные пути. Бюрен наклеил на двери всех проходящих там поездов свои фирменные полоски пяти разных цветов. В самом музее висел плакат с названием проекта и расписанием электричек. Иногда момента, когда за окном пройдет поезд, ждали 20–30 человек, на просмотр работы у них было всего 6 секунд. «Никто никогда не думал, сколько нужно времени, чтобы рассмотреть произведение искусства, — пояснял автор, — но в данном случае время созерцания было включено в контекст работы».
Проект инициировал президент Франции Франсуа Миттеран. Во дворе дворца Пале-Рояль Бюрен установил 260 черно-белых полосатых колонн и проложил между ними ручей. Работа вызвала жаркие споры. Одни (в том числе мэр Парижа Жак Ширак) говорили, что художник уродует классическую архитектуру, другие — что осовременивает ее. Но горожанам понравилось место — они охотно фотографировались, взбираясь на колонны. Инсталляция простояла четверть века и начала разрушаться, вода просачивалась в помещения, расположенные под площадью. Бюрен неоднократно обращался в связи с этим к властям, однако восстановительных работ не проводилось. В 2007 году он пригрозил, что снесет свои колонны, а действия властей назвал «вандализмом». Длившаяся год реставрация завершилась в 2010-м и обошлась почти в €6 млн.
С 2007 года Гран-пале предлагал выдающимся художникам мира делать соло-выставки на своей циклопической площади (6 тыс. кв. м) под куполом высотой 45 м. Освоить такое пространство непросто. Бюрен возвел внутри Гран-пале «крышу» из пластиковых разноцветных кругов, поднятую на высоту 2,5 м от пола. На самой земле, прямо под главным куполом, он установил гигантские круглые зеркала. Зрители попадали на выставку через пожарный вход, пройдя по темному коридору, и ждавший их сюрприз производил впечатление: они оказывались в психоделической поп-вселенной, наполненной неожиданными отражениями и разноцветным светом.
Знаменитое здание архитектора Фрэнка Гери, построенное для Фонда Louis Vuitton в Булонском лесу, благодаря Бюрену превратилось в калейдоскоп. Художник разместил на его крыше цветные фильтры. Всего он выбрал 12 оттенков. В интерьере и на фасадах в зависимости от времени суток и сезона появлялись и исчезали цветные пятна. Появление «Обсерватории света» совпало с проведением выставки шедевров из коллекции Сергея Щукина, которая стала самой посещаемой в мире в том году. И выставку, и произведение Бюрена увидел 1,2 млн человек.
Бюрен выделяет эту работу как одну из любимых. Начиная с уровня улицы, продолжаясь на эскалаторах, а затем в подземных переходах, стены покрывают ромбы и круги в синюю, зеленую, оранжевую, красную, желтую или черно-белую полоску. Лондонский метрополитен пригласил художника после того, как в процессе расширения станции были повреждены мозаики 1980-х годов авторства Эдуардо Паолоцци (1924–2005), что вызвало негодование общественности. В результате вместо одного художника горожане получили двух. На открытии Бюрен сказал, что рад предложить лондонцам «кислород для души».
