Франсуаза Жило, художница или подруга Пикассо?

Ввозрасте пяти лет французская художница Франсуаза Жило побывала с семьей в Швейцарских Альпах, где ее поразили многоцветье лугов и глубокая зелень лесов. Она спросила своего отца, коммерсанта и агронома, человека просвещенного, но абсолютного рационалиста, «объективно или субъективно» ли ее видение. Иными словами, одинаково ли оба они видят один и тот же луг и видят ли они его таким, какой он есть? Месье Жило не любил тратить время на подобные чудачества и коротко ответил: «Сетчатка у всех одинаковая». Не удовлетворившись его ответом, юная мадемуазель Жило парировала: «Да, отец, сетчатка одинаковая у всех, а воображение — нет».

Приблизительно тогда же Франсуаза сказала родителям: «Я хочу стать художницей» — с той же легкостью, с какой любой ребенок может заявить, что хочет стать пожарным. Так для Жило начался почти век занятий искусством, за который она успела подолгу пожить в Париже, Лондоне, Нью-Йорке и в Калифорнии, объединяя практики, разработанные на основе синтетического кубизма и геометрической абстракции. Благодаря неустанному поиску новых стилистических решений и непоколебимой уверенности в собственном видении, которая не позволяла появлявшимся в ее жизни мужчинам старшего возраста диктовать ей, что правильно, а что нет, Жило навсегда запомнят как фигуру куда более масштабную, чем просто муза тех неспокойных лет, что она провела в качестве мадам Пикассо.

Франсуаза Жило родилась в 1921 году в семье крупных буржуа в Нёйи-сюр-Сен, зажиточном пригороде в западной части Парижа. Реакция родителей на заявление не по годам развитой дочери была разной. Мать, одаренная акварелистка и керамистка, в конце концов уступила своему прагматичному мужу, который хотел, чтобы дочь занималась юриспруденцией. Он обосновывал это тем, что сочетание хорошего образования и упорного труда гарантирует профессиональный успех в Париже. «Если ты хочешь быть адвокатом или врачом, с этим нет никаких проблем, — вспоминала Жило слова отца, — но если ты хочешь быть художницей, ты должна либо быть великой художницей, либо не быть ею вообще». Она согласилась. Но сначала отправилась изучать философию в Сорбонне и английскую литературу в Сорбонне и в Британском институте в Париже. Степень бакалавра она получила в 1939-м — в год, когда во Францию пришла война.

Опасаясь неминуемой оккупации Парижа, отец Жило, противник коллаборационизма, отослал дочь в городок Ренн в Бретани, где она начала изучать юрис­пруденцию. Как и многие ее в одночасье повзрослевшие сверстники, чьи детство и отрочество пришлись на период войны и оккупации, в тени катастрофы Франсуаза чувствовала настоятельную потребность жить полной жизнью, происходившее в мире лишь усиливало ее желание заниматься искусством. «Я не знаю, сколько нам осталось жить, — говорила она, — поэтому я буду заниматься тем, чем по-настоящему хочу». Именно в этот период она окончательно решила стать художницей и несколько раз бросала учебу (вновь возвращаясь к ней по настоянию отца), пока не сдала выпускные экзамены в 1942 году. Жило начала брать частные уроки у богемного венгерского художника еврейского происхождения Эндре Розды, поборника сюрреализма и лирической абстракции. В мае 1942 года, в возрасте всего 22 лет и под бдительным надзором нацистских офицеров в штатском, она открыла свою первую выставку в Париже. В число картин того периода входит «Сокол» (1943) — натюрморт с чучелом хищной птицы на фоне крыш парижского бульвара за окном — элегантная композиция, в которой чувствуется ярость.

В тот же месяц в жизни Франсуазы Жило произошло еще одно знаковое событие. Во время ужина в ресторане Le Catalan на улице Гран-Огюстен, куда она пришла в компании подруги Женевьевы Алико и актера Алена Кюни, который в тот период был звездой «театра жестокости» Антонена Арто, на нее обратил внимание Пабло Пикассо. В свойственной ему манере, ничуть не смущаясь тем фактом, что он пришел туда вместе со своей любовницей, фотохудожницей-сюрреалисткой Дорой Маар, Пикассо пригласил Жило к себе в мастерскую. Несмотря на разницу в 40 лет, между ними завязались романтические отношения, в которых родились двое детей, Клод и Палома. В мемуарах «Жизнь с Пикассо» (1964), написанных в соавторстве с арт-критиком Карлтоном Лейком, Жило вспоминает преданность и нежность Пикассо, то, как они поддерживали друг друга в творческих исканиях, и его жестокость. Она рассказывает, как в пылу бурной ссоры из-за его, по выражению Жило, донжуанских похождений Пикассо приставил к ее щеке зажженную сигарету. «Видимо, он хотел, чтобы я отдернула лицо, но я была полна решимости не доставлять ему этого удовольствия».

Несмотря на отчаянные попытки художника воспрепятствовать публикации «Жизни с Пикассо», Жило посвятила книгу «Пабло» и часто подчеркивала, что в названии намеренно опущено притяжательное местоимение «моя»: это именно полная картина жизни. La vie. Но за десятилетие жизнь с Пикассо стала невыносимой — и 20 сентября 1953 года Жило совершила немыслимое, став единственной любовницей Пикассо, которая сама бросила его. «Ни одна женщина не может уйти от такого мужчины, как я», — любил говорить он, но Жило сделала именно это.

Ища утешения, в 1955 году она вышла замуж за друга детства Люка Симона, тоже художника-модерниста. В 1956 году в браке с Симоном родилась дочь Орелия. В тот же год Жило совершила значительно повлиявшее на нее путешествие в Тунис, где начала разрабатывать вдохновленный кочевыми культурами мотив странника, затерявшегося в пустынях и горах, который, по-видимому, перекликался с растущим ощущением, что она больше не знает, где ее дом. Они развелись с Симоном в 1962 году.

К тому времени Жило была связана с салоном «Новые реальности», во главе которого стояли Соня Делоне и Николя де Сталь. Быстро став заметной фигурой Парижской школы, которая, по мнению самой художницы, «утратила свое центральное значение», она жила между Лондоном и Нью-Йорком. Свингующие 1960-е она провела в Челси в западной части Лондона, проработав с 1964 по 1968 год в мастерской на Сидней-Клоуз. Именно там она создала свое самое знаменитое произведение Paloma à la Guitare («Палома с гитарой», 1965). В угловатых формах композиции легко заметить что-то от ее бывшего любовника Пикассо, а в ярких оттенках голубого и синего — от его соперника Анри Матисса (Жило была близко знакома с Матиссом и в 1990 году даже опубликовала книгу «Матисс и Пикассо. Дружба в искусстве»). В 2012 году полотно Paloma à la Guitare ушло на лондонских торгах Sotheby’s за £922,5 тыс., что более чем в семь раз выше его нижнего эстимейта в £120 тыс. Мир искусства осознал, что ничто не мешает быть и музой великого художника, и великой художницей.

Благодаря еще одной случайной встрече в ресторане, на этот раз в Сан-Диего в 1969 году, Жило познакомилась с Джонасом Солком, одним из разработчиков вакцины от полиомиелита. После нескольких неудачных попыток завязать отношения они нашли общий язык благодаря любви к архитектуре модернизма и уважению к профессиональной независимости друг друга. Они поженились в 1970 году и оставались вместе вплоть до смерти Солка в 1995-м. Приблизительно по полгода они проводили раздельно, живя между своими домами в Ла-Хойе, Нью-Йорке и Париже.

В зрелом творчестве Франсуазы Жило в полной мере проявилось ее выдающееся мастерство колориста. Так, картина «Красный и золотой» (1978) началась с нескольких абстрактных форм, которые художница преобразила при помощи принципов традиционной горизонтальной пейзажной композиции. Признание не заставило себя ждать, и в 1978 году Жило вручили орден Искусств и литературы, почетную французскую награду за выдающийся вклад в искусство, а в 2009-м она была награждена орденом Почетного легиона — высшей гражданской наградой Франции.

У Жило осталось трое детей — архитектор Орелия Энгель, Клод Пикассо, директор организации Picasso Administration, занимающейся наследием его отца, и модный дизайнер и ювелир Палома Пикассо — и четверо внуков.

Орелия вспоминает, что в последние годы мать считала своим покровителем святого Франциска Ассизского, которого часто изображают за проповедью птицам. И если белый голубь Пикассо стал символом международного движения за мир, то разно­образные птицы в творчестве Жило, от вдохновленных древнеегипетской визуальной культурой полуптиц до изысканных орфических певчих пташек, служат символом одновременно свободы и скованности женщины, которая не поддалась давлению патриархов и патриархата и стала состоявшейся художницей, чьи работы известны по всему миру. «Представление о том, что женщины должны уступать, ошибочно, — сказала она в 2016 году. — С чего бы? Это не по мне».