18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
«До рассвета поднявшись, коня оседлал
Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,
Он коня, торопясь в Бротерстон».
Так начинается изданное в 1824 году стихотворение Василия Жуковского «Замок Смальгольм, или Иванов вечер», одно из наивысших достижений поэзии романтизма, перенесенной на русскую почву. «Славная баллада Жуковского», как характеризовал ее Пушкин, была вольным переводом стихотворения Вальтера Скотта The Eve of St. John («Канун святого Джона», 1800).
Замок Смальгольм (Smailholm, шотландцы произносят как «Смейлум») существует в действительности. От постройки XV века осталась только башня, рядом с которой стоял дом деда Вальтера Скотта — в детстве будущий писатель играл на развалинах. Жуковский вынес имя замка в заглавие своей баллады. Это было вполне обоснованное решение даже с коммерческой точки зрения, учитывая, насколько популярным было в России, вслед за Европой, все, что касалось Средневековья, заново открытого — а во многом изобретенного — романтиками. А что может быть более средневековым, чем замок?
В том же 1824 году Вальтер Скотт — уже четыре года как сэр Вальтер Скотт (за заслуги в области литературы ему пожаловали титул баронета) — завершил строительство поместья в 13 км от Смальгольма. Замок Эбботсфорд, спроектированный писателем лично, выглядит так, будто в нем жил сам Квентин Дорвард. Вальтер Скотт брал пример со старшего коллеги: в середине XVIII века английский писатель Хорас (Гораций) Уолпол потратил уйму времени на реконструкцию поместья Строберри-Хилл на берегу Темзы, превратив его в дом своей мечты, «маленький готический замок». Там же в 1764-м он написал свое самое успешное произведение «Замок Отранто» (и вновь это слово в заглавии!) — и заодно изобрел жанр «готический роман», который стал остромодным в последующие десятилетия. Началось шествие неоготики по Европе. Обзавестись собственным «маленьким замком» захотели многие.
Новая мода пришла и в Россию. Одним из первых образцов был ансамбль Чесменского (Кекерикексинского) путевого дворца (1774–1777) Екатерины II и Чесменской церкви Рождества Святого Иоанна Предтечи (1777–1780). Оба памятника были построены в окрестностях Санкт-Петербурга архитектором Юрием Фельтеном. Яркий представитель раннего классицизма, здесь он решился на эксперимент с элементами неоготики: богато декорированный храм со стрельчатыми арками, копьевидными башенками-пинаклями, пестрым красно-белым вертикальным членением фасада — а напротив нарочито суровый лаконичный замок треугольной планировки с мощными башнями по углам. Императрица Чесменский дворец оценила и останавливалась в нем. После перестройки, проведенной в 1830-х, здание несколько утратило сходство с замком, однако куда печальнее были последствия недавнего ремонта, в ходе которого была варварски срезана рустика цоколя из оригинального путиловского известняка.
На русской почве неоготика приживалась локально и мейнстримом не стала. Прославленный певец дворянских гнезд Иван Тургенев справедливо замечал: «…Русское дворянство никогда не составляло особой касты, оно не было самостоятельным, не выводило свою власть от Божьей милости, не имело прав; права его нам дарованы — и недавно. Укрепленных замков оно не имело ни в каком смысле — ни в физическом, ни в нравственном; оно не имело власти — оно служило ей».
Не имели замков — нечего и пробовать. Так, пожалуй, могло бы рассуждать подавляющее большинство наших дворян, которые предпочитали русскую идею усадьбы: симметричный фасад с портиком и колоннами, главный дом в центре и флигели по бокам. Сами хозяева дворянских гнезд не всегда отдавали себе отчет в итальянском происхождении их архитектуры, но дело даже не в этом. На светлом гармоничном фоне палладианских усадеб тревожная готика была стилем на любителя, уделом чудаков, увлекающихся чтением экзотических рыцарских романов.
Первейшим из таких чудаков, по крайней мере в глазах общества, был, очевидно, Павел I, император всероссийский, а также великий магистр Мальтийского ордена. Едва успев взойти на трон, в ноябре 1796 года Павел издал указ о строительстве «неприступного дворца-замка» при слиянии Мойки с Фонтанкой. Над строительством Михайловского замка работал целый коллектив архитекторов — от Василия Баженова до Винченцо Бренны, и, что характерно, сам хозяин деятельно участвовал в проектировании.
Если Михайловский замок представляет собой все же классический городской дворец, стилизованный под замок, то другое любимое детище Павла I выглядело буквально как средневековая крепость. Замок Мариенталь в Павловске более известен под неофициальным названием «Бип» (происхождение этого последнего вызывает споры). Построенный в 1797-м по проекту того же Бренны, он был задуман как увеселительный, «потешный» замок в загородной резиденции царя. Однако Павел решил, что Мариенталь должен быть замком не только на словах, но и на деле. Возведенный по всем правилам фортификации, он был оснащен 28 пушками и включен в реестр военных крепостей империи. В 1811 году Александр I исключил отцовский замок из реестра; в дальнейшем там располагались разные учебные заведения и конторы. В 1944 году, во время контрнаступления Красной армии, замок сгорел и долгие годы представлял собой живописные руины, пока уже в новейшее время его не передали в аренду холдингу ресторатора Сергея Гутцайта, многие заведения которого расположены в исторических зданиях. После реконструкции замок Бип открылся в 2011 году как бутик-отель и ресторан.
Вернемся к неоготике. В России ее творцами, помимо Юрия Фельтена, были, конечно же, Василий Баженов и Матвей Казаков. Самым замечательным в подходе русских зодчих к неоготике было то, насколько играючи они к ней относились. В этой стилистической игре сочеталось все: красный кирпич и белый камень, зубчатые и копьевидные башни, стрельчатые окна и двойные арки с типичными русскими гирьками — выходило радостно и нарядно, а вовсе не мрачно и «готично». Знаменитые строения Баженова и Казакова в Царицыне (1776–1796) и Петровском парке (1776–1780) в Москве — это и готика, и нарышкинский стиль, и классицизм в одном щедро разукрашенном флаконе.
Сказочная условность русской неоготики в полной мере проявилась в двух замечательных усадьбах, сохранившихся до наших дней. Первая расположена в Михайловском районе Рязанской области и построена генерал-поручиком Александром Ермоловым, ходившим несколько месяцев 1786 года в фаворитах у Екатерины II. Отдалив от себя быстро надоевшего Ермолова, императрица выделила ему денежную компенсацию, часть которой ушла на перестройку приобретенной в 1793 году усадьбы Красное. Главный дом из красного кирпича — довольно скучный двухэтажный с мезонином особняк в стиле классицизм с намеком на готику в виде стрельчатых окон. Но подлинное украшение усадьбы — скотный двор в виде сказочного замка. Если смотреть сверху, он круглый, как бублик, но украшен как фантастический торт — с открытым двором и колодцем в центре, четырьмя мощными зубчатыми башнями и восемью башнями поменьше по периметру. Ворота декорированы готическими пинаклями. Поверх красных кирпичных стен бежит изящный аркатурный фриз, парные стрельчатые окна разделены белоснежными полуколоннами.
В постсоветское время сильно обветшавшую крепость взяла на баланс Русская православная церковь. Сейчас в отремонтированном здании расположено подворье Сретенского монастыря со Свято-Серафимовским скитом. Увы, туристов к обители не подпускают.
Архитектор, сотворивший такое чудо со скотным двором, должен был обладать неплохим чувством юмора. Некоторые считают, что к постройке приложил руку Баженов, но доказать это невозможно: документы, связанные со строительством, утрачены.
Дух великого Баженова незримо витает и над строениями другой, гораздо более известной усадьбы — Марфино. «Кому-то захотелось поиграть в рыцарскую эпоху, создать здесь, около Москвы, обстановку, созвучную романам Вальтера Скотта», — писал в книге «Венок усадьбам» москвовед Алексей Греч (Залеман). Этот «кто-то» — выдающийся архитектор-романтик Михаил Быковский, возглавивший в 1837–1839 годах перестройку старой усадьбы.
Архитектурный ансамбль Марфино идеально вписан в окружающую среду. Историк архитектуры Евгения Кириченко объясняла новаторский подход Быковского: «Исчезла заданность осевых построений с обязательным преобладанием главной оси. Основные здания усадьбы Марфино — дворец, мостик, церковь, как задники кулис, обрамляют вытянутое вдоль них пространство прудов с заросшими купами кудрявых деревьев берегами. Здания поставлены так, что неизменно остаются в поле зрения. Они организуют пейзаж, подчиняясь его же законам, предстают в постоянно меняющихся ракурсах, сохраняя присущее каждому своеобразие».
Еще до большевистской революции Марфино пришло в упадок. «Камни разваливаются, озеро пустынно, никакие звуки не тревожат покоя старой усадьбы», — писал в 1911 году современник.
Сегодня Марфино не в лучшей ситуации. Главное здание с 1944 года занимает военный санаторий; с тех пор оно неоднократно ремонтировалось, делались и попытки научной реставрации. По крайней мере, запустение ему не грозит — чего не скажешь о большинстве других сооружений, которые находятся в плачевном состоянии. Конный двор, каретный сарай и дом управляющего не относятся к санаторию и ветшают, а доступ на аварийный мост закрыт с 2016 года. В 2023-м после многочисленных петиций общественности мост признали объектом культурного наследия федерального значения. Назначены работы по диагностике и подготовке проекта его реставрации. Было бы хорошо успеть, пока мост не обрушился прямо в пруд.
Строительство Марфина пришлось на царствование Николая I. Усадебный ансамбль стал одной из вершин второй волны русской неоготики, вошедшей в историю как «николаевская готика». Малоизвестный факт: в детстве воспитанием великого князя Николая Павловича занималась няня Джейн Лайон, шотландка. Будущий государь души в ней не чаял и называл ее «моя няня-львица». В 1816–1817 годах 20-летний великий князь провел четыре месяца в Англии и Шотландии. В Эдинбурге его познакомили с Вальтером Скоттом (да, нам снова никак не обойтись без этого имени!). И сам Николай Павлович, и его супруга Александра Федоровна зачитывались историческими романами великого шотландца. Нет ничего удивительного в том, что в Петергофе при императоре Николае появилось самое британское из готических зданий на русской земле.
Исследователь русской архитектуры, блогер Вадим Разумов называет Петергофские конюшни (1848–1855) «примером модной архитектурной идеи, доведенной до абсолюта». Придворный архитектор Николай Бенуа создал и реализовал идеальный проект — и не в первый раз в истории русской неоготики это была остроумная игра в переодевание. Мы помним, как за стенами готической крепости прятался скотный двор. Бенуа поднял ставки: он поселил в прекрасном замке царских лошадей. Огромное, с 200-метровым фасадом, здание, точнее, комплекс зданий вмещал в себя стойла, манеж, ветеринарную службу, хранилища фуража, склады, каретные гаражи и ремонтные мастерские, кузницы, жилье для конюхов, форейторов и прочего персонала — а со стороны все это великолепие выглядело роскошным королевским замком.
Да что там со стороны! Весь внутренний декор притворялся средневековым. Сердцем ансамбля было помещение манежа, где располагалась императорская ложа: сочетание однотонных оштукатуренных стен и системы открытых дубовых стропил с причудливой резьбой, имитирующих сложный готический свод, производило сногсшибательный эффект. Производит и сейчас: во время Великой Отечественной войны здание чудом уцелело, а впоследствии в нем располагался санаторий, администрация которого отнеслась к памятнику довольно бережно. Не исключено, что в будущем, после реставрации, готическим конюшням вернут их первоначальную функцию.
ХХ век не пощадил архитектурное наследие России. Загородная усадебная застройка пострадала, пожалуй, больше всего. Многое из того, что не было разорено в Гражданскую войну, погибло в Великую Отечественную. Ни высокие стены, ни грозные башни русских замков не могли защитить их от нашествия варваров.
В Калужской области до последнего времени ветшал на глазах двухэтажный готический домик усадьбы Авчурино (1840-е) с богато декорированным фронтоном, деревянной галереей и четырехъярусной башней, в которой во времена хозяина, Сергея Полторацкого, библиофила, друга Пушкина и всей литературной элиты середины XIX века, располагалась обсерватория. В войну дом сгорел дотла, в 1952 году был восстановлен. Сегодня часть здания временно занимает храм Святителя Николая. Сама усадебная церковь пребывала в еще более плачевном состоянии. Впрочем, полтора года назад в Авчурине начали работать реставраторы.
В руинах лежит грандиозный замок в поселке Муромцево Владимирской области — усадьба Храповицкого (1884–1889), построенная мастером поздней русской неоготики Петром Бойцовым. С 1921 по 1977 год в усадьбе размещался лесной техникум. После его переезда замок остался бесхозным, и сегодня его судьба внушает серьезные опасения. У Владимиро-Суздальского музея-заповедника, на балансе которого находятся руины, нет средств, чтобы остановить разрушение, а для того, чтобы полная реконструкция замка в Муромцеве окупилась (если вдруг удастся найти инвестора с несколькими миллиардами рублей), его должно посещать ежегодно 250 тыс. туристов — абсолютно нереальное число. Пока здесь устроено лишь небольшое музейное пространство в одной из комнат, иногда проводятся экскурсии.
Другому творению Бойцова, построенному для князя Александра Щербатова Васильевскому замку (1881–1884), который находится в поселке Санатория им. Герцена неподалеку от подмосковной Кубинки, повезло гораздо больше. Этот изысканный кирпичный особняк с башней-донжоном, словно переехавший на берег Москвы-реки с берега Темзы, принадлежал в советское время туберкулезному санаторию. Сейчас, после полномасштабного ремонта, здесь располагается реабилитационный центр Управления делами президента РФ.
В Васильевский замок и на прилегающую к нему территорию доступ простым смертным заказан, зато можно попасть внутрь его почти ровесника, тоже замечательного памятника кирпичной неоготики — правда, для этого придется углубиться в Воронежскую область. Там в поселке Рамонь расположен дворец Ольденбургских (1883–1887), построенный архитектором из Риги Христофором Нейслером (Неслером) для княгини Евгении Романовской (по мужу — принцессы Ольденбургской), выдающейся российской заводчицы. В XX веке в здании размещались больница, казарма, школа, контора завода. Частая смена арендаторов не способствовала его сохранению. От разрушения замок спасли несколько лет назад иностранные инвесторы и участие во всероссийской туристической программе «Императорский маршрут» при поддержке Ростуризма. В 2021 году в отреставрированной усадьбе открылся музей. Если верить, что в замках живут призраки их владельцев, то княгиня Романовская, при жизни поддерживавшая множество социальных и благотворительных проектов, должна быть довольна. И ее дед, известный англоман Николай I, тоже.
