Как вы впервые встретились с искусством?
Мой папа был изобретатель, мама — учитель, биолог, и бабушка и дедушка, с которыми я росла до пяти лет, тоже были учителями. Мое детство состояло из уроков истории, поэзии и рукоделия, танцев, изучения растений и насекомых, рассматривания музейных альбомов, привезенных дедушкой из Ленинграда, и бесконечного перерисовывания женских портретов Леонардо да Винчи и рыбок Анри Матисса. Брат меня учил дзюдо, играть в хоккей и вообще драться. Я хотела быть артисткой, но как-то неожиданно поступила на юрфак СПбГУ. Это было очень интересное время, когда уже перестройка закончилась, 1993 год. А потом, вместо того чтобы отдать свой студенческий билет в деканат (по окончании учебы его надо возвращать), я решила его приберечь, чтобы ходить бесплатно в Эрмитаж. Через несколько месяцев я узнала, что туда набирают юристов. Если я поступлю на работу в Эрмитаж, то значит, я туда буду ходить каждый день, вообще сколько хочу! Я в полном экстазе…
Вы проработали там довольно долго?
С 1998 по 2005 год. Работала я не с искусством, а с документами, но это все же не обычная юридическая работа. У Эрмитажа в то время были фантастические проекты развития, выставки за рубежом собирали многотысячные толпы, и к нам приезжали выставки мирового класса. У меня была практика в Британском музее, в Национальной галерее в Лондоне, в музеях Америки. Однажды меня отправили в Лондон на выставку-ярмарку музейных товаров и лицензирования. Там меня познакомили с арт-дилером, антикваром Айвором Мазуром, занимавшимся русским искусством. Мы стали с ним дружить и через два года поженились. Я уехала в Лондон и начала потихоньку помогать мужу. Так искусство вытеснило юриспруденцию.
Почему английский антиквар решил заниматься русским искусством?
Торговля антиквариатом у Айвора наследственная, и он хорошо развил бизнес. У него русскo-еврейские корни по папе, мама — ирландка. Он считает себя отчасти русским, и ему русская культура всегда была интересна. Он знаток, у него глаз очень хороший и интуиция. Айвор научил меня любить русское искусство.
А как состоялась ваша встреча с «дягилевским» искусством?
Я решила, что надо дом в порядок привести: неправильно все было по моим стандартам. Я столько всего находила! Так я нашла черные пуанты и шапочку. Но они не выглядели миленько. Пуанты — ладно, а шапочка — достаешь из целлофанового мешка, и вся комната заполняется страшной пылью (это были ветхие страусовые перья). Внутри шапочки было написано: «Любовь Чернышева, CW Beaumont, 1919-й». А внутри черных пуантов: “With friendly feelings. Karnaval, CW Beaumont” — и дата. Я Айвору показываю: «Это на выброс?» А он говорит: «Нет. Я это много лет назад уже спас из груды вещей на выброс у своего старого приятеля. Это из русского балета».
Имя Любови Чернышевой, знаменитой балерины, привело к Ballets Russes. Потом я нашла фото, где она в этой шапочке с перьями. Это ее главная роль в «Шехеразаде». Она была женой Сержа Григорьева, директора Ballets Russes, администратора.
А чьи пуанты? С одними поговорили, с другими, и нас познакомили с Александром Шуваловым, который уже был на пенсии, но прежде возглавлял театральный музей в составе Музея Виктории и Альберта. Абсолютнейший фанат Дягилева. В 2006 году он познакомил нас с Сарой Вудкок, хранителем костюмов, которая прежде работала в Royal Opera House и лично знала Тамару Карсавину, Леонида Мясина, Лидию Соколову. Она недавно вышла на пенсию, и времени у нее было много. Мы с ней провели большое расследование. Черные пуанты принадлежат Коломбине из балета «Карнавал» в хореографии Михаила Фокина и оформлении Леона Бакста. Коломбину танцевали три танцовщицы: Лидия Лопухова, Лидия Соколова и Тамара Карсавина. По совокупности признаков мы сделали вывод, что принадлежали они Карсавиной. И почерк похож (много ее писем сохранилось в V&A).
Как в принципе попадали в коллекции костюмы и декорации постановок «Русского балета»?
Это чудная история. После смерти Сергея Дягилева в 1929 году Леонид Мясин, Любовь Чернышева, Сергей Григорьев присоединились к вновь образованной труппе «Русский балет Монте-Карло», учрежденной, в частности, Василием Воскресенским (сам он называл себя полковником де Базилем). Коллектив не только унаследовал репертуар, но и выкупил костюмы и декорации дягилевской антрепризы. Позднее труппа была преобразована в «Русский балет колонеля де Базиля». Он себя представлял вторым Дягилевым. Эта компания демократизировала «Русский балет»: они танцуют не для элитариев, а для всех. Билеты более доступны, и спектакли очень популярны. Постановки все еще идут дягилевские, хотя есть и новые. И самое интересное, что костюмы-то и реквизит тоже дягилевские в основном. Как они были изношены — можем себе представить! Костюмы исполнителей главных партий в большинстве случаев делали заново, а на второстепенные роли они оставались теми же.
«Русский балет колонеля де Базиля» прекратил свое существование с его смертью в 1951 году. Реквизит, костюмы, декорации хранились на складе под Парижем и были собственностью английской компании, директором которой являлся мистер Энтони Диамантиди из Таганрога. Он был богат, жил под Лондоном. Он финансово поддерживал балеты де Базиля.
У Сержа Григорьева, мужа Чернышевой, чью шапочку я нашла, директора Ballets Russes, были ключи от склада. Чернышева и Григорьев живут в Лондоне, где-то в Южном Кенсингтоне. Он болен. Это я уже говорю о 1967 годе. И вдруг переводчица Григорьева приносит в аукционный дом Sotheby’s костюм, в котором Вацлав Нижинский танцевал Синего бога (1912), костюмы акробатов по дизайну Пабло Пикассо к балету «Парад» (1917), костюмы Коко Шанель к «Голубому экспрессу» (1924). Sotheby’s решил рискнуть — прежде никто не продавал на торгах костюмы к балетам, — и устроил аукцион.
Аукцион 1967 года прошел очень успешно. Диамантиди узнал, конечно, что-то злобное написал Григорьеву, но денег с него не взял. Григорьев все равно вскорости умер. А Диамантиди вышел на связь с Ричардом Баклом, театральным критиком и фанатом Ballets Russes, который в 1954 году смог устроить в Эдинбурге и в Лондоне успешнейшую выставку «В поисках Дягилева», включавшую, помимо прочего, эскизы костюмов, декораций и сами костюмы, и предложил ему распродать оставшееся. А Бакл лелеял мысль о создании музея театрального искусства в Лондоне, считал, что каркасом должна стать именно эта коллекция, тем более что там феерический список художников — чуть ли не вся история искусства XX века.
Довольно неожиданно для Британии 1960-х.
Британцы, лондонцы всегда были благодарными зрителями. Ричард Бакл помог устроить на Sotheby’s целый цикл аукционов, а сам выступил главным покупателем. Он нашел спонсоров, поддержку Музея Виктории и Альберта. Торги проходили в 1968–1969 годах, потом в 1973-м. Костюмы представляли студенты балетной школы в театре «Скала» в Ковент-Гардене, Лидия Соколова была хореографом. Ричард Бакл купил для музея занавес Пикассо из «Голубого экспресса» с двумя бегущими менадами. Он приобрел много костюмов, почти все занавесы и декорации-задники (за исключением занавеса по эскизу Николая Рериха к «Половецким пляскам», который позже попал к нам, а сейчас в Третьяковской галерее). Все эти вещи стали основой театрального музея в составе Музея Виктории и Альберта.
Кто еще тогда смог купить костюмы и где они теперь?
К 1973 году, году последнего масштабного аукциона, у Бакла деньги закончились, и основными покупателями выступили Национальная галерея Австралии в Канберре, нью-йоркский Метрополитен-музей, музей «Уодсворт Атенеум» (из американского Хартфорда в Коннектикуте. — TANR), стокгольмский Музей танца… СССР купил занавес Валентина Серова к балету «Шехеразада»… Коллекционеры… Ну и другие частные лица. Одни — те, кто помнил Дягилева. Другие — модники и хиппи, потому что многие бакстовские и рериховские одеяния мало отличались от того, что было в моде на какой-нибудь Кингс-роуд. Ванесса Редгрейв купила костюм Девы-избранницы из балета «Весна священная».
Есть ли шанс купить что-то подобное сейчас?
Сейчас, если что-то появляется, чаще всего идет в музеи. С ними сложно бороться.
Однажды (это был 2011–2012 год) до нас дошла весть, что наследники Тамары Багратион-Имеретинской, из грузинских князей, которая жила в Англии и купила на Sotheby’s костюмы к балету «Тамара» (1912), распродают коллекцию. Но, пока мы добирались до Уэльса, к наследникам уже приехали представители Музея Виктории и Альберта и стокгольмского Музея танца, и нам ничего не досталось. Дочь коллекционера показала оставшийся костюм — поеденный мышами. Ну, мы его купили. Долго реставрировали, дублировали. Это костюм Царевны из «Жар-птицы» в оформлении Александра Головина. Я нашла потом фотографии Ольги Хохловой, первой жены Пикассо, в этом костюме.
Сколько у вас в коллекции предметов? Вы их где-то показываете?
У нас сейчас 36 костюмов и аксессуаров. Легендарная шапочка — это тоже единица хранения. В Москве первая выставка состоялась в 2009 году в Музее декоративно-прикладного и народного искусства, потом в Третьяковской галерее. Еще мы выставлялись в Бельведере в Вене, затем в Риме. Была маленькая выставка в аукционном доме Bonhams в Лондоне.
Вы продаете вещи из коллекции?
Музеям. Шелковый костюм Придворной дамы из балета «Песнь соловья», созданный по дизайну и частично расписанный Матиссом, у нас купила Художественная галерея Йельского университета, ряд костюмов и декорацию-задник к «Половецким пляскам» размером 10 на 23 м — Третьяковская галерея.
Как к вам попала эта декорация-задник?
Декорацию написал Борис Анисфельд по эскизу Николая Рериха в 1909 году для театра «Шатле» в Париже. Этот балет был, пожалуй, самым исполняемым за всю историю Ballets Russes. В «Шатле» была самая большая в Европе сцена. Для других европейских театров этот задник был велик, пришлось сделать другие декорации. Но, когда наступили времена де Базиля, сохранившийся задник использовали множество раз: не стесняясь, подгибали.
В таком виде мы приобрели его у наследников театроведа Филиппа Дайера (его все звали Пип). Он занимался атрибуцией вещей к аукционам 1968–1973 годов, и по окончании торгов на Sotheby’s задник ему выдали в виде гонорара. Филиппу тогда практически не платили, он был истинный энтузиаст. Думаю, что и мне повезло стать таким же энтузиастом.