18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Нынешняя выставка являет собой видоизмененный вариант проекта, показанного в 2021 году в Санкт-Петербурге, в пространстве «Севкабель порт». «В стране тотального дефицита и очередей поп-арта не может быть», — говорил в 1970-е годы советский авангардист Виталий Комар. Сегодня уже ясно, что в отечественном искусстве поп-арт был и поп-арт есть. А один из лидеров этого направления — Энди Уорхол (1928–1987) — до сих пор имеет огромное количество поклонников среди русских художников и сильно влияет на текущий арт-процесс. В России им восхищаются не меньше, чем Малевичем. В начале 1990-х автор этих строк была свидетелем, с каким восторгом Тимур Новиков демонстрировал друзьям подписанную самолично Уорхолом банку супа Campbell’s, которую ему из Америки привезла Джоанна Стингрей.
На выставке в ситуацию диалога мы поставили не только Уорхола и отечественных мастеров, но и разные поколения наших художников. Зритель сможет насладиться плодотворными результатами межкультурного контакта, оценить преемственность традиций внутри российского контекста и посмотреть на знакомые процессы современного искусства с нового ракурса.
Выставка «Тинькофф Город: Энди Уорхол и русское искусство» в Еврейском музее и центре толерантности показывает визуальные параллели между Уорхолом и русскими художниками, но взаимодействие этих миров глубже. Ниже мы проследим некоторые варианты полемики и диалогов.
На первый взгляд, яркие и наглые образы Уорхола не имеют ничего общего с сумеречно-депрессивным миром Рогинского. И тем не менее в 1960-е у них были похожие стратегии: они стремились вернуть искусству связь с реальностью. Для одного такой новой реальностью были товары на полках американских супермаркетов, для другого — мир советской квартиры: чайники и примусы, обшарпанные двери и поношенные пальто.
Они оба были в оппозиции разного рода метафизике («духовке»), будь то абстрактный экспрессионизм Джексона Поллока в США или богоискательские практики Михаила Шварцмана в СССР. Искусство Уорхола и Рогинского было демонстративно приземленным, некрасивым. «Мы все — продукты своего времени (а как может быть иначе?) И моя работа — это всего лишь отклик на то, что я вижу и знаю, что происходит здесь, на Западе, и особенно там, в России. Искусство с большой буквы, т. е. искусство само по себе, меня не интересует, или, вернее, я его не понимаю. Да я просто не знаю, что это такое в живописи — искусство. Это, наверное, только пока учишься. Если, скажем, большое искусство — это Рафаэль, то тем хуже для искусства», - говорил Михаил Рогинский.
Их сближает разнообразие активностей. Энди Уорхол занимался не только изобразительным искусством, но еще и снимал фильмы, продюсировал музыкантов, издавал книги. И Олег Семеновых позиционирует себя как куратор, композитор и поэт, специалист по sound и digital arts, основатель и руководитель художественных галерей. На выставке в Еврейском музее он показал работу «Деньги» — ответ уорхоловскому знаку доллара. Когда Уорхола спрашивали, почему он изображает доллары, он объяснял, что ему посоветовали рисовать то, что он больше всего любит. Русский вариант той же идеи получился даже ироничнее, с «духовным» подтекстом: Олег Семеновых слово «деньги» выложил на холсте собственными срезанными волосами и закрепил за образом магическую функцию. Полное название работы — «Волосы художника, состриженные в благоприятный день по лунному календарю для привлечения денег» (2021).
Энди Уорхол был первым среди художников XX века, кто сделал жанр автопортрета одним из важнейших в своем творчестве, подобно тому, как это было у старых мастеров. Но если художники прошлого смотрелись в зеркало, чтобы написать свой образ маслом на холсте, то Уорхол использовал новый медиум — шелкографию, позволяющую печатать большие тиражи. Автопортрет 1967 года, одно из ранних высказываний художника, разошелся на цитаты. Глядя вдаль, приложив руку ко рту, Уорхол выглядит расслабленным, уверенным и спокойным. Он воплощает собой архетипический образ художника как творца и зрителя. Серия «Я не…» знаменитого представителя московского концептуализма Юрия Альберта была начата в 1980 году и стала одной из наиболее знаковых в его творчестве. В ней он использует прием апроприации чужих художественных стилей и сопоставления себя таким образом с крупными мастерами XX века: Джаспером Джонсом, Джозефом Кошутом, Энди Уорхолом и другими. Этот проект — размышление Альберта о роли и месте художника в истории искусства.
На выставке классические уорхоловские портреты Мэрилин Монро висят рядом с фотографией Владислава Мамышева-Монро (1969–2013) в образе американской кинодивы. Двух художников объединяет то, что оба они были буквально лицедеями. Застенчивый в юности, страдавший от витилиго (пигментные пятна на лице) Уорхол в конце концов придумал себе образ — он ходил в серебристо-седых паричках (их была целая коллекция) и темных очках. Говорили, что у него были двойники, а также уверяли, что его картины подписывала мама. Он то ли нивелировал, то ли максимально утрировал свою индивидуальность. Те же цели преследовал и Владик Монро. Художник-актер с тысячью лиц, он обладал исключительным талантом вживаться в образ того персонажа, которого изображал, будь то прелестная барышня или страшный диктатор. Монро растворял свою индивидуальность в вымышленном герое.
На выставке представлено полотно Тер-Оганьяна «Campbells soup из серии „Картины для музея“» (1990), буквальная реплика «Большой банки супа Campbell’s» (1962) Уорхола, только Авдей изобразил свою банку по-русски живописно небрежно.
В 1990-е Тер-Оганьян делал хендмейд-объекты — те же жестяные банки Campbell’s, но, опять же, придавая им вид «заюзанности», рукотворности. Тем самым он как бы экспроприировал образы высокого искусства. Но это не единственное, что художников сближает. Во-первых, оба не чужды педагогической практики, во-вторых, оба — виртуозы неполиткорректных высказываний. Каждый в своем времени, они нащупывали границы общественной терпимости. Уорхол, например, в 1960-е изображал электрический стул, на котором казнили людей, или превращал в орнамент фотографии автомобильных катастроф (серия шелкографий «Смерть и катастрофы»). Тогда эти работы снимали с выставок, зато в 2013-м большую шелкографию «Авария серебряной машины» продали за $105,4 млн.
Еврейский музей и центр толерантности
«Тинькофф Город: Энди Уорхол и русское искусство»
До 31 марта
