Эль Анацуи: «Крышки от бутылок — универсальное средство выражения»

Эль Анацуи прославился благодаря скульптурам, созданным из алюминиевых крышек от бутылок, которые он забирает с переработки и соединяет в единое полотно с помощью медной проволоки. В этих обычно массивных, многоуровневых арт-объектах этнические традиции переплетаются с универсальным языком абстракции, а также затрагивается ряд политических, социальных и экологических проблем, вызванных перепотреблением, вопросами национальной идентичности и мировой торговли.

Эль Анацуи родился в Аньяко, в Гане, в 1944 году. Большую часть сознательной жизни провел в Нигерии, где был художником и преподавателем — более четырех десятилетий преподавал скульптуру в Университете Нигерии в городе Нсукка. Использовать крышки от бутылок в качестве материала он стал с конца 1990-х, а также разработал весьма инновационный подход к скульп­туре, объединив в работах дерево, керамику и «найденные вещи». В 2015 году на 56-й Венецианской биеннале Анацуи был удостоен «Золотого льва» за вклад в искусство, а его персональная выставка 2019 года в Доме искусства в Мюнхене стала посмертной для куратора Оквуи Энвезора, одного из самых известных покровителей художника.

Как вы получили предложение от Тейт Модерн?

Слово «Тейт» мне знакомо с детства, так что круг замкнулся. Я вырос в колониальном Голд-Косте, где до 1960-х годов, пока не появилась другая марка сахара, мы покупали Tate & Lyle (музей в Лондоне назван именем промышленника и сахарозаводчика Генри Тейта. — TANR). Так я впервые задумался о вещах, которые вызывают резонанс в обществе или связаны с трансатлантической работорговлей. Компания Tate, конечно, напрямую не принимала участия в последней, но немало на этом выиграла, и поэтому я захотел как-то обратиться к этому материалу.

В Гане самая большая концентрация замков работорговцев. Около 40, кажется, и это на относительно коротком побережье. (На побережье Гвинейского залива находится 28 замков и фортов XVI–XVIII веков разной степени сохранности, построенных европейцами и служивших укрепленными торговыми центрами времен афро-европейской торговли золотом и трансатлантической работорговли. В подземельях этих укреплений содержались рабы-африканцы, предназначенные для перевозки в Америку. В 1979 году форты и замки Вольты, Большой Аккры, Центрального и Западного регионов были внесены в список всемирного наследия ЮНЕСКО. — TANR.) Когда я приехал в один из самых известных, в Кейп-Косте, меня поразило то, что внизу там были подземелья для рабов, а наверху — часовня. Такая модель рая и ада. В Тейт Модерн я хотел воссоздать из сахара эту часть крепости. Но Турбинный зал оказался маловат для такой масштабной затеи, поэтому пришлось от нее отказаться. Тогда я подумал, что можно что-то сделать с крышками для бутылок — материалом, с которым я работаю давно. Их тоже можно связать с темами работорговли и производства сахара. И они также являются универсальным средством выражения, которое может вписаться в любое пространство, независимо от его размера. Так и решили.

Расскажите, пожалуйста, о начале вашей карьеры. Как вам удалось обрести яркий творческий голос в эпоху бурных перемен в Африке?

Я вырос в миссионерском приюте, где не было особого контакта с внешним миром: жизнь ограничивалась занятиями в классе и походами в церковь. В школе, а затем в университете все, что нам преподавали, было прозападным, особенно на факультете изобразительного искусства Университета науки и технологий Кваме Нкрума, весь курс которого был посвящен истории западноевропейского искусства. Так что сначала я был изолирован от родной культуры, а уже почти выпускником вуза почувствовал, что мое образование неполноценно и однобоко. Как-то не верилось в то, что до нас упорно доносили: что искусство — это то, чем можно заниматься только на Западе.

И что вы тогда сделали?

Я стал ходить в Национальный культурный центр Ганы в Кумаси, где находился университет. Там собирались музыканты, граффити-художники, мастера, работающие с тканями и принтами, и другие творческие люди. Так я впервые познакомился с чем-то, что было исконно африканским, ганским, коренным.

Я открыл для себя систему абстрактных символов «адинкра», где для передачи значений и идей используются пиктограммы, в которых зашифрованы народные афоризмы или представления о мире. Так и состоялось мое знакомство с абстрактным искусством. После стольких лет, посвященных созданию реалистичных эскизов или моделей, я увидел массу работ, которые пытались выразить мир не визуально, а концептуально. Это перевернуло мое сознание.

Как этот новый абстрактный язык проявился в ваших работах?

Как-то раз я заметил на рынке круглые деревянные подносы, которые торговцы использовали для демонстрации товаров, и подумал, что интересно было бы нанести на них знаки адинкры, которую я как раз пытался освоить. В итоге нашел резчиков, сделавших мне эти подносы разных размеров и форм. Потом нанес символы на середину, а по краям набил узоры, которые объясняли значение знаков посередине — такой словарик. Работал по старинке — раскаленным железным прутом выжигал орнамент на дереве. Зато все под рукой и максимально экологично.

Вы до сих пор тяготеете в своем искусстве к максимально доступным материалам.

Да, и тогда как раз произошел этот сдвиг. Работа с материалом, который доступен, удобен и понятен, автоматически означает, что все, что вы делаете, будет неразрывно связано с вашим окружением, близкими людьми и родной культурой. Так что это была моя попытка прикоснуться к национальной культуре, от которой в годы обучения я был изолирован. Когда я впервые показывал подносы, публике понравилось, потому что все видали их на рынке, а тут они появились в новом контексте. Интересно и необычно.

За последние десятилетия вы расширили спектр материалов, из которых создаете искусство. Но, будь то старые деревянные ступки, металлические терки для маниока, банки из-под сгущенки или алюминиевые крышечки от бутылок, вы преимущественно работаете с мусором и выброшенными вещами, которым даете вторую жизнь. Чем эта история так важна?

У любой вещи, бывшей в использовании, есть определенный заряд, определенная энергия, связанная с людьми, которые к ней прикасались, использовали ее, а иногда, может, и злоупотребляли ею. Это задает цель работы, а также помогает найти корни в окружающей среде и культуре.

Вы работаете с металлическими крышечками для бутылок более 20 лет. Что в них такого особенного?

С самого начала я стремился к форме, у которой нет описания. Подобно отрезу ткани, этот материал достаточно универсален, чтобы с его помощью делать множество разных вещей, открытых для разных трактовок. Но, как мне кажется, я немного ввел публику в заблуждение, потому что дал первым двум частям этого цикла работ названия «Мужская ткань» и «Женская ткань», а гамма бутылочных крышек воспроизводила цвета традиционного ганского орнамента — кенте. Поэтому было трудно отвлечь внимание публики от текстильной истории, хотя я задумывал прежде всего скульптуру, а не ткань.

Тем не менее ваши работы из крышек бывают очень живописными: порой монохромные, порой с яркими узорами, иногда полупрозрачные, как акварель, или такие, где цвет играет ключевую роль.

Сначала я использовал в работе только внутреннюю часть — просто кусок серебряного металла. Это как если бы я, делая скульптуру, не обращал внимания на цвет, а потом внезапно обнаружил то, что прежде ускользало от внимания, — окраску. У них же цветная поверхность! Так что пришлось начать думать и как живописец, чтобы понять, каким образом сочетать цвета и что делать с цветом, чтобы он нес смысл. В конце концов я пришел к тому, что делаю микс скульптуры и живописи. Но поскольку я не демонстрирую свои работы так, как обычно показывают классическую живопись, то есть не натягиваю их на холст, то я придаю им объемные складки и форму. Так появляются форма и цвет.

А еще наслаиваются смыслы. Помимо того, что каждый из этих элементов напоминает о выпитой кем-то бутылке, есть и важный с точки зрения экологии факт: вы повторно используете мусор. Кроме того, на бутылочных крышках нашлось место еще и для политики и истории.

Да, есть такие аспекты, на которые, я думаю, никто еще не обратил внимания. На крышках выгравированы названия брендов напитков, и одно только изучение этих марок дает представление о социологии, текущей политической ситуации и истории. Например, напиток под названием «Черное золото» отсылает к тому, что газировка обменивалась на рабов, которых переправляли в Америку. Или вот «Экомог» — так еще называется военная группа быстрого реагирования, отправленная Экономическим сообществом стран Западной Африки (ЭКОВАС) для подавления конфликта в Либерии и Сьерра-Леоне.

Вы обычно доверяете кураторам — позволяете им решать, как расставить, сложить или повесить ваши работы? Как вы относитесь к тому, когда другие пытаются интерпретировать ваше творчество? Можно ли сравнить процесс создания с исполнением музыкальной партитуры?

Наверное, подсознательно мои работы посвящены свободе — свободе делать что-то. У меня есть тайная цель — разбудить в каждом из нас художника. Если бросить людям вызов, если им сказать: «Вот вам сложенная вещь. Разверните ее и делайте с ней все что хотите», то это пробуждает в них желание творить, развивает воображение. Знаете, свобода крайне важна: она помогает многое сделать лучше.