Выкладывая вечность

В древнем городе Таруса, где творил Василий Поленов и жил Иван Цветаев, основатель ныне всем известного ГМИИ им. А.С.Пушкина, есть удивительный уголок искусства под названием «Дом литераторов». Здание с высокими потолками и колоннадой на входе некогда принадлежало местному санаторию и выполняло функцию столовой. Десять лет назад заброшенную и почти разрушенную постройку заприметил предприниматель и коллекционер Исмаил Ахметов. Выходящую огромными арочными окнами на Оку столовую, где в одном из залов даже не было крыши, Ахметов превратил в главное место притяжения города — настоящую арт-резиденцию, где хранится часть его обширной коллекции мозаичного искусства, а главное — живет и творит итальянский художник-мозаичист Марко Бравура.

Почему вы начали заниматься мозаикой?

Я родился в Равенне в 1949 году. Мне кажется, лет в 12 я впервые один отправился куда-то на своем велосипеде, разъезжал по городу и приехал к дверям базилики СантАполлинаре-Нуово. Был уже вечер, по улице разливался теплый мягкий свет. Я зашел внутрь, а там шли реставрационные работы, из-за которых в воздухе висела пыль от постоянного затирания штукатурки. И в туманном свете, который просачивался лучами сквозь окна, я увидел огромные мозаики. Это зрелище навсегда отпечаталось в моей памяти, я до сих пор помню все детали и испытанный восторг. Мой отец, оперный баритон, не хотел, чтобы я или моя сестра посвятили себя какому-то искусству. Но после неудачного опыта моей учебы в других областях отец сдался и разрешил мне пойти в художественную школу. Равенна славится своим мозаичным искусством, поэтому и школа мозаики там одна из самых сильных в мире. У нас были потрясающие преподаватели, которые учили всему — и живописи, и скульптуре, и графике, все было очень серьезно. И наше образование охватывало множество эпох — мы изучали и копировали византийские, римские мозаики. Кстати, в этом преимущество самой техники, даже через 3 тыс. лет археологи будут находить работы в том виде, какими они были созданы. Для художника углубление в историю — это очень правильный подход, нельзя научиться чему-то в полной мере, если не познаешь истоков. Собственно, так я и пришел к тому, чем занимаюсь до сих пор.

Что было после Равенны?

Я отправился учиться в Венецианскую академию изящных искусств. Позже ко мне перебралась и моя семья. Мы прожили в Венеции в общей сложности, наверное, лет 20, потому что много путешествовали и постоянно то уезжали, то возвращались. Например, зиму могли провести на Канарских островах, поэтому дети начинали говорить по-испански лучше, чем по-итальянски. Но при этом я основательно не занимался мозаикой. По молодости вообще рисовал туристов на площади Святого Марка. В высокий сезон я зарабатывал очень прилично, и мы с Даниэллой (супруга Марко. — TANR) и детьми вообще ни в чем не нуждались. Но спустя много лет, после очередных разъездов, мы снова вернулись в Венецию, и я понял, что это уже не тот город, который я так любил. Поменялось само ощущение, которое меня подпитывало, плюс нам всем уже хотелось какой-то стабильности, спокойствия. И мы решили вернуться в Равенну, туда, откуда все началось.

Там вы снова открыли для себя мозаику?

Я помню, как встретился со старыми друзьями-художниками и увидел, что они делали из мозаики. В основном, чтобы как-то обеспечить себя и прокормить семью, работали на заказ для каких-то церквей и кладбищ. Представляете? Кладбищ! Нет, конечно, что-то они создавали и для себя, более художественное, но все это смотрелось очень грустно. Я задался вопросом: почему не использовать эту удивительную древнюю технику для чего-то нового, современного, интересного? И я бросил себе этот вызов, понемногу начав делать что-то не похожее на классические мозаики. Было непросто — нужно было преодолеть все эти традиции, устои и стереотипы, в том числе и внутри себя, но не уйти при этом в моду, в трендовый минимализм, а остаться в рамках искусства. Потому что в этом волнообразном процессе, когда модные направления приходят и уходят, в веках запечатлевается только что-то самобытное и уникальное. А мозаика действительно способна существовать бесконечно долго, тем более современные технологии позволяют создавать объекты, которые не деформируются, не теряют цвет и не боятся ни жары, ни холода.

У вас очень разные объекты — монохромные и многоцветные, абстрактные и фигуративные. Как в вас это все уживается?

Я черпаю вдохновение из природы, поэтому в моих работах можно увидеть листья, раковины, охапки соломы или просто движения — волны, спирали, вихри, которые есть во многих естественных явлениях — от галактик до потоков воды или роста растений. Наверное, мои произведения в некотором смысле провокативны. Я делаю, как чувствую. Мне не достаточно получить что-то красивое, потому что когда говорят: «О, это красиво», — мне этого мало. Искусство должно захватывать все внимание. Современный художник абсолютно свободен, потому что мы все свободны, можем делать, что хотим.

У вас есть подмастерья или, может быть, ученики?

У меня есть помощники, которые помогают мне делать заготовки, резать материал, это очень непростое и физически тяжелое занятие. Но я вообще люблю собирать группы учеников и помощников. К примеру, над созданием скульптур Ardea Purpurea, первая из которых была сделана в Бейруте в 1999 году, со мной трудились несколько студентов, которые выкладывали мозаику своими собственными руками. Меня, кстати, много раз просили стать профессором и целенаправленно преподавать, но я каждый раз говорил: готов учить, если будет какой-то конкретный проект. Потому что этой техникой можно овладеть только в процессе реальной работы.

У Ardea Purpurea интересная история. ЮНЕСКО даже включила эту скульптуру в список охраняемого наследия Адриатики. Как она появилась?

Начиная с 1990 года в Равенне проходит музыкальный фестиваль, организованный Кристиной Маццавиллани, женой знаменитого итальянского дирижера Риккардо Мути. В определенный момент фестивальная программа стала включать выступления не только в Равенне, но и в других местах по всему миру, причем таких, которые пережили глобальные потрясения. Первым было Сараево, а следующим — Бейрут. После долгих лет гражданской войны там наконец начало зарождаться что-то новое, возрождаться культура, и со стороны ливанских организаторов Кристине и Риккардо поступил вопрос, может ли кто-то создать некий художественный объект, что-то знаковое, что-то олицетворяющее это возрождение. Они обратились ко мне, а я, конечно же, согласился. Мне хотелось создать что-то, наполненное множеством символов, связанных и с самим местом, и со всем миром, передать эту идею возрождения. Поэтому за основу я взял образ птицы, которая по легенде возрождается из пепла, но использовать его не буквально. Так я пришел к абстрактной форме, похожей и на два крыла, и на знак бесконечности, и на цепочку ДНК — все это прекрасно отражало мою идею. Рисунок мозаики, который покрывает скульптуру, тоже вторит этой концепции. Мне помогали студенты из разных уголков мира — Японии, Кореи, Перу, Германии и множества других стран, благодаря этому мы вместе смогли интегрировать их национальные культурные символы в общий мозаичный узор. И даже в этом процессе можно рассмотреть пересечение с историей места — совершенно разные люди, объединенные общим порывом, собираются вместе, чтобы создавать что-то новое из руин. Ardea Purpurea стала первым произведением искусства для общественного пространства, открытым в Бейруте после войны, поэтому для меня это действительно особенная работа. Через пять лет я повторил ее и в Равенне, но при этом рисунок мозаики у нее совсем другой, связанный уже с самой Равенной. Кстати, первый миниатюрный макет Ardea Purpurea стал основой для статуэтки, которую теперь вручают участникам Равеннского музыкального фестиваля.

Вы уже довольно давно живете в России, что многих изрядно удивляет. Как вам здесь живется и работается?

Мне здесь очень нравится — какие тут зимы! Какая природа! Тонино Гуэрра, поэт и сценарист оскароносных фильмов, первым заговорил со мной о русской культуре. Я считаю, что это идеальное место для этого периода моей жизни, в моем возрасте мне нужна спокойная атмосфера в окружении лесов и рек.

Инициатором вашего переезда был коллекционер Исмаил Ахметов, как вы познакомились?

Когда Исмаил начал интересоваться искусством мозаики, он, естественно, приехал в Равенну, поскольку это европейская столица мозаики. Тогда он планировал выпускать журнал на эту тему, и его познакомили с кем-то из администрации художественной школы, чтобы он мог узнать обо всех тонкостях работы в этой технике. Там он спросил, с кем из мастеров можно познакомиться, и в этом списке был я. Он начал методично посещать разные мастерские, так постепенно очередь дошла до меня. А я в тот момент работал с учениками над равеннской версией Ardea Purpurea. Ему невероятно понравилась эта атмосфера: большая студия, мастер с учениками трудятся над чем-то монументальным, работа кипит. И, как он признался мне много времени спустя, он сразу захотел, чтобы нечто похожее происходило и в России. Так он стал периодически приезжать ко мне, купил несколько работ, и у нас завязались очень теплые дружеские отношения.

Как он уговорил вас переехать?

Исмаил поначалу не говорил о том, чтобы я перебрался в Россию, но после нескольких моих выставок, которые он организовал в Москве, спросил: «А может, ты приедешь?» Я не понял, для чего — чтобы что? А он говорит: «Чтобы творить. У тебя все для этого будет». И мы с Даниэллой решили попробовать. Для нас это нормально, мы за всю свою жизнь где только не жили. Сначала приезжали сюда на месяц, на два, а потом, получив разрешение, остались. Первая студия была в Балабанове, недалеко от Тарусы. И Исмаил правда дал мне все, что было нужно. Один знакомый приехал в Балабаново, увидел стеллажи с материалами и был шокирован, что все это — палитра для художников, а не ассортимент смальты на продажу.

Как тогда появился «Дом литераторов»?

Исмаил увидел это здание, приехал ко мне в Балабаново и сказал: «Мне надо тебе кое-что показать». Привез меня и спросил: «Если мы приведем все в порядок и построим новую мастерскую, ты переедешь?» А тут все было в руинах, не было даже крыши. Да и Балабаново уже стало для меня уголком спокойствия и стабильности, но я снова согласился, потому что он будто чувствует и знает наперед, как лучше. Реставрационные работы и возведение новых построек заняли где-то два года, но переехали мы, когда полностью были готовы лишь студия и наши жилые комнаты, а залы все еще были недоделаны. Но в итоге получилось потрясающе. Здесь есть и галерея, где мы проводим выставки, и концертный зал, где проходят концерты классической музыки и, например, наш ежегодный благотворительный аукцион, и уютный обеденный холл, где можно устраивать приемы. То есть это не только место для меня как художника, хотя творить с такими видами за окном — это просто мечта, это еще и центр культурного притяжения для всех, кто хочет познакомиться с искусством мозаики. Конечно, здесь очень много моих работ, в концертном зале расположен целый цикл «Икона природы» из 13 панно, но «Дом литераторов» украшают произведения и других авторов, которые входят в коллекцию Исмаила.

Что у вас в ближайших планах?

Главное, пожалуй, это выставка в Казани. Специально для нее я сделал третий вариант Ardea Purpurea. Мне всегда хотелось ее повторить для России, и наконец представился случай. А если говорить о новых проектах, сейчас я думаю над скульптурой в виде маяка. Он будет складываться из широких мозаичных пластин, которые расположены внахлест, но не соприкасаются, чтобы подсвечивать их изнутри. На самих пластинах будут высказывания великих писателей, что-то глубокое и отражающее разные культуры, например слова Александра Пушкина, Данте Алигьери и других. Прелесть этой задумки в том, что ее можно, как и «феникса», повторять в разных странах, увеличивать или уменьшать в размере, украшать совершенно разными высказываниями, которые будут созвучны времени и месту. Мне кажется, в нем много символизма — это маяк, разливающий свет мудрости.