Андрей Логвин: «Хотел как лучше, а получилось идеально»

Наш разговор проходил в Zoom, потому что герой интервью находился в это время на Эльбрусе.

Катаешься? Наверное, на черных трассах?

Я без трасс катаюсь, по целине, на леднике — фрирайд называется.

С сопровождающими?

Иногда с гидом, иногда один. Вначале еду на подъемнике, потом, проваливаясь по колено в снег, пилю вверх пешком. Сегодня, например, прошел 8 км.

С лыжами?

С доской. Лыжи — не по-па­цан­ски.

Но это ж тяжело!

Я в горы приезжаю восстанавливаться. Вначале совершенно «угашенный», но на третий день появляется энергия.

Кем ты себя сегодня ощу­щаешь: дизайнером, художником?

Точно не дизайнером. Лет шесть тому назад со мной случилась история: сгорела мастерская. Погибли пара компьютеров, большое количество работ, но знаменательно, что возгорание произошло от свечи из храма Гроба Господня в Иеру­салиме. Вмешались высшие силы — нельзя было не понять. Я решил, что мне больше не надо заниматься дизайном: изменилась ситуация, пришли новые клиенты, появились молодые, безбожно демпингующие исполнители, стало скучно.

А потом пришел ковид, и Максим Боксер придумал сообщество «Шар и крест». И тут «картинки-мемасики» (рисунки с текстом. — TANR), которые я делал для себя, вдруг начали бешено продаваться. В лучшие дни уходило до 15 работ. Я немного поэкспериментировал со стилем, понял, что оптимальная техника — масляная пастель на бумаге. И подумал: «Так вот же мой путь! Я могу зарабатывать быстрее и веселее, чем все эти душные разговоры с клиентами по поводу рекламных образов и фирменного стиля». За полтора года изоляции у меня сформировался круг поклонников, я начал развивать социальные сети. Сейчас эта линия жизни занимает меня в первую очередь.

Ты ведь раньше, в пору молодости и работы главным художником издательства «ИМА-Пресс», делал перформансы. Например, тараканьи бега («Ставьте на Зеленого!») в 1996-м, в преддверии президентских выборов.

Да, и мы же принимали на этих тараканов ставки в долларах! А в 1995-м я сделал акцию «С днем рождения, смерть!» — в честь 50-летия бомбардировки Хиросимы. В ясный августовский день толпа художников и артистов прошлась мимо американского посольства с раскрытыми черными зонтами. Это был первый в России флешмоб, еще до всяких интернетов и соцсетей. Леонид Парфенов в «Намедни» показал о нас репортаж. Все получилось круто. После шествия мы поехали сжигать праздничный торт, который по эскизам моего плаката «С днем рождения, смерть!» сделал и, главное, поджег художник Юрий Шабельников. Он во все действо встроился, придумал яркий финал, но именно он обозначен автором всего-всего, в том числе шествия с зонтами, в книге «Российский акционизм. 1990–2000» (2007), которую написал Андрей Ковалев.

Надеюсь, этим интервью мы восстановим твое авторство. Примерно тогда же, в 1997-м, был создан знаменитый плакат «Жизнь удалась» с черной и красной икрой. Ты не раз говорил, что не хотел бы остаться автором лишь одного этого произведения, но как-то так получается…

Дело не только во мне, но и во времени. 1990-е были яркими — вот и плакаты получались ударными. Было жесткое деление на своих — чужих, вчера — завтра, бедность — богатство, социализм — капитализм, и это легко описывалось.

И еще было много-много надежд. Сейчас общество распалось на дикое количество групп, подгрупп со своими интересами, точками зрения и повесткой, все это многообразие не сводится к простой формуле. Каждый сам по себе, расцвел культ частной жизни.

Поэтому у тебя в работах так часто встречается слово «секс»? Это ядро частной жизни?

Слово хорошее, емкое. Пару лет назад я придумывал работы с этим словом и продавал их на онлайн-аукционах в соцсетях по понедельникам. Назывались акции «Секс по понедельникам». Работ накопилось так много, что в 2023-м мы организовали выставку в галерее Cubed. Хотелось показать, что на эту тему можно говорить весело и легко. Те, кто покупает, уверяют, что работы помогают им наладить отношения, создать семью и родить детей.

Понятно, ты как Кашпировский. А почему выставка в Cubed называлась 3SEX3?

Это постмодернистский стеб — отсылка к киноплакатистам 1920-х братьям Стенбергам, которые подписывались «2 Стенберг 2».

А как ты вдруг стал практиковать, если можно так определить, визуальные хайку — краткие стихи: «Апрель, а у тебя еще лед в глазах», «Я тебе интересен больше, чем себе», «Вернись, я ничего не помню», «Хотела как лучше, а получилось идеально» и так далее?

Я суперлитературоцентричен. Мне нравится польский плакат, потому что он построен на метафоре, а она рождается на основе текста. Я сейчас преподаю в «Вышке» и объясняю студентам, что метафора сама по себе в голову не приходит. Вначале надо четко сформулировать вопрос, а потом четко на него ответить, и, когда найдутся нужные слова, их легко можно будет визуализировать.

У тебя же немало акций, основанных на игре букв и слов. Какие самые запомнившиеся?

Я несколько раз участвовал в Красноярской биеннале. В 2007-м куратор Сергей Ковалевский предложил мне подумать над темой «Чертеж Сибири». Я оттолкнулся от идеи, что, во-первых, у нас в стране при въезде в любой город стоят большие буквы с названием населенного пункта, и сделал из бетона гигантское слово «Сибирь». Во-вторых, этот край до сих пор фундамент государства, там все природные богатства. Поэтому в бетонный раствор для букв мы добавили монет, чтобы они потом, как золото, поблескивали. И в-третьих, в 1990-е условные олигархи Сибирь присвоили. Акция называлась «Разрушение Сибири». Буквы стояли на городской площади. Я приехал туда в большом черном джипе, одетый в black tie и начал кувалдой слово громить. Вокруг собралась толпа. Буквы поддавались с трудом, и очень скоро люди бросились мне помогать — такой вот эффект Тома Сойера. Возможно, это было наивно по смыслу — акция-плакат, «маяковщина». Но получилось зрелищно. Из четырех минут репортажа о биеннале на канале «Культура» полторы минуты говорили об этой акции. Журналисты все правильно интерпретировали: «Хотел олигарх разрушить Сибирь, да не вышло!»

Как тебе приходят в голову крылатые выражения?

Я их выхватываю из потока жизни. Могу среди ночи проснуться и что-то записать. Или когда иду с дочкой в театр. Она даже напоминает, чтобы я не забыл блокнот и ручку.

Но ты ведь еще и играешь со смыслом, обрывая фразы в самых неожиданных местах.

Здесь тоже своя история. В том же Красноярске, готовя очередную выставку, я наблюдал за местом на набережной Енисея, куда обычно приезжали свадьбы. Было это лет 15 назад, я себе казался старым аксакалом, все понимающим про людей, в том числе про женихов с невестами: кто завтра расстанется, а кто пару лет протянет. Пока я это все скептически наблюдал, мне было озарение. Я подумал, что слова «я тебя люблю» универсальны: они выражают широчайший спектр чувств, применимы в миллионах ситуаций. Да и вообще, больше трех слов для мудрости не надо. Позже я прочел, что средняя длина слов в русском языке — примерно пять целых и четыре десятых буквы. Я округлил до пяти. Так сложился паттерн «три по пять». Надо было записывать все что угодно в трех словах — пятнадцати буквах. «Аснит Сянам Трава», «Благо Слови Ибеги», «Мы-За Идаже Против», «Хвати Тужеб Ухать» и так далее. Пару лет я был на этой идее зациклен на уровне психоза. Сегодня я уже не придерживаюсь формулы «три по пять», но заданный ею вектор на легкий абсурд остался.

В 2018-м я делал акцию со студентами во дворе Музея Москвы: на снегу в трафарет «три по пять» мы записывали русские пословицы и поговорки. Они, конечно, в трафарет не вмещались, но то, что входило, давало новый смысл.

А почему на снегу?

В России это основной медийный материал. Мы живем в снегу, а его никто не использует. У меня много работ со снегом. Однажды я сделал ремейк «Черепа» Дэмиена Хёрста. Слепил из снега гигантский череп, раскрасил его краской из баллончика, сфотографировал и послал Хёрсту, который, как известно, свои черепа инкрустирует бриллиантами и продает за $100 млн. Пригласил его в Москву: «Мы с тобой столько черепов тут из снега нафигачим!»

Ты только что участвовал в «Арт Москве» с абстрактными работами. Это очередной этап?

Я только к нему подбираюсь. Пробую делать на фанере подкрашенные рельефы из песка. Ищу визуальную формулу энергии. Хотя мне кажется, что мой путь — буквы.