Сила красного: Третьяковка учит отличать Архипова от Малявина

Среди вопросов, которыми начинающие любители искусств мучают искусствоведов, обязательно будут: «Как отличить Моне от Мане? А ван Гога от Гогена?» Более образованные посетители музеев размышляют уже над другими задачами, посложнее, и вопрос «Как отличить Малявина от Архипова?» — один из них. Ответу на него и посвящена открывшаяся в Третьяковской галерее выставка, безусловно являющаяся одной из главных этой осенью — благодаря своей зрелищности, а также продуманности и внятности ответа на тот самый вопрос.

Если рассматривать картины обоих художников по отдельности или пересказывать их биографии, то сходств действительно очень много. Оба — почти ровесники (разница в семь лет), оба — крестьянские дети, получившие академическое образование. Визитной карточкой обоих стали изображения русских баб, одетых в красное (интересно, что оба находили своих моделей в Рязанской губернии). Но решение кураторов выставки Надежды Мусянковой и Екатерины Евсеевой столкнуть их лицом к лицу, как на очной ставке, позволяет внимательному зрителю быстро натренировать глаз и перестать их путать между собой.

Физиология цвета

Вторым столпом выставки стал выбор красного цвета как определяющей доминанты проекта. И Малявин, и Архипов, конечно же, пользовались всеми другими красками, однако ассоциируются именно с красным. При этом надо понимать, что если бы оба художника были фанатами («адептами» — следуя заголовку выставки) не красного, а, скажем, синего или зеленого, то такой же зрелищной экспозиции, как сейчас, не получилось бы. Ни один другой цвет не воздействует на психику столь же сильно, как красный, причем именно на физиологическом уровне. Эксперименты на людях (настоящие, с проводками и датчиками) доказывают, что при созерцании красных предметов учащаются дыхание и сердцебиение, повышается давление, может возникать ощущение повышения температуры в комнате, а также усиливается чувство голода. Про сексапильное воздействие красной одежды всем и так известно, а вот еще один факт: у спортсменов, выступающих в красной форме, повышается уровень тестостерона, что дает им больше шансов на победу. Представители естественных наук провели исследования влияния красного цвета на мозговые волны и изучили, как колбочки в сетчатке на него реагируют. Оказалось, что благодаря эволюции для нашей зрительной системы лишь два цвета являются особенными, наиболее быстро активируя колбочки сетчатки и распознаваясь мозгом. Это красный и, предсказуемо, его антипод — зеленый. Реакцию они вызывают противоположную, причем это справедливо и для экспериментов на человекообразных приматах, то есть эффект этот чрезвычайно древний, имевшийся и у первобытных людей.

Научные данные объясняют немного странное ощущение, возникающее во время посещения выставки. Малявин писал на очень крупных полотнах, и его гигантские бабы в красном, нависающие сверху, заставляют как-то чересчур резко затаить дыхание. Его крупноформатная живопись по ощущению заполнения пространства похожа на фрески — нет, скорее, на стенопись пещерных людей, на огромных красных быков Альтамиры, в них есть нечто хтоническое. Вы заметили, как мы опять возвратились к разговору о первобытности? Это ненамеренно, всего лишь подсознательное воздействие яркой живописи, вдобавок написанной крупными энергичными мазками, будто вылепленной из глины, обмазанной охрой.

И особенно странно понимать, что вся эта великолепная симфония живописи, эталонное воплощение «русской красоты», возникла не в последнюю очередь благодаря тому, что в 1830-е годы один купец из Владимирской губернии по имени Федор Баранов принял очень рискованное по тем временам решение — красить ситцы в красный цвет импортным «французским краппом» (порошком из корня морены красильной). Именно с его легкой руки и возникла крестьянская мода, которая сегодня кажется неотъемлемой, древнейшей частью нашего народного костюма.

Два виртуоза

Но вернемся к авторам: чем же все-таки Малявин и Архипов друг от друга отличаются? Чтобы зритель выучил этот урок как следует, кураторы сделали выставку так, словно выстроили на столе химические сосуды для эксперимента. В одном зале — отдельно Малявин, в другом — отдельно Архипов, а вот в центральном зале они смешиваются, вспыхивая фейерверком знаменитых «Вихря» и «Смеха». По замыслу «Архитекторов Асс», авторов дизайна экспозиции, этот круглый центральный зал символизирует деревенский хоровод. Поскольку выставка проходит в Инженерном корпусе, который оказался маловат для нее (открытие выставочного «стадиона» в Кадашах обещают только 30 октября), то «Адептов красного» разместили сразу на двух этажах, и в зал Архипова зритель попадает в последний черед. Это делает визуальную дегустацию и упражнение по различению авторов еще более интересными.

Разница оказывается весьма наглядной. Она проистекает и из характеров обоих живописцев, и из разницы в возрасте. Архипов родился в 1862 году, а Малявин в 1869-м, и этот, казалось бы, небольшой отрезок времени развел их по разным школам и поколениям. Более старший Архипов явно продолжает работать в русле передвижников, хотя и делая это более свободной кистью и с жизнерадостной палитрой. Некоторые его полотна — яркий, сочный импрессионизм, как, например, «Возчики» (1909–1910) с завораживающим бирюзовым ведром на первом плане, приехавшие из Рос­товского музея изобразительных искусств. Он делает то же, что и Андреас Цорн с Хоакином Сорольей: исследует поведение света в реальном мире. У него много жанровых крестьянских сценок и освежающих взор пейзажей. Что касается его баб и девок — да, они наряжены в красное, но при этом они достаточно спокойны и дружелюбны и, главное, привязаны к нашей реальности.

А вот женщины Малявина совершенно не от мира сего, причем в пугающем смысле этого слова. Это воплощение хаоса, бурной стихии огня, они олицетворяют какую-то древнюю магию и пристально смотрят на зрителя особенно яркими на темновато-оливковых лицах глазами. Эпизод из биографии художника, который можно использовать как ключ к демоничности его творчества: талантливый крестьянский сын, в юности Малявин стал заниматься иконописным ремеслом и в итоге попал в греческий монастырь Святого Пантелеймона на Афоне, где продолжил практиковаться в той же профессии, — но случайно в обитель завернул скульптор Владимир Беклемишев, который сманил его в Петербург учиться настоящей живописи. Так что, с некоторым преувеличением, Малявина можно назвать «расстригой». А еще он любил Врубеля, и это тоже видно в пульсирующем полотне его живописной поверхности.

Так что, в отличие от Архипова — никакого реализма, никаких нежно-розовых рассветов и жанровых передвижнических тем. Это уже постимпрессионизм, даже экспрессионизм (он особенно заметен в его позднем, эмигрантском творчестве, полном искривленных страшных морд, но мудрые кураторы не стали засорять ими сюжет выставки). Вместо пейзажного жанра у него — портреты, талантливые и разнообразные по стилистике, где-то напоминающие Валентина Серова («Константин Сомов», «Анна Остроумова-Лебедева»), где-то — дореволюционного, кружевного Исаака Бродского (гигантский «Автопортрет с женой и дочерью»).

С выставки уходишь с более частым сердцебиением, повышенным давлением и усиленным чувством голода — но намного более образованным.

Государственная Третьяковская галерея, Инженерный корпус
«Адепты красного. Малявин & Архипов»
До 16 февраля