18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Не утихает дискуссия по поводу расформирования созданного в 2001 году отдела новейших течений (ОНТ) в Государственной Третьяковской галерее. Теперь в статусе сектора он войдет в отдел искусства второй половины ХХ — ХХІ века — новую структурную единицу музея, созданную на базе отдела живописи второй половины XX века. Первый глава ОНТ, искусствовед и куратор Андрей Ерофеев, 18 октября выступил с открытым «Письмом протеста», в котором ликвидация отдела была названа «непростительной ошибкой, наносящей серьезный ущерб современному искусству в России, культурному кругозору отечественной публики и репутации самой Третьяковской галереи». Днем позже с официальным комментарием в своем Telegram-канале выступила и Третьяковка. В сообщении подчеркивалось, что музей, «безусловно, продолжит заниматься современным искусством как в выставочной практике, так и в сфере комплектования фондов». Но значительная часть арт-сообщества по-прежнему относится к реорганизации со скепсисом, и на это есть причины.
Поворот к современному искусству в Третьяковке наметился в 1990-е, которые открылись долгожданной музейной премьерой нонконформизма — выставкой «Другое искусство» (1990–1991). После череды персональных ретроспектив собрание музея пополнилось отдельными работами Владимира Вейсберга, Дмитрия Краснопевцева и других шестидесятников. Кроме того, при отделе советской и современной живописи был создан экспериментальный фонд, который позволял брать произведения, не являвшиеся ни живописью, ни графикой, ни скульптурой (туда попали, например, работы Ильи Кабакова, Игоря Макаревича и Андрея Монастырского, некоторые из них были переданы музею Министерством культуры). Так к концу десятилетия была подготовлена почва для того, чтобы сделать первую постоянную экспозицию на Крымском Валу, развернув ее на весь XX век — от авангарда до 1990-х, постепенно теснивших с обеих сторон соцреализм.
Искусствовед Анна Романова, которая вместе с Сашей Обуховой, ныне куратором архива музея «Гараж», участвовала в подготовке этой экспозиции в составе рабочей группы, вспоминает: «Мы находились между молотом и наковальней. С одной стороны были академики, которые хлопали дверями на ученых советах по поводу экспозиции и писали о нас гневные передовицы в центральных газетах, а с другой — наши друзья, которые не верили, что Третьяковка может показать современное искусство, и заранее предрекали нам провал. Но энергия внутри музея была такая, будто происходит революция. И в этих условиях отдел новейших течений просто обязан был родиться».
Тем временем за пределами ГТГ, в музее-заповеднике «Царицыно», тоже шло формирование коллекции нонконформизма. Этим занимался образованный в 1989 году (когда «Царицыно» еще было Государственным музеем декоративно-прикладного искусства народов СССР) сектор новейших течений, которым руководил Андрей Ерофеев. Особое внимание Ерофеев уделял «эфемерным и неочевидным произведениям, сделанным без расчета на коммерческую и музейную перспективу». Объекты, инсталляции (часто масштабные, созданные специально для временных выставок), документация перформансов лучше всего отражали живой художественный процесс. Коллекция должна была стать основой будущего музея современного искусства, и этому пока не существующему музею художники дарили свои работы. Небольшая часть приобреталась на бюджетные средства Министерством культуры, еще одну часть составляли артефакты, оставшиеся после художественных акций и сайт-специфических (то есть созданных для конкретных пространств) проектов.
Первым домом этих работ стали вовсе не руины дворцового комплекса, а настоящий противоядерный бункер. Тогдашний директор музея в Царицыне, ветеран Великой Отечественной войны, генерал-майор Всеволод Аникович, выхлопотал этот объект гражданской обороны для хранения музейных фондов. Помимо плодов художественных экспериментов, в бункере у МКАД томились произведения декоративно-прикладного и наивного искусства.
К концу 1990-х собираемая Ерофеевым коллекция так разрослась, что «Царицыно» отказывалось ставить на свой баланс новые поступления. Но в 1998 году неучтенная часть тоже обрела государственный статус. В 2001-м на заседании ученого совета в Третьяковке единогласно (при одном воздержавшемся) утвердили рекомендацию Минкульта о передаче коллекции ей. В том же году в ГТГ учредили отдел новейших течений, во главе которого встал Ерофеев.
Среди первых сотрудников нового отдела оказались критики и искусствоведы Сергей Епихин, Татьяна Волкова и другие. Со стороны музея к нему присоединилась Анна Романова и Саша Обухова. Чуть позже пришла Наталья Сидорова (после ухода из Третьяковки Ирины Горловой, которая возглавляла ОНТ с 2017 года, она стала исполняющей обязанности заведующей отдела и впоследствии будет руководить сектором). С самого начала отдел вел бойкую выставочную программу, а вот пространство для постоянной экспозиции пришлось буквально отвоевывать. «Нам выделили тупиковый зал под лестницей, но вскоре главный хранитель сообщил, что выставлять там вещи из постоянной коллекции нельзя, потому что зал не оборудован сигнализацией, — вспоминает Ерофеев. — Тогда я придумал набивать на стены большие листы фанеры, а художники (среди них были и Гоша Острецов, и Георгий Литичевский, и Алексей Каллима, и многие другие) рисовали на них акрилом муралы. Каждые три месяца поверх набивали новый слой фанеры, и экспозиция менялась. Это продолжалось где-то с 2003-го по 2005-й. Представьте себе, годы спустя это всё сожгли!»
В 2005 году в г-образной анфиладе, где сегодня устраиваются временные выставки, наконец появилась постоянная экспозиция ОНТ, пересекавшаяся некоторыми именами с постоянной экспозицией XX века, расположенной этажом выше. В 2008-м Андрея Ерофеева уволили из музея, и руководство отделом перешло к Кириллу Светлякову, который был его заместителем и хранителем временного фонда.
«Там, в основной, верхней, экспозиции, никогда не было нарративов, они руководствовались только именами. А у Андрея была идея рассказать историю искусства с 1960-х годов и хотя бы до 1990-х. Я следовал этой концепции — экспозиция менялась по составу и тематике, но по характеру оставалась прежней», — говорит Светляков. Новый период существования отдела запомнился, в частности, выставками, где «новейшие течения» концептуально схлестывались с разными другими «течениями», включая соцреализм, выявляя тот или иной конфликт или проблематику. После каждой временной выставки экспозиция обновлялась, пока не была окончательно демонтирована в 2017 году, частично переехав в верхние залы. «Когда слили экспозиции, то фактически „слили“ и отдел, — считает Светляков. — Искусство 1980-х, 1990-х, новые медиа — все это исчезло. Остались одни картины».
Конечно, ряду объектов удалось найти место наверху, но уже в меньшей концентрации. Это объясняется в том числе нехваткой места. Так, по словам Ирины Горловой, вставшей тогда у руля ОНТ, уже укомплектованный зал московского концептуализма пришлось отдать под реставрационное пространство.
Тем не менее было принято решение и дальше развивать собрание. Выставка «Искусство 2000-х» (2018), большинство экспонатов на которую было отобрано из частных коллекций, выявила новую лакуну. В годы директорства Зельфиры Трегуловой фонды музея значительно пополнились, в основном за счет даров (более 100 произведений искусства 2000–2010-х годов музей получил от Фонда Владимира Смирнова и Константина Сорокина, несколько сот единиц хранения передал в 2020 году Иосиф Бакштейн, и это лишь часть). Ранее, при Кирилле Светлякове, начался прием 1937 работ из собрания Леонида Талочкина и еще 600 других, закупленных или принятых в дар (директором в то время была Ирина Лебедева). Поток поступлений заострил проблему временного хранения.
Переживания на фоне ликвидации ОНТ сконцентрированы прежде всего вокруг «неучтенки» из отдела новейших течений: около 3 тыс. произведений, включая собранные Ерофеевым еще в «царицынские» времена, до сих пор лежат «на временных номерах» и рискуют так и не стать частью Музейного фонда страны. Многие винят в этом сотрудников Третьяковки, но поспешно. «Чтобы разобрать этот фонд, нужно разыскать автора или наследников каждой работы (а если речь идет об арт-группе, то всех участников), получить от них необходимые документы, потом написать экспертное заключение и подать заявку на фондовую экспертную закупочную комиссию, потом пройти ее (а проходит она не каждый месяц), чтобы заявку одобрили или отклонили, и только после этого работу можно принять либо вернуть автору, — объясняет Горлова. — Бывает, что кто-то ушел из жизни и при этом никто не вступил в наследство. Кроме того, старые дарственные, начала 2000-х, сегодня недействительны. Юристы музея не могут пропустить такие работы на комиссию, они требуют собрать новые документы. По этим причинам во временном хранении зависли действительно важные вещи. Например, инсталляции группы „Инспекция «Медицинская герменевтика»“, которая давно распалась».
Кирилл Светляков отметил, что некоторые художники и вовсе отказывались авторизовывать свои произведения, считая их недостойными музеефикации (и при этом не забирали). Из этих вещей тоже образовался определенный балласт.
В последнее время — в преддверии намеченного на конец 2026 года закрытия на капремонт здания на Крымском Валу — работа по разбору временного хранения шла еще активнее. Только за минувшие пять лет этот фонд уменьшился более чем на 2 тыс. единиц хранения (в 2019 году было около 5 тыс.); параллельно оформлялись дары. «Хранители трудились не покладая рук, — говорит Горлова. — Отдел учета однажды просто взмолился, настолько мы перегружали их работой».
Поскольку ОНТ сохранится в виде сектора, пусть и потерявшего былую самостоятельность, можно ожидать, что эта работа продолжится. Но заведовать новоиспеченным отделом искусства второй половины ХХ — ХХІ века будет специалист по живописи — старожил ГТГ Наталия Александрова, и поэтому есть опасения, что часть работ будет отклоняться сразу, не доходя до экспертной комиссии. «Даже новые сотрудники, трепетно относящиеся к этому искусству и работающие с ним в белых перчатках, не всегда понимают, что перед ними: диптих или триптих. Или как вещи в инсталляции связаны друг с другом. Опасно, когда этот материал попадает к людям, не знающим, как его показывать и интерпретировать», — сетует Андрей Ерофеев.
Посвященная «новейшим течениям» часть постоянной экспозиции, как ожидают причастные к ее созданию, впадет в анабиоз. Она выхолащивается уже сейчас (например, не так давно из-за жалоб особо чувствительных посетителей в запасник убрали картину Леонида Сокова «Сталин и медведь»). Но, возможно, анабиоз как раз и позволит пережить с минимальными потерями этот трудный этап.
