Борис Юхананов: «Фрактальный метод работы очень продуктивен и избавляет от стагнации»

Вашему театру исполняется десять лет. Планируете ли вы как-то праздновать эту дату?

Слово «праздновать», может быть, не самое точное, но «отметить» (не в смысле выпить и посидеть, а в смысле поставить зарубину такую) очень важно. Поэтому да, наше отношение к дате постараемся проявить. Реально я пришел в театр раньше, в 2013 году, уже отмеченный выбором московского правительства как художественный руководитель. После этого мы на полтора года закрылись и просто работали над реконструкцией театра, над взаимодействием с прекрасным актерским коллективом. В общем, мы создали совершенно другую территорию. А 26 января 2015 года мы открылись, и вот от этой точки отмечаем эти десять лет.

Что достигнуто, а что еще предстоит сделать?

Все в процессе и движении. Это очень большая работа всего коллектива, который состоит из специалистов высочайшего уровня и взаимодействует синкретично, как этого требует театр. Мы часто мыслим спектаклем как проектом. Только мы закрепили некий формат, а я уже внутри себя ощущаю, как рождается следующий этап этой художественной парадигмы, с которой я взаимодействую как художник, режиссер и писатель. Но дело не только во мне, в моих устремлениях. У нас всегда работало и будет работать множество разных режиссеров. Театр остается театром режиссуры, который ищет себя в очень разных векторах развития и специализации и опирается на углубленное понимание технологий театрального процесса, в центре которых — работа с актером, художником, композитором, с разными цехами, которые подчас берут на себя очень сложные задачи, такие как свет или мэппинг. Все это должно быть устроено так, чтобы каждый участник, вектор этого синтеза, сам включал в себя синтез. Как, например, в хорошо осознанной и сделанной мандале или фрактале. Фрактальный метод работы очень продуктивен и точно избавляет от стагнации.

Какое место в вашем театре занимает художник?

Огромное место. Мы работаем только с очень одаренными и профессионально состоявшимися сценографами. По-другому не получится. Работа просто с гениальным художником — как маркетинговый жест — возможна, но тогда потребуется еще один художник как функция, который обеспечит переход идеи на территорию театра. Точно так же и композитор должен оказаться здесь не просто инструментом, который использует режиссер в своих художественных манипуляциях. Мы стремимся к подлинному участию. И тогда художник, выходя за рамки своего стиля или темы, отправляется в особого рода приключение. И тогда его участие может оказаться очень разнообразным и не может быть подвержено дефиниции. Например: «художник обязан сидеть на всех репетициях и говорить свету, какой прожектор куда ставить». Нет, не так, по-разному, и разница эта неописуема. Но мы открыты к диалогу, всегда.

Как вы взаимодействуете с Анастасией Нефедовой, главным художником театра? За что вы ее цените?

Иногда мы с Настей интуитивно друг друга слышим, без слов. Мы как бы ускользаем, избегаем рабочих фраз, которые могут отформатировать такую таинственную, важную, сокровенную область, как триггерное общение двух художников на старте. А дальше все становится очень конкретно. У нее появляются свои синтетические инициативы, далеко выходящие за рамки художника по костюму. А я больше с Настей работаю как с главным художником театра, который может услышать целое, не вмешиваясь в работу другого сценографа. И как с художником, который берет на себя часто уникальную работу с костюмом, который больше, чем просто костюм. Он впитывает в себя будущее спектакля, который еще не родился. Вот такое таинство, без которого невозможно в нашей области.

Соавторами спектакля «Психоз» Александра Зельдовича были видеохудожники AES + F. Как работа с подобными художниками влияет на развитие театра?

AES + F — это невероятно зрелая, выдающаяся, мирового уровня художественная группа. Не просто так они ею стали. Потому что они адекватны, они невероятно, пронзительно одарены слухом времени, они доводят все, что делают, до высочайшего уровня реализации идей. И Саша Зельдович, кинорежиссер, и все они — одного карасса поколенческого. Воспитание, которое они прошли, во всех смыслах этого слова, в совке — это выдающееся становление. Они завершили его на определенном уровне и дальше очень четко работают. Театру всегда лестно, он видит честь в таком диалоге. Они сделали прекрасный спектакль, и мы очень рады этому сотрудничеству. Будет возможность — продолжим.

Ваша цитата: «Сущность новопроцессуального искусства не в отражении времени, а в создании миров». Связано ли это создание миров как-то с жизнью общества? Или искусство существует ради искусства и стремится уйти от реальности?

Если посмотреть на то, как развивается европейское бытование искусства, эта фраза «искусство для искусства» превратилась в «искусство для общества» и «общество для искусства». Потом она была подхвачена, например, таким выдающимся архитектором, как Ле Корбюзье, которого точно нельзя обвинить в том, что он не учитывал интересы времени и людей. Он сказал удивительные слова: «Только чистая страсть художника нужна людям как кислород». Ле Корбюзье практически пересоздал архитектуру для людей. Но факт: архитектор не может работать не для людей. Поэтому, мне кажется, сегодня такая постановка вопроса наивна. Театр состоит из людей. Люди, которых вынашивает в себе театр, — это и есть актеры. Это люди, несущие в себе — в самом удивительном, глубоком, подчас драматическом смысле — трагедии и радость. Поэтому театр не может быть не для людей. И фраза «театр без людей» не более чем художественный жест. Поэтому, на мой взгляд, это дутое противопоставление.

Вы еще создаете графику. Расскажите о своих работах.

Это не только графика. В ней у меня спрятаны идеи, просто пока не реализованные, мозаик, скульптур. Это особого рода работы. Это некий синтез потенциалов, которые я дальше разворачиваю в других видах искусства. Например, в скульптуре, в архитектуре. Я, например, думаю о выставке как любой художник. Хотя я не активничаю на территории совриска, но я там нахожусь поневоле — или по воле — уже давно, с 1980-х годов. Но, если говорить о том, что вы называете графикой, я могу развернуть эту графику на огромных металлических листах, проконтролировать по цвету, по другим параметрам, и тогда я их подпишу как художественную работу и это станет оригиналом. А могу сделать мозаику, и это будет другое произведение на основе того же листа.

Моя графика — часть новопроцессуальной философии, с которой я работаю, то есть с большими проектами, в которых обязательно существует серьезная постановочная практика. Например, частью проекта «Пиноккио» стала так называемая «Пинография». Вот сейчас я делаю большой проект «Миры экзальтантов», а графика — так называемая — это его семена, и корни уже появляются. Сейчас я должен открыть проект «Пик Ник или Сказки Старого Ворона» (пунктуация авторская. — TANR). Огромный, важнейший проект. Самый сложный. Я о нем не буду особенно рассказывать. Чуть-чуть только. Мы же говорим о десятилетии театра.

И о планах тоже. Расскажете о них?

Мы находимся в прекраснейшем диалоге с огромным мастером Анатолием Александровичем Васильевым. И надеемся, что он откроет именно здесь редакцию своего выдающегося спектакля «Западная пристань» по пьесе Бернар-Мари Кольтеса. Идет работа. Мы выкупили всю сценографию у МХТ им. Чехова, все возможности это сделать у нас уже есть.

Мой замечательный ученик Женя Бедняков работает над спектаклем «Процесс» по Кафке. Также идет работа по полузабытой, но грандиозной пьесе Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины», которую ставит Мария Шмаевич — прекрасная актриса, режиссер, выдающийся специалист по биомеханике. Идет параллельная работа над тремя большими спектаклями. «Пик Ник или Сказки Старого Ворона», надеюсь, я выпущу уже в апреле как три спектакля: будут мировая премьера и московская. В рамках этого проекта я отснял два фильма: «Город миражей» и «Никогда». И в конце 2025 года я уже выйду на премьеру с ними. Одновременно делается фильм и спектакль. Это как третий путь для кино и для театра, я называю это «павильонное кино». Это огромная работа, в которой я сейчас и нахожусь.

Человеку, независимо от эпохи, нужны отдых, развлечения — или постижение своего предназначения на земле. Или просто встретиться с красотой. Есть много того, что утоляет в зрителе театр. Возможно, так, как это делает театр, ни один другой вид искусства и не может утолить. И мы рады, что десять лет стараемся двигаться по этой стезе. Поэтому наш принцип — продолжить вдумчивую, адекватную, подчас прагматичную и всегда вдохновенную работу.