Гоша Острецов: «Что такое „современный художник“? Это тот, кто может интеллектуализировать капитал»

Художник Георгий Острецов, известный модник, гостеприимный тусовщик, умеющий как-то незаметно завихрить окружающее пространство вокруг себя, наполняя его современным искусством и втягивая на свою орбиту других художников, постоянно расширяет сферу влияния в торговом доме BoscoVesna на Новом Арбате в Москве. Его мастерская на минус втором этаже центра работает в формате открытой студии, куда может заглянуть любой желающий. В этом пространстве, которое художник назвал Haute Future, можно видеть разнообразные плоды его деятельности — от картин до футуристических мебели, ламп, ковров и комбинезонов. Сейчас Гоша Острецов с головой погружен в подготовку грандиозного персонального проекта «Высокое будущее», открытие которого состоится 15 марта.

У тебя раньше была легендарная мастерская с выходом на крышу, где собирались бесконечные тусовки. Теперь ты обитаешь, на­оборот, практически в подвале. Но концепция сохранилась?

Сейчас я вижу, что тогда стратегически правильно все сделал. У меня был очень большой успех в Лондоне. Я до этого выставлялся во Франции. Не ожидал, что именно англичане меня поймут. Англичане — очень открытые люди. Как колонизаторы. Они же островок, и, чтобы не задохнуться в собственном доме, им нужны ништяки всего мира. Только когда уже в Лондон приехал, понял Дэмиена Хёрста. Вот эти коробочки, система хранения. Это чисто английское упорядочивание вещей. Они весь мир так классифицируют: в этом ящике у нас Уганда, в этом — Россия, в этом — Китай. Все разложено, все по полкам, это как бы кабинет интересных вещей. Для меня это дико любопытно, потому что, в принципе, сознание человека, его голова — это и есть коллекция удивительных штук. И отсюда же, на мой взгляд, возникает этот их черный юмор, который на самом деле жизнеутверждающий, очень аналитический и глубокий. Чем интересен как раз Хёрст — это то, как он работает. Если бы мы взяли муляж акулы или овечки, это была бы неинтересная вещь. А я видел в одном частном доме работу Хёрста, где человеческие скелеты висят на вешалке как пальто.

А что конкретно было успешного в Лондоне?

Мои работы купил Чарльз Саатчи. Для меня это была такая реабилитация: сидишь в Москве, что-то делаешь, непонятно, зачем и кому, — и тут вдруг как знак качества на тебя поставили. Сразу же меня купили еще несколько фондов английских — молодежных, модных, которые никогда не покупали русское.

Саатчи стал за мной следить. Он давно собирался создать свою личную коллекцию русского искусства, но его не устраивали вещи, которые выбрасывались на рынок нашими галереями на всяких ярмарках, салонах, сайтах. Он хотел искать что-то интересное через посредника, а не продавца и доверился моему вкусу. И я тогда начал делать выставки в Москве. Каждую неделю в моей мастерской была новая выставка. Я их фотографировал и посылал его директору по коллекции. Так Саатчи купил пять авторов. Это стимулировало. Тяжело это все развешивать, фотографировать каждую неделю, вечеринки устраивать, но меня от этого перло. И художникам было все это очень интересно.

На вечеринках мы готовили еду — огромную кастрюлю какого-нибудь прекрасного супа. Всегда была полная чаша. И было очень много детей. Кстати, это очень важно, потому что дети — это такая доминанта, не допускающая никаких безобразий, драк. Благостно и хорошо было: тут и дети, и еда, и вино, и музыка, и искусство. Мы открывали художников интересных, многие пробовали свои силы, и были продажи.

Иными словами, ты взял на себя миссию продвижения российских художников на мировой рынок?

В какой-то степени. Я всем помогал, объяснял, что картина — это валюта художника. В конце концов, если не продать — обменять можно на что-то. У меня действительно есть талант вдохновлять художников. Я считаю, что художник, который работает для моих выставок, делает лучшие вещи. Меня интересуют художники «на волне», живые, готовые к эксперименту и коммуникации. Актуальные, которые ищут смыслы жизни каждый день.

Ты с какой-то российской галереей сотрудничаешь? И остались ли связи с Западом?

Моя основная галерея — это Syntax Эльвиры Тарноградской. Мы с ней работаем и дружим уже много-много лет. А с Западом вообще все сдохло. Нет, люди, с которыми я что-то делал, как-то существуют, но кто-то закрыл дело, кто-то — галерею, кто-то еще что-то закрыл. У меня нет связей уже довольно давно.

Десять лет назад ты говорил, что твоя самая дорогая работа была продана за €100 тыс. С тех пор были более крупные продажи?

Нет, дороже не было. К тому же это был благотворительный аукцион, это не считается. Но так было даже два раза. Это было очень смешно. В первый раз за €100 тыс. работу купил мой же коллекционер Фредерик Паулсен. А тут Наталья Водянова организует аукцион в Москве, за мою работу был торг, в итоге она продана тоже за €100 тыс. Ну, думаю, наверное, Паулсен снова приобрел. Потом оказалось, что не он, а какой-то случайный человек, которому, по сути, было наплевать, что он там купил. Он просто перед бабами выпендривался.

Ты когда-то говорил, что ничего не знаешь про русских коллекционеров: как они устроены, что им нужно. За это время ты что-нибудь понял о них?

У меня нет прямого контакта с коллекционером — и слава богу! Потому что, когда коллекционер становится твоим другом, продавать невозможно. Я ему больше сделаю подарков, чем он у меня купит. А если он интересный человек, интеллектуальный собеседник, то это уже формат некоммерческих взаимоотношений, он уже как бы не твой коллекционер.

Мы начали разговор с того, что у тебя поменялась концепция.

Да много раз поменялась! Каждая выставка — новая концепция. Сейчас такая: кошка — это новый голубь мира. Объясню. Кошка сегодня заменяет образ голубя, поскольку это новый феномен человеческой культуры, объединяющий людей через интернет. Все смотрят «видосики» с котами. Это антистресс. А антистресс — это то, что ведет к миру. А с голубями «видосы» никто не смотрит, их люди ненавидят. В чем смысл голубя мира? Это очень древний символ, начиная с Ноева ковчега. На самом деле мы забыли, что голуби — это в первую очередь голубиная почта. Их брали с собой на фронт. Они приносили информацию: победили — не победили. Культурно знаковая вещь.

Ты работаешь постоянно над каким-то проектом?

Я пару-тройку лет работаю с темой иронии над робототехникой и искусственным интеллектом. Все, что мы придумываем: электричество, машины, — все это зона комфорта. То есть искусственный интеллект создается, чтобы нам сделать жизнь легче, чтобы мы получили максимальное удовольствие. И в идеале, что он должен сделать? Заменить человека. То есть рукой яйца не взбиваем, берем миксер, и он за нашу руку это делает. И тут как нам избежать механического, рабского понимания собственной жизни? Короче, изначально я хотел сделать большую инсталляцию, цветную, яркую, некий взрыв, а на конце лучей — картины, которые рассказывают об этом идеальном мире удовольствия с искусственным интеллектом. Это освобождение от переживаний, полное погружение в чистые, высокие эмоции без любого морального изъяна. Колонка «Алиса», например. В какой-то момент человек просто забывает, что это робот, увлекается, его эмоциональность отключает рацио.

Я с роботом-пылесосом разговариваю как с собакой: «Ну куда ты полез? Зачем ты сожрал носок?»

Да, это первый этап. Потом это все будет уже серьезнее. Поэтому я создаю картины, предваряя этот дискурс. С элементами яркого, блестящего мира. Ведь всю эту технику невозможно сделать без драгметаллов. Все полупроводники и так далее работают на золотишке. Если мы раньше говорили, что золото — это подтверждение финансового благосостояния, то здесь оно уже прямо будет эквивалентно интеллектуализации. Что такое «современный художник»? Тот, кто может интеллектуализировать капитал. Это одна из его главных задач. Капитала очень много, но он сконцентрирован у конкретных индивидуумов больше, чем им нужно. Если он не интеллектуализирован, не строятся центры Гуггенхайма или Ротшильда, не вкладываются деньги в культурное развитие. Это давняя история. Вот построил фараон дворец, а на нем написано: «Прохожий, остановись, произнеси мое имя. Для тебя это движение губ и колыхание воздуха, а для меня — жизнь вечная». Так мило! А это именно из Египта пошло: как наше имя, наша концепция может жить после нашей смерти. Чтобы приобрести жизнь эту вечную, нужно стать элементом культуры. И если человек этим не владеет, богатство к нему течет, но он не понимает, что с этим делать, то для этого существует художник, который помогает ему, собственно говоря, с этим справиться.

Расскажи подробнее о предстоящей выставке.

Проект «Высокое будущее» — так называлось мое пространство в BoscoVesna, где я работал более года. Результатом стала большая инсталляция из двух частей. Первая — это сарай, внутри обклеенный рисунками в стиле рисования советской школы, но с кибер­элементами. Ими топится печка-буржуйка, и дым выходит наружу. А сверху этого сарая вырастает гигантский 20-метровый цветной прозрачный кристалл, каждый отросток которого оканчивается картиной, посвященной любви человека и искусственного интеллекта. Вся конструкция будет весить больше 6 т.

Сам сарай будет из горбыля и окружен пнями, что напоминает лагерную атмо­сферу барака и лесоповала. Когда советская школа училась академизму для пропаганды идеологии, а настоящие мыслители и творцы погибали в лагерях.

Также в инсталляции есть отсылка к знаменитой инсталляции Ильи Кабакова «Человек, улетевший в космос из своей комнаты». Но Кабаков не предлагает никакой альтернативы — только критику и эскапизм. Я же, наоборот, показываю конкретный выход через определенную методику визуального восприятия и игры разных стилей в искусстве, для того чтобы рассказать свою историю понимания лжеобраза, который нам предлагает современная цивилизация через искусственный интеллект. Одной из главных задач искусственного интеллекта я считаю создание фальшивой эмоции, чтобы мы не чувствовали себя одиноко. То есть убрать всю интеллектуальную деятельность, экзистенциальную рефлексию, логические и контрлогические связи, а взамен дать приятную, позитивную картинку, чтобы человек получил ощущение комфорта и полноты. Это и есть главный обман, который человек сам себе создает.

Еще один важный момент: я беру старую брендовую одежду, разрезаю, приклеиваю ее на холсты, тонирую, шпаклюю и поверх уже пишу картину. Такой «ресайкл». Буквально у картин двойное дно.