18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Топ-5. Советы постороннего
Если вы окажетесь в Стамбуле до 1 ноября, пока Стамбульская биеннале продолжает работу, можно успеть посмотреть самое интересное.
1. Saltwater: A Theory of Thought Forms. Основной проект на первом этаже Стамбульского музея современного искусства (Istanbul Modern) построен Каролин Христов-Бакарджиев как очень внятный рассказ, чередующий объекты, специально приготовленные к выставке, с «историческим наследием». Легче всего это объяснить на примере входной композиции первого зала. Она состоит из плазмы, на которой безостановочно идет репортаж о совсем недавних, пятилетней давности, резонансных столкновениях в Анкаре, подготовленных Озге Челикаслян и Альпером Шеном, двумя турецкими видеохудожниками, объединившимися под псевдонимом Artikisler Kolektifi. Плазма смотрит на знаменитую инсталляцию Микеланджело Пистолетто, которую во время показа «итальянского бедного» привозили и в Москву: античная фигурка Венеры, повернутая к зрителям спиной, утыкается в груду разноцветного тряпья. Третий угол этой части экспозиции — широкомасштабное реалистическое полотно Джузеппе Пеллиццы да Вольпедо, которого, несмотря на то, что он умер в 1907 году, хочется назвать соцреалистом, настолько монументальна группа рабочих в полный рост, ближе к концу выставки вырождающаяся в скорбное бесчувствие размашистого и игрового китайского псевдореализма кисти Лю Дина. Между этими крайностями — актуальной документалистикой, старыми работами и неизбежной этнографией с участием, скажем, живописи австралийских бушменов — расположились прочие многочисленные участники проекта.
2. Греческая школа (Galata Greek Primary School) вместила самые рукодельные, остроумные и тщательно сделанные инсталляции и объекты, вписанные в школьные классы (некоторые из них лишь слегка адаптированы под выставочные помещения и предлагают рисунки, разложенные по ученическим партам, или же инсталляции из книг в кабинете со скелетом) или в актовый зал, на всю высоту и ширину которого Анна Богигян построила что-то вроде парусника с развевающимися полотнищами и флагами, свисающими с потолка.
3. Объекты с самими зазывными именами и фамилиями показывают на острове Бююкада, плыть куда — отдельное удовольствие. Именно здесь, помимо прочего, выставляет свою новую работу Уильям Кентридж. Именно тут в северной части острова можно увидеть настоящий дом Троцкого (Trotsky House), откуда Лев Троцкий призывал к мировой революции между 1932 и 1933 годами и который теперь, на время биеннале, экспроприировал аргентинский художник Адриан Вильяр Рохас.
4. Выставка Zero Exhibition в Sakir Sabanci Museum не входит в программу биеннале, но явно приурочена к ней (а продлится и вовсе до 10 января), предлагая зрелый, респектабельный модернизм музейного уровня, плавно переходящий в концептуализм и постмодерн. Достаточно сказать, что отдельные залы Нулевой выставки (своим названием намекающей на то, что биеннальные художники выросли из этой самой новой классики) посвящены работам Лучо Фонтаны, Пьеро Мандзони, Ива Кляйна, Гюнтера Юккера, Отто Пине и Хайнца Макка.
5. В «Музей невинности» (The Museum of Innocence) Орхана Памука следует идти только если хорошо знаешь содержание одноименного романа, аккуратно разложенного по витринам-коробкам в духе коллажей и ассамбляжей американского сюрреалиста-самоучки Джозефа Корнелла. Хотя в то же время можно взять наушники с аудиогидом (only English) или же принести роман с собой. Кстати, если показать книгу Памука на входе, билет покупать не нужно: экземпляр «Музея невинности», на каком бы языке он ни был издан, служит бесплатным пропуском в вещный мир вечной темы любви и смерти.
14-я Международная стамбульская биеннале имеет явно интровертный характер: она предназначена не для международной реакции (вот, мол, какие мы продвинутые — тоже имеем расширенный смотр современного искусства, совсем как взрослые) и всяческого интернационального престижа, но в первую очередь для внутреннего потребления. Выставки и объекты биеннале разбросаны по всему бесконечному городу, вписаны в обычные бытовые заведения — от школ и банков до магазинов, депо и даже гаражей.
В подвале отеля Vault Karakoy, где я жил, демонстрировали один, но очень изящный объект «Печальный вальс и танцор, который не мог танцевать» (Sad Waltz and the Dancer Who Couldn’t Dance, 2015) Джанет Кардифф и Джорджа Бьюрса Миллера. Спускаешься в закуток на минус втором этаже, а там на столе закреплены две куклы-марионетки — тапер за роялем и отдельно стоящая танцовщица. Жмешь кнопку, приводящую машинерию в действие, фигурки оживают: пианист начинает исполнять меланхолический опус, балерина — танцевать, то порхая, то падая на игрушечный пол. Посмотрев короткое пятиминутное шоу в компании с Уильямом Кентриджем, подымаешься на свет жаркого южного солнца, идешь по своим делам дальше.
В отличие от знаменитой Венецианской биеннале, где все основные события и экспозиции разворачиваются на специально выгороженной для искусства территории, и от нашей Московской биеннале, каждый раз находящей для международных проектов отдельные гранд-объекты (в разное время это были Музей Ленина, башня «Федерация», «Гараж», Манеж или же, вот как в этом году, совершенно географически автономная ВДНХ), выставки в Стамбуле как раз напротив — стремятся выйти за четко очерченную территорию искусства, расположившись в тесной городской среде. Слиться с ней. И таким образом, во-первых, повысить количество прекрасного в повседневной жизни, а во-вторых, схлестнуть бытовую среду с критическим или метафизическим ее осмыслением.
Идешь по какой-нибудь кривоватой улочке, резко убегающей вверх или, наоборот, переходящей в стремительный спуск вниз, видишь на фасаде Греческой школы или Итальянского лицея зеленые флаги биеннале — это значит, ты пришел к очередной экспозиционной точке. У входа будут обязательно стоять волонтеры (притом что жара за +30) с табличками «cпроси меня», маркируя место встречи с contemporary art. А если мимо того же самого места проходишь вечером, в нерабочее время, когда ворота или двери заведения уже закрыты, волонтеры рассосались по тусовкам, а флаги не видно в темноте, то уже и не отличишь фестивальный объект от окружающего ландшафта, колорита в котором, может быть, даже больше, чем в очередной минималистской инсталляции.
Путеводитель по выставкам выпущен, разумеется, на двух языках, турецком и английском (как и общая карта биеннале), но начинка его обращена в основном к местной публике, точно знающей расположение стамбульского уличного кровотока. Все карты, на которые наложена биеннальная топография в этих изданиях и которые призваны облегчить участь честного зрителя, скопированы со спутниковых карт Google, и разобраться в них могут лишь опытные местные жители. Такие карты, разумеется, добавляют интриги в розыске и посещении интернациональных проектов (жара зашкаливает), но также служат выражением главной идеи этого международного смотра — на какое-то время сделать современное искусство гением конкретного места. Так как арт-критики и тусовщики очень быстро разъедутся, и тогда искусство останется принадлежащим действительно народу. Ну и, может быть, особенно изощренным туристам: в Турции ведь, как мы знаем, туристический поток неиссякаем, хотя едут сюда совсем не за contemporary art.
Между прочим, все выставки и показы Стамбульской биеннале бесплатные. Билетов не спрашивают: фестиваль — дело частное, существующее на спонсорские деньги, распределяемые попечительским советом. В этом году его возглавляет всемирно известный писатель Орхан Памук, лауреат Нобелевской премии, в «Музее невинности» которого тоже проходят всякие фестивальные события и выставлены две работы классика американского абстрактного экспрессионизма Арчила Горки, как бы тоже участвующего в «Армянской программе». Турецкие власти вообще ничего не тратят на актуальное искусство, но, несмотря на это, устроителям нынешнего смотра удалось привлечь в Стамбул более 1,5 тыс. работ самых разных художников, распределив их приблизительно по 40 точкам. Самая дальняя из них располагается на островах в часе плавания от Стамбула.
Основной проект, разумеется, расположили в Стамбульском музее современного искусства (Istanbul Modern). Вторую по значимости и объему экспозицию разместили в Греческой школе (Galata Greek Primary School), под завязку забив актовый зал, классные комнаты, коридоры и даже чердак с выходом на веранду первоклассными инсталляциями, объектами с архитектурным и естественнонаучным (а также педагогическим) уклоном.
Морская археология и минералогические штудии, океанографические исследования и иллюстрированная история эволюции, этнография и политическая экономика привлекались к созданию арт-объектов, превращая отдельные выставки и инвайронменты в неспешные рассказы об экзотических явлениях и не самых популярных областях знаний из-за того, что Каролин Христов-Бакарджиев, бывший куратор Documenta, а теперь главный куратор Стамбульской биеннале, предложила в качестве общего названия-идеи всего фестивального смотра тему соленой воды (Saltwater: A Theory of Thought Forms). Воды, что смывает следы и омывает раны, врачует болезни и убивает неукротимыми приступами стихии, скрывает или же, напротив, отдает современным людям знаки прошлого, активно участвуя в жизненных (природных, погодных) и социальных процессах.
Именно этой теме посвящено 9-Hour Film (2015), девятичасовое (!) видео Чэн Жаня, показываемое на третьем этаже Итальянского лицея, на спортплощадке которого проходило официальное открытие биеннале с пресс-конференцией, фуршетом и небольшим концертом. Одна из трех автономных историй, составляющих это кино, посвящена «художнику-неудачнику» Басу Яну Адеру, пропавшему во время одиночного кругосветного плавания на крошечном четырехметровом паруснике. Исчезнувшему в толще соленой воды, став, таким образом, частью истории мирового искусства.
Если пройти по школьным коридорам на другой конец Итальянского лицея, то в одном из его закутков можно попасть в темный зал, где вообще запрещено пользоваться светом. Зрителей долго ведут и рассаживают в кромешной темноте, после чего начинается звуковая инсталляция Ирены Хайдук, родившейся в Сараево и ныне живущей в Чикаго. Ее работа 2015 года «Обольстительный, обременительный реализм» (Seductive Exacting Realism) посвящена югославской войне и бомбежке ее родного города, о которой в жанре катехизиса (вопрос-ответ) рассказывается двумя отстраненными, дигитально обработанными голосами, ведущими политически активный диалог. Больше в этой мгле ничего не происходит, кроме насыщения зрителей звуковой суггестией, которой в какой-то момент становится даже больше, чем темноты.
Современных российских художников в программе Стамбульской биеннале нет. Поговаривают, что Каролин Христов-Бакарджиев не жалует наше искусство. Следы его можно найти разве что в двух объектах, сделанных выходцами из бывшего СССР. Так, в основной экспозиции есть двухэтажный «Приют» (The Shelter, 2015), тотальная инсталляция киевлянина Никиты Кадана, посвященная разгрому украинского Музея природной истории. На втором этаже этой эффектной конструкции сгрудились чучела оленей, как бы придавленные рваными автопокрышками, на первом художник разместил теплицу, где на многоуровневых грядках растут пряные травы. В живописных сводчатых подвалах Адаханской цистерны (Adahan Cistern), служащей подсознанием роскошного отеля, показывают видео Пелин Тан, живущей сейчас в Мадриде, и бывшего москвича Антона Видокля, посвященное утопической Республике художников, будто бы существующей в 2084 году. Из-за чего у персонажей этого фильма на лицах кубистические маски животных.
Если же на лифте подняться в сам отель, некогда бывший родовым гнездом семьи Камондо, крупнейших банкиров Османской империи, то есть выполнявший функцию венецианского палаццо с огородным парадизом внутреннего дворика, щедрого на фруктовые деревья, можно рассмотреть «Вы видели, что даже фиговое дерево цветет?» (Have you even seen a fig tree blossom?, 2015), инсталляцию Мерич Алгюн Рингборг. Уроженка Стамбула, ныне проживающая в Стокгольме, меланхолически рассуждает о невозможности вернуться в уютное прошлое. Для этого она копирует на одной из гостиничных стен фреску Мазаччо с изгнанием Адама и Евы из рая, на гостевой столик ставит вазу с фигами, купленными в магазине, а пол одной из комнат покрывает ровным слоем прелой листвы фиговых деревьев. Из-за этого по всему пространству выставки начинает распространяться терпкий аромат палой листвы — единственного, что осталось здесь от былого изобилия.
Знаки прошлого, руины и развалины, темнота и смутные намеки, вместе со звуками и запахами оказываются важной составляющей многих биеннальных проектов, манипулирующих чувствами. Лучше всего это вышло у проживающего в Мексике бельгийца Франсиса Алюса, показавшего в Депо (Depo) изысканную и простую композицию «Молчание Ани» (The Silence of Ani, 2015). Разгоряченные полуденным солнцем люди попадают в темный кондиционированный зал, где показывают красивое медленное видео — документальный фильм об имитаторах птичьих трелей. С помощью разных дудочек и свистулек, выставленных тут же в узкой длинной витрине и имитирующих голоса самых разных пернатых, возникает необычный концерт, похожий на ораторию. Которая продолжается даже после того, как видео внезапно обрывается и выставочное пространство погружается в окончательную темноту. То есть изображение на экране заканчивается, но звуки длятся. Уже на выходе замечаешь стол с атласом, показывающим, где, кто и какие именно звуки собирали помощники Алюса. Вчитываясь в экспликацию, понимаешь, что речь идет о руинах Ани, некогда бывшего столицей Древней Армении, а теперь находящегося на территории Турции, о «закрытом ныне городе», как мне объяснила армянская журналистка Нуне и о чем умолчала экскурсовод-турчанка. После этого работа Алюса, неожиданно срифмовавшись со звуковой инсталляцией Ирены Хайдук, раскрылась с совершенно неожиданной стороны — еще и как политическое высказывание.
В отношении к современному искусству турецкое общество весьма похоже на наше: здесь contemporary art все еще находится под подозрением, хотя ему и позволяется задавать неприятные вопросы. Несмотря на мягкую автократию и постоянно усиливающиеся консервативные тенденции, Турция, кажется, окончательно выбрала «европейский путь развития». Это значит, что к современному искусству здесь прислушиваются. Его не просто терпят как вынужденную и неизбежную болезнь роста, но с пониманием относятся к попыткам арт-сообщества создавать пространство проблематичного диалога. Так как если этим не будет заниматься художественная интеллигенция, то тогда вообще кто?
В 2005 году Орхан Памук нарушил самое главное турецкое табу, заговорив об уничтожении армян на территории Османской империи, после чего турецкое правительство подало на писателя в суд. Памуку пришлось уехать, и теперь часть времени он проводит в Гоа и Нью-Йорке, где преподает. Прицельная травля писателя, постоянно возобновляемая местными националистами, постепенно сошла на нет, закончившись в 2011 году выплатой штрафа за «оскорбление турецкой идентичности». Увенчанный заслуженным «Нобелем» (от политической активности «Черная книга», «Меня зовут Красный» и «Снег» не стали ни лучше, ни хуже), Памук теперь будто бы официально освобожден от обвинений. Он вернулся на родину и даже открыл здесь «Музей невинности», купив для постоянной выставки, посвященной одному из своих лучших романов с одноименным названием, небольшой, но уютный особняк. Однако печальный юбилей одного из самых чудовищных злодеяний в истории человечества снова и снова ставит нерешенные вопросы взаимоотношений двух соседних народов, армянского и турецкого.
Разумеется, Каролин Христов-Бакарджиев и ее соратники не могли пройти мимо темы геноцида, которому в этом году исполнилось 100 лет. Армянский акцент на нынешней Стамбульской биеннале вышел весьма ощутимым и насыщенным. С помощью фонда IDeA (Initiatives for Development of Armenia), основанного Вероникой Зонабенд и Рубеном Вардаряном и ставшего одним из главных организаторов фестивальной программы, «Дилижанская арт-инициатива» (Dilijan Art Initiative), известная устройством павильона Армении на последней Венецианской биеннале, получившего «Золотого льва» за лучшую выставку, теперь привезла на Стамбульскую биеннале работы 13 художников армянского происхождения. Из метрополии и диаспор, умерших и ныне активно работающих (некоторые из них сами представляли свои произведения), концептуалистов и реалистов, великих и уже совсем забытых.
Например, основная выставка, проходящая в Istanbul Modern, открывается и заново открывает творчество Поля Гирагосяна (1925–1993), эмигрировавшего сначала в Иерусалим, а затем в Бейрут, ставшего одним из первых профессиональных ливанских художников, но именно по этой причине оказавшегося в тени своих более известных коллег типа того же Арчила Горки. Сильва и Мануэлла Гирагосян, дочери и наследницы художника, очень долго отказывались показывать работы отца в Стамбуле. Говорили о неизбывной, пронесенной через поколения, до сих пор ощущаемой травме и нежелании вписываться в турецкий контекст, хотя бы и модернизированный. Возможно, доводы Каролин Христов-Бакарджиев оказались несокрушимыми или же возобладало желание вписать творчество отца в интернациональный контекст, однако теперь живописные работы Поля Гирагосяна, дрейфующего от фигуративности к уже ничем не сдерживаемой абстрактной экспрессии, украшают основной биеннальный проект. На котором, вообще-то, тщательной и кропотливо исполненной живописи гораздо больше, чем видео, объемных конструкций и концептуальных жестов. Это, конечно, радует.
На брифинге после открытия организаторы «Армянской программы» из IDeA говорили о том, что искусство начинает работать там, где оказываются беспомощными политика и бизнес. Культурные контакты переводят до сих пор незалеченную травму в человеческий, вполне конкретный масштаб. Они показывают, что интеллектуалы двух стран бьются над способами преодоления вековой конфронтации, а я думаю о своем, кровном. О том, как же мы, после Крыма и Донбасса, будем налаживать отношения с украинскими братьями. И сколько таких биеннале нужно провести в России, чтобы снять агрессию, накопившуюся между нашими родственными странами.
