Питер Рулофс: «Время элитарных институций прошло»

Куратор отдела XVII века амстердамского Рейксмузеума Питер Рулофс (Pieter Roelofs) рассказал TANR об эпической реконструкции главного музея Нидерландов, о компромиссах, удачах и гордости за проделанную работу.

Каким вы помните Рейксмузеум до реконструкции?

Я вырос вместе с этим музеем. Сначала бывал там с родителями, потом с учителями. Раньше он был устроен чересчур сложно, с большим количеством коридоров, напоминающих лабиринт. Было очень трудно найти то, что ищешь. Дети быстро начинали скучать. Хорошо помню себя десятилетним на школьной экскурсии, очень уставшим от обилия экспонатов. Было так много предметов, что я устал их смотреть. Позже, когда я начал изучать историю искусства, я очень часто там бывал и у меня было явное ощущение, что музей плохо оборудован, устарел. Он был построен в 1886 году и рассчитан примерно на 150 тыс. посетителей в год. Сейчас его посещает 1,5–2 млн человек. Если вы спросите, что принципиально изменилось, я отвечу: «Всё». Кроме местоположения Ночного дозора Рембрандта. Структура стала более открытой, более дружественной для публики.

Кто-то из кураторов сказал, что здание музея должно говорить с коллекцией на одном языке.

Совершенно точно они должны петь одну и ту же песню. Это очень важно. Мы сейчас работаем по принципу «чем меньше, тем лучше». Комфорт восприятия искусства крайне необходим. К тому же, мы решили, что если немного разрядим пространство, то количество посетителей увеличится.

Коллекция насчитывает более 1 млн предметов, для экспозиции отобрано около 8 тыс. По какому принципу отбирали?

Мы очень хотели рассказывать разнообразные истории. Мне кажется, задача музейщиков — наполнять коллекцию дополнительными смыслами, добавлять ей веса и значимости. Нам хотелось привнести простоту и в интерьеры, и в организацию музейного пространства. Ведь Рейксмузеум — это одновременно и художественный музей, и национальный исторический музей, и музей прикладного искусства. В прошлом это были разные феодальные государства — сейчас это единый оркестр. Все истории дополняют друг друга. К примеру, вы поклонник скульптуры, а ваша любимая статуя — связующее звено с картиной, которая находится в соседнем зале. То есть мы всегда даем возможность увидеть больше.

Какой частью этого оркестра дирижируете вы?

Я был частью рабочей группы по XVII веку. У каждого века была своя команда.

Вы присоединились к команде Рейксмузеума в 2006 году, когда реконструкция была в самом разгаре, то есть вошли в ее «сердце».

На самом деле я вошел в пруд, потому что музей был залит водой. И в то время реконструкция была приостановлена из-за проблемы с велосипедистами. Так что у нас было предостаточно времени все продумать. Мне повезло, что я стал частью этого грандиозного проекта. Это командная работа, как в футболе, где конечный результат зависит от слаженности действий партнеров. Я очень рад, что мы смогли решить сложные вопросы очень простыми способами и экспозиция сейчас понятна даже десятилетним. Я надеюсь, что время элитных институций закончилось, мы работаем не для себя, а для аудитории.

Хочется узнать, в какой обстановке рождались решения рабочей группы.

У нас было очень много встреч, дискуссий и споров. Иногда обсуждения были очень бурными, ведь каждый куратор убежден в том, что произведение, которое выбрал он, должно быть обязательно выставлено, очень сложно отказаться от своих «любимцев». Только когда экспозиция была готова, стало понятно, что был сделан единственно возможный выбор.

Приходилось сталкиваться с бюрократическими проволочками?

Нашей команде нет, но если вы посмотрите фильм Новый Рейксмузеум, ради показа которого я и приезжал в Москву, то увидите несколько показательных примеров. Не буду их обсуждать, могу сказать только, что реконструкция могла бы завершиться гораздо быстрее. Но надо сказать, что, как только музей вновь открылся, от радости все почти сразу забыли о сложностях последних десяти лет.

Вы ездите на работу на велосипеде?

Конечно.

Во время конфликта музея и велосипедного сообщества, требовавшего сохранить сквозную дорожку для проезда через здание музея, в глубине души на чьей стороне вы были?

Мы родились на велосипедах, это действительно часть голландской культуры. Иногда не получается достичь идеального решения, и мы ищем компромисс. В конце концов, все стороны счастливы. Но если когда-нибудь в будущем появится возможность вернуть ступеньки и первоначальный дизайн здания без сквозного проезда, мне кажется, это поднимет уровень музея и привлечет к нему еще больше внимания. Ведь музей заявляет о себе не только своей коллекцией, но и при помощи архитектуры. Посмотрите на Лувр или Метрополитен-музей.

В Нидерландах есть правило: любой гражданин может заявить о своем несогласии с существующими государственными установлениями. Но надо отметить, что Рейксмузеум — это не городской музей и не просто музей наследия нашей страны, мы храним шедевры мирового уровня. Поэтому хотелось, чтобы и задачи, стоявшие перед ним, решались на глобальном уровне… В то же время мы получили единственный в мире музей, через который можно проехать на велосипеде. Разве это не XXI век?

Возвращение картины «Ночной дозор» музей обставил как целое шоу. Для чего?

Когда пришло время перевезти работу из временного хранения в крыло Philips, нам показалось правильным отметить это знаковое событие, которое ставило окончательную и красивую точку в завершении реконструкции. Это был очень эмоциональный и трогательный момент, такой гвоздь программы. После того как подъемный кран перенес Ночной дозор внутрь зала, мы окончательно поверили в то, что национальный шедевр возвращается, музей открывается и все могут идти спать спокойно.

Газета Financial Times написала, что произошла «кураторская революция». Мы стремились добавить простоту и сохранить аутентичность. Мне кажется, у нас получилось.

Ваша специализация — XVII век. Вы каждый день общаетесь с безусловными шедеврами. У вас просто magic job.

Иногда я чувствую себя ребенком в магазине любимых игрушек. Но мы не просто хранители. Мы должны быть связующим звеном между музеем и настоящим и будущим поколениями наших посетителей. С одной стороны, мы занимаемся наукой, с другой — ориентируемся на широкую аудиторию.

Как вы относитесь к практике использования работ ныне живущих художников? Например, «Звездное небо» Ричарда Райта замечательно смотрится в библиотеке.

Да, мне тоже очень нравится. Мне кажется, что музей — это не саркофаг и нужно предлагать идеи, близкие молодому поколению. Такие идеи становятся прекрасным инструментом, с помощью которого можно показать, что современные авторы стоят на плечах предыдущих поколений художников. Реку культурного развития нужно подпитывать новыми течениями. Важно не останавливаться в работе над формированием значимости и актуальности музеев.

У вас есть любимое место в музее?

У нас два внутренних двора, это традиционное место встреч. Туда можно попасть без билета, просто зайти выпить кофе или в книжный магазин. У этого места очень позитивная энергия. Именно там становится понятно, как важны эти минуты, которые мы готовы потратить на Рембрандта, вместо того чтобы переживать по поводу ежедневной суеты в сражении за лучшую жизнь. Важно то, что люди со всей планеты приезжают с одинаковой целью — почувствовать близость шедевра.