18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
В этом году Джону Стюарту, который стоял у истоков рынка русского искусства, исполнилось бы 75 лет.
Основатель русского отдела Sotheby’s Джон Стюарт был полумифической фигурой и для русских, и для британцев. Его вспоминают или «в мотоциклетном шлеме, рассекающим на мотоцикле лондонские пробки, или в Москве, скептически осматривающим экспонаты очередного антикварного салона». Сейчас это звучит удивительно, но ничто в его жизни не предвещало увлечения Россией.
Потомок шотландского аристократического рода, Джон Стюарт следовал по проторенному пути отпрыска респектабельного британского семейства: Итонский колледж — Кембриджский университет. В промежутках между учебой — оживленная светская жизнь: коктейли и балы, вечеринки и рауты. В истории семейства — никаких хотя бы отдаленно русских корней. Однако интерес к России захватил юного Джона Стюарта уже в последние годы обучения в Итоне.
Трудно сказать, с чего началось его увлечение дореволюционной Россией. Одни источники говорят об интересе, внушенном ему итонским преподавателем рисования Уилфридом Блантом (братом искусствоведа и шпиона Энтони Бланта), другие — о благотворном влиянии главы одного из итонских колледжей Джорджа Тейта. Как бы то ни было, любовь к русской императорской семье началась с чтения книги историка Роберта Мэсси Николай и Александра.
В 18 лет, в последний год обучения в Итоне, Джонни обратился в православие. Его крестными родителями стали граф и графиня Клейнмихель, представители именитого дворянского рода. Вращаясь в кругу русских эмигрантов, Стюарт полностью погрузился в историю, культуру и искусство России.
По воспоминаниям Ивана Самарина, коллеги и друга Стюарта, тот изучал русский язык и славистику в Колледже Сент-Джонс в Кембридже в 1960-х годах у историка Николая Андреева, бывшего директора Кондаковского института в Праге, до Второй мировой войны центра русской эмигрантской культуры. По свидетельству Ольги Сигизмундовны Поповой, известного византиниста и друга Стюарта, семья Джона к его новому, экзотическому увлечению относилась настороженно. Отец даже грозился лишить его наследства, но Джон не поддался на угрозы.
В 1963 году Стюарт попадает в аукционный дом Sotheby’s. Собеседование он проходил у Сирилла Баттервика (Баттервик управлял Sotheby’s наравне с Питером Уилсоном, которого помнят по первым легендарным аукционам живописи импрессионистов). Баттервик, бывший по совместительству еще и главой колледжа в Итоне, пожелал удостовериться в том, что Джонни Стюарт действительно там учился, просмотрел списки выпускников и... не нашел его в них. Как выяснилось позже, он искал фамилию Stewart, а не Stuart — орфографическое недоразумение, которое сопровождало Стюарта всю жизнь. Впрочем, ситуация быстро разрешилась, и Джона приняли на работу носильщиком в отдел фарфора (в то время выпускники факультетов искусств нередко начинали свою карьеру в Sotheby’s с самых низов).
Вскоре, благодаря вмешательству в его судьбу легендарного коллекционера русского авангарда Георгия Костаки, который однажды случайно разговорился с юношей, Джона Стюарта повысили в должности до ассистента в русской секции отдела декоративно-прикладного искусства. Костаки сказал Питеру Уилсону, что носильщик знает о предмете намного больше, чем ведущий специалист секции. Однако здесь и выяснилось, что «пунктуальность и соблюдение сроков были не самыми сильными сторонами Джонни, и в скором времени случилась неприятность, когда каталог русского серебра вышел всего за день до торгов вместо обычно принятого месяца».
Искусствовед на мотоцикле
Как вспоминает Иван Самарин, «Джонни мог диктовать примечания по исихазму и византийской теологии XIV века, а затем по телефону советовать Джорджу Майклу или группе Stray Cats, что им надеть на съемки нового клипа». Страсть Стюарта к огромным и мощным мотоциклам и интерес к уличной субкультуре зародились еще в школьные годы. Он ездил по Лондону исключительно на своем железном коне и сменил несколько классических мотоциклов: Thunderbird 1935 года, затем Nortons и Tritons и наконец Triumph. По воспоминаниям Питера Баткина, однажды Джон прибыл на работу в полном байкерском облачении и эффектно прошествовал через залы Sotheby’s, оставив за собой дымящийся шлейф. Видимо, в какой-то момент край его кожаных штанов попал в выхлопную трубу и загорелся. Мартин Саундерс-Роулинз, сотрудник русского отдела Sotheby’s, рассказал, как в 19 лет попал к Стюарту в отдел на собеседование. До этого Мартин работал носильщиком. «Я тогда не знал практически ничего о русском искусстве, но, на мое счастье, пришел на собеседование в байкерском облачении (а тогда в дополнение к нему прилагались еще и длинные волосы). Собственно говоря, Джонни требовался человек, который был бы открыт русской культуре и не имел о ней предвзятого мнения. Меня тут же, сразу после разговора, взяли на работу».
Дом Джона Стюарта
Еще в 1960-е, по окончании учебы в Кембридже, Джон Стюарт обосновался в Ноттинг-Хилле, тогда еще окраине Лондона. Сначала он жил в Кенсингтон-Парк-Гарденс, а затем в легендарном Колвилл-Мьюз. Помещение бывшего склада Стюарт преобразил до неузнаваемости, оформив интерьеры в духе русских усадеб эпохи классицизма. Об этом доме Сергей Есаян в свое время опубликовал в журнале «Наше наследие» статью под названием Дом, который построил Джон. Что касается вечеров у Стюарта, то у него собиралась самая пестрая публика. Среди приглашенных можно было увидеть представителей семьи Голицыных и других знатных русских родов, беседующих с солистом группы Stray Cats Брайаном Зетцером или с какой-нибудь еще рок-знаменитостью. При этом вечера носили, скорее, салонный характер. Джон надеялся создать нечто подобное и в центре Петербурга, на Фонтанке, после того как кропотливо восстановил в стиле начала XIX века квартиру, купленную им в доме, где некогда жил Иван Тургенев (об этом даже была статья в русской версии журнала Vogue), но не успел. Сейчас и дом и квартира в Петербурге принадлежат родственникам Джона Стюарта.
История одной дружбы
Вспоминает Кэролин Клэр Сэндз (Мейер): «С Джонни Стюартом мы впервые повстречались 1 апреля 1960 года. Нас представили друг другу на вечеринке в Лондоне. Джонни тогда было 20 лет, а мне 17; мой отец служил дипломатом в посольстве Великобритании в Москве. Джонни мгновенно завладел моим вниманием. Он говорил о своем увлечении Россией, русскими иконами и православной церковью. Он был добрым, щедрым человеком и прекрасным компаньоном. Мы стали хорошими друзьями. Осенью 1960 года мы часто виделись в Лондоне: он звал меня на вечеринки в отель «Баркли», где устраивал ужины для друзей, и водил на службу в православную церковь в Эннисмор-Гарденз. В следующем году я жила в основном за границей, и мы редко виделись. Нам удалось вновь встретиться на балу в сентябре 1961 года в шотландском замке Гленапп, владении виконта Гленаппа. Мы сидели за одним столом и рассуждали о жизни, задачах и амбициях. Именно тогда он предложил мне погадать по руке, и в этот момент нас сфотографировали. Потом я его видела несколько лет спустя, в конце 1960-х. Я уже была замужем. К тому времени наши жизненные пути разошлись, но его любовь к России и русской культуре навсегда осталась со мной. Я благодарна судьбе, что повстречала Джонни Стюарта: он вселил в меня вдохновение, открыл мне сокровища русской культуры».
Неугомонность и любознательность Стюарта подвигли его покинуть Sotheby’s и стать компаньоном Марины Баувотер в Bowater Gallery, которая в то время была местом встреч русской диаспоры в Лондоне. Однако он посчитал, что управление галереей — слишком узкое поле деятельности.
Вместе со своей подругой Камиллой Грей Стюарт впервые приехал в Россию. Грей, автор нашумевшей книги о русском авангарде Великий эксперимент. Русское искусство 1863–1922, вышедшей в 1962 году, после шести лет запрета наконец получила разрешение на въезд в СССР. Тогда ее исследование произвело эффект разорвавшейся бомбы: оказалось, что самые радикальные направления в искусстве XX века возникли в России накануне революции.
С помощью Грей Стюарт приобрел друзей на всю жизнь в советской интеллигентской и артистической среде. После этого он постоянно ездил в Россию, которая стала его вторым домом. В свой первый приезд он познакомился и с художником-шестидесятником Евгением Измайловым, другом художников Сергея Есаяна и Михаила Рогинского.
По воспоминаниям Измайлова, «Джон Стюарт был яркой фигурой. Очень картинная личность, и подруга у него была замечательная, Камилла. У нее были какие-то греческие корни, и она каждый раз при встрече сообщала: „Я не англичонка, я гречонка“. Русского юмора она не понимала, поэтому на подтрунивание русских друзей о том, что на Британских островах скоро возникнет Британская Социалистическая Республика, эмоционально и несколько пафосно отвечала: „Нет, этого не будет никогда!“»
Что касается Джона, то ему были присущи недюжинное любопытство и интерес к русскому языку и культуре. Он продолжал овладевать языком, проявляя самостоятельность и при этом приговаривая: «Я не такой глупый дурак, чтобы этого не делать». Эта фраза часто встречалась в общении Стюарта с русскими друзьями. «Когда, например, после посиделок он поздно вечером уходил и ему предлагали: „Джон, давай мы тебя проводим“, то получали в ответ: „Ай, не такой я глупый дурак, чтобы не найти дорогу“».
Представлял себя Джон в России с неизменным юмором. Несмотря на аристократическое происхождение, Джон, по словам Поповой, говорил: «А мы цыгане, цыгане», когда кто-то начинал расспросы о его семье и написании фамилии Stuart. На дружеские упреки Ольги Сигизмундовны в склонности к богемной лени и на шутки про Обломова, Джон, не теряясь, отвечал, что в Шотландии в поместье его отца — настоящая Обломовка и что он часто пересказывает отрывки, а порой и переводит целые куски из романа Гончарова своим родственникам.
В 1969–1970 годах Стюарт учился в Центральных государственных художественно-реставрационных мастерских им. И.Э.Грабаря у выдающегося реставратора Адольфа Овчинникова. В это же время он много путешествовал по музеям и монастырям России. Результатом этой поездки стала опубликованная в 1975 году в Лондоне книга Иконы. Примерно тогда же Стюарт возвращается в Sotheby’s.
По свидетельству Ивана Самарина, идея создания русского отдела принадлежала Джону, а уже потом ее подхватили Christie’s и другие аукционные дома. В области русского рынка искусства он был таким же первооткрывателем, как и Камилла Грей, открывшая Западу русских авангардистов. Стюарту принадлежит схожая роль в ознакомлении западной публики с живописью Боровиковского, Левицкого, Серова, Врубеля, Бакста, Челищева, Гончаровой и Ларионова, а также с бронзой и фарфором русских императорских заводов.
По свидетельству Самарина, русский отдел изначально не имел разрешения продавать работы русских художников, постоянно или временно живших за границей, таких как Похитонов, Харламов, Айвазовский, Малевич, Кандинский, Шагал и Явленский. Постепенно этот запрет был снят. Благодаря Стюарту на рынке русского искусства появляются редкие работы русских художников высокого качества, порой даже неизвестные специалистам. До конца 1980-х покупателей из СССР на торгах русского искусства не было. Но на аукционы в Лондон все чаще начинали приезжать такие выдающиеся коллекционеры, как Соломон Шустер, Виктор Магидс, Валерий Дудаков.
На протяжении 1980-х Стюарт организовал несколько туров в Россию для ряда клиентов Sotheby’s, чтобы познакомить их с культурой страны, информация о которой тогда была еще практически недоступна. Он водил их не только по галереям и музеям, но и на службы в православные церкви, таким образом пытаясь передать понимание сути русской культуры. По впечатлениям Питера Баткина, «поездки с Джонни в Россию были незабываемым событием. В Петербурге он знал буквально каждый дом, каждую достопримечательность, помнил, кто где жил до революции. Незаметно для себя собеседник вдруг оказывался в другом времени: в XIX веке или в начале XX столетия».
В 1988 году Sotheby’s провел в Центре международной торговли первый в Советском Союзе аукцион работ современных художников и представителей русского авангарда. Пиком коммерческого интереса к русскому искусству стал 1989-й. Впервые за всю историю вещи продавались со значительным отрывом по сравнению со стартовой ценой. Последствием этих аукционов стал настоящий бум русского авангарда.
1990-е стали переломными: в Лондоне появлялось все больше русских покупателей. В аукционном зале можно было увидеть Мстислава Ростроповича, Галину Вишневскую, Геннадия Рождественского, Викторию Постникову, Никиту Лобанова-Ростовского. Тогда же визитной карточкой торгов Sotheby’s стали вечеринки с казаками и русские party, выплескивавшиеся на Бонд-стрит. В 1995 году русские торги принесли £3,8 млн. Больше половины покупателей на аукционе были русскими.
В том же году Стюарт и Самарин основывают собственный бизнес под названием Russian Consultancy.
Именно в конце 1980-х самыми частыми покупателями на Sotheby’s были Фонд культуры и Мстислав Ростропович — в российские музеи, не без участия Стюарта, вернулись очень ценные живописные произведения и архивные документы. Например, благодаря ему был найден архив Николая Соколова, раскрывающий подробности гибели последнего российского императора и его семьи.
Созданная академиком Дмитрием Лихачевым в рамках Фонда культуры программа Возвращение, ставящая своей задачей вернуть из-за рубежа утраченные во время революции культурные ценности, также получила поддержку Стюарта.
Джон Стюарт способствовал и возрождению в Лондоне рынка икон. После учебы в России он провел год в Греции, посвятив себя изучению византийской иконы и раннехристианского искусства. Это время не прошло даром: когда его пригласили оценить предположительно русскую икону XIX века, он опознал в ней один из редчайших образцов византийской живописи XIV века, трактующий иконографический сюжет Торжество православия. Эта икона была приобретена Британским музеем в 1988 году и теперь является, пожалуй, одним из наиболее узнаваемых экспонатов в его коллекции.
Стюарт также выступил в качестве одного из кураторов при подготовке выставки икон Врата тайны. Искусство Святой Руси, прошедшей в Музее Виктории и Альберта в 1990 году.
Несмотря на скептицизм в отношении искусствоведческих достижений Стюарта, нет ни одного эксперта, который не признавал бы глубины его знаний и харизмы. Он умел заражать своей страстью к русской культуре. В большинстве случаев вплоть до 1996 года именно Стюарт, Самарин и Баткин определяли уровень и качество русских аукционов.
Джон Стюарт ушел из жизни в 2003 году, когда ему едва исполнилось 63 года.
Как посетовал Янни Петцопулос, близкий друг Стюарта, распоряжающийся его интеллектуальным наследием и готовящий к изданию фундаментальный, законченный им перед самой смертью труд об иконописи Icons: The Triumph of Orthodoxy (Иконы: торжество православия), «Джонни мог бы быть с нами сегодня». А виной всему — врачебная ошибка. «Если бы не врач — типичный заносчивый представитель высших слоев — еще неизвестно, как бы все сложилось, — рассказывает Петцопулос. — Джонни приходил к нему с жалобами на острые боли, но в ответ вместо врачебной помощи получал назидание „не быть нытиком“. Если бы раковую опухоль диагностировали на 11 месяцев раньше — именно в тот момент, когда он впервые обратился к врачу, — у Джонни были бы все шансы победить болезнь. Но увы...»
В мае 2015 года лорд Страткаррон, директор издательства Unicorn Press, объявил о начале работы над сборником воспоминаний о Джоне Стюарте. Похоже, в истории русского рынка открывается новая глава.
