Выставку Валентина Серова в Государственной Третьяковской галерее за три с половиной месяца посмотрело 485 тыс. зрителей. Статистика — магия чисел. Кого она только не поражала, внушая энтузиазм (негативную, не радующую статистику обычно не любят приводить), не погружала в эйфорию, не вводила в приятный и успокаивающий обман! В статистике есть что-то от творчества, от искусства. Что же говорить тогда, когда статистика начинает заниматься миром искусства, то есть когда одним искусством начинают измерять другое — fine art?
Оставим в стороне сводки, калькуляции результатов и прогнозы в сфере арт-рынка. Там сложная игра и серьезные игроки, и лучше их не трогать. Возьмем то, что понятнее и доступнее обычному любителю искусства, — выставки, о которых судят по рецензиям художественных обозревателей (с этим, правда, сейчас не очень-то считаются, да и рецензентов кот наплакал), по книгам отзывов, в которые пишут как простые, так и почетные посетители (музейщики их любят показывать спонсорам выставок), ну и по статистике посещения того или иного блокбастера. Этот вид подсчета существует уже давно, и его изначальная единица вполне очевидна: это проданный билет на выставку. И хотя здесь, казалось бы, все ясно и прозрачно, но ведь порой к любой бухгалтерии могут появиться вопросы.
Пример из истории: с трудом верится в то, что так называемую прощальную выставку картин из Дрезденской галереи в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина в 1955 году за три с половиной месяца посетили 1,2 млн зрителей. Получается по более чем 300 тыс. человек в месяц — но такого ежемесячного половодья и сейчас не выдержит музей на Волхонке (напомним: в 1981 году в ГМИИ на выставке «Москва — Париж» за четыре месяца стояния плотной очереди побывало 655 тыс. зрителей, а «Москва — Берлин» в 1996 году приняла за три месяца и того меньше — 300 тыс.). При этом получается, что шедевры из Дрездена тогда увидел каждый четвертый житель столицы. Ссылаться на приезжих в Москву любителей искусства не приходится: в первые послесталинские годы по стране не так-то просто можно было разъезжать. Говорят, что москвичи смотрели выставку по нескольку раз, однако в те времена сорваться с работы ради удовлетворения эстетических потребностей было достаточно проблематично.
Не очень верится и в то, что выставку Джоконды из Лувра в том же ГМИИ в 1974 году посмотрело 311 тыс. зрителей. Очередь, которую, как брандспойтом, прокачивали через зал на Волхонке (на лицезрение шедевра каждому отводилось от 5 до 9 секунд), должна была привести к более высокому результату. Короче говоря, порой статистика позволяет себе промахиваться.
О том, что выставку Валентина Серова в ГТГ за три с половиной месяца посмотрело 485 тыс. зрителей и что это рекордное число для экспозиции русского художника, не перестают говорить даже спустя несколько недель после ее закрытия. Сомневаться в данных не приходится. Получается, что экспозиция мастера, стремившегося «писать отрадное», принимала ежемесячно чуть менее чем по 150 тыс. человек (т.е. 4,7–4,8 тыс. в день), а это можно считать вполне нормальным показателем для выставки такого уровня. По подсчету, так сказать, голов в единицу времени ее можно сравнить с выставкой в Третьяковке же Карла Брюллова в 2000-м, пропустившей через себя за полгода 900 тыс. посетителей, то есть те же самые 150 тыс. в месяц. Последняя указанная цифра — это норма, а не какой-то стахановский рекорд. Но дело в том, что до этой нормы иные большие выставки у нас просто не дотягивали. Обычно музейная выставка-блокбастер длится от немногим менее трех до трех с половиной месяцев. Впрочем, бывает и больше, как в упомянутом случае с Брюлловым.
Из статистики посещаемости выставок-блокбастеров можно сделать некоторые выводы. К примеру, выставка Исаака Левитана, проходившая в ГТГ в 2010 году, за пять месяцев работы собрала 291 тыс. посетителей (не слишком трудно подсчитать, сколько зрителей проходило ежемесячно). Экспозицию Константина Коровина там же в 2012 году за четыре месяца посмотрело 215 тыс. человек. То есть 1,5–2 тыс. посетителей в день — такова, как оказалось, измеряемая в цифрах любовь к скромному русскому пейзажу (интересно, сколько зрителей привлечет романтический пейзаж, то есть летняя выставка Ивана Айвазовского в ГТГ?). Эти показатели соответствуют и результатам ретроспективы Михаила Нестерова (2013, ГТГ): его высокодуховную живопись за четыре месяца посмотрело 120 тыс. почитателей.
Любовь же к модернизму и современному искусству, как подсказывает та же статистика, на удивление, еще скромнее. На выставке «Марк Шагал. Истоки творчества» (2011, ГТГ) за три с половиной месяца побывало 106 тыс. зрителей, на ретроспективе Наталии Гончаровой (2013–2014, ГТГ) за четыре месяца — 120 тыс. Выставку «Соц-арт», которая шла три месяца в Третьяковке в 2007 году, посетило 15 тыс. человек (тут даже неловко приводить помесячный, не то что поденный подсчет).
Конечно, измерять искусство в посетителях не слишком корректно — все же это не урожай злаковых, не выплавка чугуна и стали и не те самые пресловутые баррели нефтедобычи. Тем не менее статистика помогает очертить абрис того искусства, которое жаждет увидеть наша широкая публика. Как было видно, пейзаж ее, конечно, трогает, но не слишком. Модернизм, формальные инновации интересуют ее в гораздо меньшей степени. И как видно из статистики, современное искусство перед широкой отечественной аудиторией находится в большом долгу, в том смысле, что оно вообще не делает никакой кассы, а требует лишь расходов.
Это у нас. А в мире иначе. В 2014 году выставку причудливой, но чрезвычайно модной японки Яёи Кусамы посмотрело 2 млн бразильцев, «Рождение импрессионизма» из Музея Орсе посетило около 700 тыс. жителей Токио.
Кажется, для анализа причин успеха выставки Серова следовало бы привлечь, как это ни парадоксально, современных художников. Таких как соцартисты Виталий Комар и Александр Меламид, запустивших в 1994 году псевдосоциологический проект-тест «Выбор народа», который ставил целью выявить на основе опроса представителей того или иного этноса, какую картину они посчитали бы «наилучшей», а какую — «наихудшей». Проект, понятное дело, был не без подвоха. Результаты оказались курьезными и смешными, но в известной мере действительно отражающими национальные пристрастия. Надо полагать, что Серов, если бы тот соц-артистский проект был возобновлен, попал бы на первое место как «наилучший» для публики художник.
Как кажется, искусство Серова отвечает чаяниям широкого отечественного зрителя. Серов — портретист par excellence, а портрет наша публика воспринимает с большим воодушевлением, чем пейзаж. Искусство Серова вне идеологии: ему что российский император со смешным петушиным плюмажем на датской треуголке или в заломленной набекрень кубанке, что пролетарский писатель Максим Горький с ухватками мастерового, что нувориш Гиршман с рукой в кармане — все равно, все на свой лад хороши. Наконец, живопись и графика Серова просто красивы, сколько бы ироничные критики ни прохаживались по поводу их якобы буржуазности. И это очевидное достоинство понятно простому зрителю.
Если есть еще художник, имеющий хотя бы половину из перечисленных выше качеств, то на его выставку, как кажется, народ валом пойдет. Но где взять такого художника?