18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Обозревая российский рынок за последние десять лет, можно объединить имена появившихся на нем художников в группы — очень условно, так как один и тот же мастер может подходить сразу под несколько категорий.
Как правило, это авторы второго ряда, хорошо известные искусствоведам, но не ставшие центральными фигурами художественных течений и объединений (здесь все «основные» авторы уже раскуплены). Устойчивые позиции на рынке могут занять художники, покинувшие Россию в начале своей карьеры, работы которых по большей части находятся за рубежом. Прекрасно, если у таких мастеров сохранилось достаточно объемное художественное наследие, а не пара вещей: это дает возможность сделать автора объектом «массового спроса», заинтересовав его работами многих покупателей. Не только русские антиквары, но и международные аукционные дома пытаются найти художников, работы которых займут прочные позиции на рынке. В ситуации ощущающегося обмеления вполне понятным становится принцип формирования, например, последнего (июньского 2013 года) каталога аукционного дома MacDougall’s, на первый взгляд вызывающего некоторое удивление своей разнонаправленностью. Такой подбор вещей для торгов демонстрирует желание подстраховаться, выставив «новые имена» и протестировав их потенциал.
Художники этой группы начали пополнять российский арт-рынок первыми: их отсутствие в нашей культурной орбите объяснялось не проблемами с художественным качеством, а недоступностью наследия (по географическим причинам) или его закрытостью по идеологическим соображениям.
Произведения Бориса Григорьева всегда ценились советскими и постсоветскими коллекционерами. В первый раз на публичном аукционе в России его работа появилась в 1994 году («Альфа-Арт», $36 тыс.); ныне рекорд составляет $3,7 млн. Полотна художника можно встретить у российских антикваров, однако все они попали в Россию с лондонских аукционов, что понятным образом сказывается на их цене.
Павел Челищев практически не был известен в России (в ГТГ хранится одна его большая работа, которая долгие годы не выставлялась). Челищева начала собирать и выставлять в России галерея «Наши художники». Ныне наследие мастера — и парижского, и американского периодов — практически исчерпано, цены весьма высоки. Стоит даже графике Челищева появиться на любом, самом небольшом западном аукционе, и ее немедленно, по любой цене, приобретает специализирующийся на художнике покупатель.
Работы Николая Фешина, ученика Ильи Репина, в 1923 году уехавшего в США, стали появляться на лондонских русских торгах, которые, как известно, есть мерило популярности художника у коллекционеров, в 2005–2008 годах и не стоили дороже $100 тыс., в то время как на аукционах в Беверли-Хиллз и Санта-Фе картины уходили за $1 млн. Тут имела значение тематика: американские коллекционеры давно охотятся за «индейскими» работами Фешина — русским приглянулись более нейтральные женские или детские портреты. На MacDougall’s в 2010 году цена на «Маленького ковбоя» достигла $9 млн. В итоге Фешин, выставка которого прошла в ГТГ в 2012 году, сегодня является одним из самых популярных, дорогих и востребованных рынком авторов (рекорд 2010 года не был перекрыт, но подтянул рынок). Потенциал роста цен для этих имен, на глазах утвердившихся в разделе первых, можно считать исчерпанным.
Получил своих преданных поклонников среди коллекционеров — как почитателей Парижской школы, так и ценителей грузинской самобытности — Ладо Гудиашвили, ранее (в отличие от Нико Пиросмани, статус которого всегда был высок, но вещей его мало и новые не появятся) не привлекавший особого внимания покупателей. Интересно, что для достижения хороших рыночных результатов художнику нет необходимости становиться объектом массового спроса — вполне достаточно активности небольшого числа платежеспособных покупателей. В 2009 году в ГТГ прошла выставка Гудиашвили, а в ноябре 2012 года его работа «У черного ручья» была продана на Christie’s за £937,3 тыс.
На наших глазах появилось на рынке и практически полностью ушло в пару крупных российских коллекций наследие Ивана Похитонова, статус которого был подтвержден выставкой 2010 года «Чародей-художник» в ГТГ. Похитонов большую часть жизни провел во Франции и Швейцарии, был в меру известен западным коллекционерам. Порог в $10 тыс. цены на его миниатюрные пейзажи перешагнули в 2003 году — что характерно, на русском аукционе Christie’s. Планомерно и плодотворно директор русского отдела этого аукционного дома Алексей Тизенгаузен предлагал русским покупателям работы, которые черпал у наследников художника. Теперь средняя цена на пейзаж Ивана Похитонова составляет от $100 тыс. до $300 тыс.
Совершенно позабытой — из-за отсутствия наследия — была фигура Марии Якунчиковой (1870–1902), рано скончавшейся художницы Серебряного века. Интересно, что, когда Алексей Тизенгаузен извлек его из небытия (все хранилось у наследников во Франции) и предложил на торгах Christie’s в 2005 году, оно не выстрелило. Зато в 2011 году Вид из окна старого дома, Введенское, то же самое полотно, что было не продано шесть лет назад с эстимейтом $250–350 тыс., ушло за $1 млн. То есть рынок должен в некотором роде созреть, а продавцу необходимо проявлять терпение и упорство.
В русском искусстве немало персонажей, цены на работы которых могли бы очень подрасти — если бы эти работы существовали. Как пример можно привести имя Надежды Лермонтовой (1885–1921), если бы от нее осталось что-либо, кроме буквально нескольких холстов, хранящихся ныне в крупных российских коллекциях.
Так как практически все первые имена русского искусства или недоступны в хорошем качестве, или чрезвычайно дороги, на рынке появились художники, представляющие востребованное покупателями направление в близкой манере — своего рода облегченный вариант популярных авторов. Самый яркий пример — пейзажи Александра Альтмана, который воспринимается рынком как «Коровин light».
Альтман — успешный художник, воспринявший импрессионизм во Франции и проведший там всю сознательную жизнь. Он был чрезвычайно плодовит; стоимость его вещей ныне не поднимается много выше $100 тыс. Вся проблема только в том, чтобы выбрать удачное полотно, так как Альтман в своих работах был очень неровен.
Также неплохим «заместителем» Константина Коровина может служить Алексей (Алессио) Исупов (выставка его работ прошла в ГТГ в 2009 году). Художник в основном работал в Италии и в ранних вещах — несомненный и хороший импрессионист. Позже он выработал свою манеру, с использованием мерцающего белого. Интересно, что в июне в состав своих вечерних торгов Sotheby’s включил сразу два масштабных полотна Исупова, но не смог продать их.
Под влиянием Александры Экстер в определенный момент писала Вера Рохлина, «русская парижанка». Ее эффектный кубофутуристический Тифлис был оценен в £350–400 тыс. на летнем аукционе MacDougall’s в Лондоне и не нашел покупателя: все же Рохлина не Экстер и не Попова и должна оставаться в своей ценовой категории.
Некоторые плоды могут принести поиски русских корней у европейских (по стилистике и включенности в арт-рынок) художников. Расчет тут делается на упомянутую выше тенденцию отечественных коллекционеров проявлять интерес именно к русским художникам. Русские корни обнаруживаются у Леопольда Сюрважа, Сержа Фера, баронессы Эттинген (она же Франсуа Анжибу), Эрте (Романа Тыртова) и так далее, вплоть аж до Марка Ротко.
Последний, впрочем, и без русского подогрева запредельно дорог. Хотя, пожалуй, такой прием мог сработать в середине 2000-х годов, когда формирование национальной идентичности у российских коллекционеров достигло пика. Сейчас покупатели достаточно включены в мировой контекст и по большей части способны довольно адекватно оценить художественное качество предлагаемых работ — педалирование «русскости» у этих художников потеряло коммерческий смысл, хотя сохранило культурологический пафос.
Поиски имен, которые хотя бы по формальному признаку могут быть включены в каталоги аукционов и выставок русского искусства, продолжаются участниками рынка — пожалуй, это самый плодотворный из возможных ныне путей.
В последних коллекциях лондонских русских торгов встречались: Серафим Судьбинин (художник, скульптор, актер-дилетант), Валентина Пракс (жена скульптора Осипа Цадкина), Евгений Дюккер, поселившийся в Дюссельдорфе после окончания петербургской Академии художеств, — список может быть продолжен. Стоимость их работ минимальна, но и интереса они (пока) не вызвали, хотя биография каждого предлагает любопытные возможности для работы с ними.
Некоторые художники имеют сложности с обретением корней, в частности русские парижане Серж Шаршун (рекордная цена — около $150 тыс.), Серж Поляков (предел — около $1,5 млн, десяток вещей проданы по $1 млн), Андре Ланской (рекорд — около $250 тыс.), Николя де Сталь (рекорд — свыше $9 млн). В Европе их абстрактный экспрессионизм давно и хорошо известен, и дорог. Русские покупатели при таком уровне цен большого энтузиазма по отношению к их вещам не проявляют.
Среди проблем, осложняющих жизнь российскому антикварному рынку, есть одна, справляться с которой приходится каждому антиквару: интересные вещи найти все труднее. О наступающем «обмелении» рынка русского искусства — о банальной нехватке товара во всех сегментах — говорят сегодня и продавцы, и покупатели. Почему же ушло в прошлое изобилие антиквариата, памятное по 1990-м годам? И где найти ресурсы его пополнения?
Рынок антиквариата в современной России никогда не мог похвастать большими запасами. Произведения искусства, принадлежащие частным владельцам (во всем мире традиционно формирующие рынок), в нашей стране были массово конфискованы в послереволюционные годы, осели в музеях и навсегда ушли с рынка. Что же наполнило его в 1990-е годы? В основном это были антикварные вещи, сохраненные хозяйственным населением; коллекции благополучных советских граждан, потерявших свой социальный и финансовый статус; произведения, украшавшие многочисленные учреждения и организации. Период активного перераспределения произведений искусства, когда в антикварные магазины стояли очереди сдатчиков, закончился быстро. За первое десятилетие свободной торговли антиквариатом покупатели разобрали и старые иконы, и то немногое, что осталось от XVIII — начала XIX веков, осели в новых коллекциях лучшие вещи художников круга «Родной речи» и мирискусников. Кризис 1998 года не привел к массовому выбросу на рынок произведений искусства (как это было в начале 1990-х годов), и количество топовых вещей продолжало сокращаться.
Признаки системного обмеления рынка русского искусства XVIII — начала XX веков стали заметны в середине 2000-х годов, когда активно возобновили покупки коллекционеры, оправившиеся от кризиса 1998 года. К следующему кризису, 2008 года, они успели довести обороты русских отделов Sotheby’s и Christie’s более чем до $300 млн (в сумме за 2007 год), сметая буквально все, что выставлено на торги, и опустошить внутренний рынок. Кризис 2008–2009 годов не отразился на предложении (никто из крупных русских коллекционеров не продал своего собрания), но отразился на спросе: люди перестали покупать все подряд; цены на шедевры первого ряда взлетели пуще прежнего, цены на средние работы упали. Сегодня покупатели, создававшие свои коллекции в 1990-е годы, не собираются расставаться со своими приобретениями 20-летней давности. Из-за относительной молодости этих людей не стоит надеяться на оживление рынка в ходе смены поколений и продажи коллекций наследниками.
Естественная подпитка вторичного рынка антиквариата обеспечивается другими источниками. Во-первых, это отдельные внутрироссийские находки удачливых антикваров (можно привести в пример недавнюю продажу аукционным домом «Кабинетъ» неизвестного прежде полотна Кузьмы Петрова-Водкина Орфей за $1 млн). Во-вторых, импорт произведений русского искусства. На Антикварном салоне в ЦДХ всегда можно обнаружить с десяток полотен с недавних русских торгов в Лондоне. Примечательно, что все они ввезены «для личного использования»: действующее законодательство по-прежнему закрывает внутрироссийский рынок от массового вторжения искусства из-за рубежа. И наконец, неторопливая ротация существующих коллекций. Все это поддерживает некоторую динамику, но не решает проблему, поэтому угроза стагнации отечественного антикварного рынка становится вполне реальной В 2000-х годах неиспользованные резервы обнаружились на рынке икон. Интерес коллекционера Виктора Бондаренко к вещам XIX века (которые раньше не считались заслуживающими серьезного внимания), выставки его собраний в Государственной Третьяковской галерее (ГТГ) в 2003, 2008–2009 годах и в Центральном музее древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева в 2010-м на некоторое время оживили этот сегмент рынка, отреагировавшего на коллекционерские пристрастия конкретных покупателей. Статус, популярность и ценовая категория икон XIX века резко выросли — предложение же таких работ закономерно сократилось. Сегодня о новых «открытиях» на рынке икон ничего не слышно. Ощущая надвигающуюся опасность массового ухода с рынка заскучавших покупателей (русские активно переключаются на европейских старых мастеров, импрессионизм и западный модернизм), антиквары ищут новые возможности. Примеры резкой смены профиля галереи (условно говоря, с салонной живописи на современное искусство) найти трудно, поскольку это потребует трудоемкого «перевоспитания» клиентов. Продавцы деликатно, чтобы не отпугнуть уже сформировавшуюся клиентуру, смещаются в близкие по времени сегменты рынка — что видно по экспозициям участников в престижной центральной зоне второго этажа Российского антикварного салона. Появление здесь стенда галереи «Виардо», продающей по преимуществу романтические салонные жанровые сцены европейских художников XIX века, демонстрирует успешную попытку заполнения еще одного сегмента, востребованного у наших покупателей. В целом сегодняшние собиратели склонны, скорее, расширять интересующую их область коллекционирования, поэтому все чаще встречаются собрания, в которых мирно уживаются иконы, русская классика, импрессионисты и работы старых мастеров. Навстречу таким пожеланиям идут и антиквары. Так, галерея «Академiя художествъ» представляла на Российском антикварном салоне сразу два стенда: один с русским, другой с западноевропейским искусством.
Тотальная переориентация любителей классического русского на произведения западных мастеров маловероятна, поэтому продавцы тщательно прорабатывают поле русского искусства, раздвигая его границы и вширь, и вглубь. Первым делом были освоены крупные, прежде недооцененные сегменты: соцреализм, художники парижской школы и графика (см. досье). Приоритетом покупателей из России по-прежнему остается русское искусство, и в этом мы ничем не отличаемся от других стран. Российский антикварный рынок демонстрирует свою живучесть, и, если он требует от продавцов изобретательности, энергии и искусствоведческих исследований, это только на пользу и покупателям, и всей истории русского искусства. Стоит ждать появления новых имен — русских художников, работавших в Париже, Берлине или Праге.
