Дмитрий Морозов: «Тыкать в экран пальцем для зрителя сейчас привычнее, чем стоять перед неподвижной картиной»

Хотелось бы начать с того, как вообще возник ваш псевдоним.

В геймерско-задротско-восьмибитно-чиптюновой музыкальной среде приняты очень странные украшения типа ASCII-art, которые добавляются к названиям проектов. Это приросло, грубо говоря, из музыкального проекта. И уже не было смысла менять, потому что Дмитриев Морозовых много, а псевдоним — это, скорее, желание абстрагироваться от персонификации проекта. Я работаю в нескольких направлениях сразу: от музыки и перформанса до science-art. Часто мои объекты не только произведения искусства, они еще и сами что-то делают, но то, что они делают, как правило, искусством назвать нельзя по каким-то стандартным критериям.

Музыкой вы долго занимались?

Я и продолжаю. Но сейчас небольшая путаница в терминологии. Саунд-арт — это удобное название для музыки, которая перестала быть музыкой, ну и еще для многих других явлений. И в таком чистом виде я уже, наверное, музыкой не занимаюсь. Я больше сосредоточился на объектах. Если я выступаю, то это перформанс, в котором звук лишь одно из средств, все равно за ним стоит какая-то концептуальная идея.

«Медиаискусство» — это слишком обобщенное название. Приходится описывать: это аудио­видеосветоинсталляция с интерактивными элементами.

Для меня это, скорее, искусство новых медиа, где подразумевается, что есть старые медиа: живопись, графика, скульптура, архитектура, — и есть новые: свет, звук, движения или биология. И это действительно очень общий водораздел, за которым иногда скрывается черт-те что. Нет-арт где-то на сервере. Или вот есть такое тоже — радиоарт.

Радиоарт?

Последний проект, который я сделал, называется Хотспот-поэт. Это четыре девайса, которые скрывают внутри wi-fi-точки. На каждом — портрет поэта. Вот здесь нарисован Гете. Девайс создает wi-fi-сети, названия которых — это стихотворения Гете. Пользователь включает поиск wi-fi, и у него в списке сетей внезапно появляется стихотворение Гете. Еще есть Басе, Пастернак и Петрарка. Можно ехать в метро, включить такой передатчик, и люди, когда будут подключаться к wi-fi, увидят одну из строчек стихотворения.

Кстати, о радиоарте. У меня был проект в Никола-Ленивце (деревня в Калужской области, известная фестивалем ландшафтного искусства «Архстояние». — TANR), на открытии Вселенского разума Николая Полисского в 2012 году, когда я сделал радио­эфир 20 FM-передатчиков. В принципе, у нас запрещено вещать в FM-диапазоне без лицензии. Мои точки вещали все на одной частоте, но были разнесены друг от друга, и люди с обычными радиоприемниками или телефонами, гуляя по парку, попадали в зону вещания разных передатчиков. Мелодии были написаны специально для локаций. Один саундтрек — звук втыкающихся в дерево стрел, потому что в этом месте произошло стояние на реке Угре. Татарское и русское войска, бранно матерясь, перебрасывались стрелами, а битвы самой не случилось. А на кладбище был саундтрек с какими-то голосами.

Как далеко это ушло от традиционных техник, даже от компьютера!

Живопись уже не способна одна справляться с глобальной трансформацией действительности. С одной стороны, художникам интересно заниматься новыми технологиями, потому что это все время ставит новые вопросы. С другой стороны, это и более ясный язык, потому что тыкать в экран пальцем для зрителя, может быть, сейчас привычнее, чем стоять перед картиной, где ничего не движется. Не то чтобы ты идешь на поводу у зрителя — ты, скорее, пользуешься тем, что ему удобно, чтобы донести идеи, которые мало чем отличаются от тех, что были много лет назад.

Ваша мастерская немного необычно выглядит.

Да, она больше похожа на мастерскую по ремонту телефонов. Кстати, мультимедийное искусство очень удобно делать именно в Москве, потому что, например, в Париже всего 3 магазина радиоэлектроники, причем дорогих, а здесь их 50. Спрос здесь очень высокий, потому что с советских времен мужчины привыкли ремонтировать вещи, а не покупать новые. Радиолюбитель-инженер — это очень мощный образ. В Америке, конечно, тоже пропаганда работать руками огромная, но все равно онлайн везде преобладает. Здесь еще не в такой степени и есть радиорынки, что иностранцам кажется абсолютным чудом.

То есть у нас уникальная ситуация?

На Западе процесс был планомерным, он шел с 1960-х годов, а у нас это бац — и всем стало интересно. Polytech Science Art, которым занимается Наталья Фукс, куратор проекта с Ars Electronica (подробнее см. «Календарь»), ставит цель не выставки делать, а воркшопы, создавать сообщества людей, которые учатся и видят изнутри какие-то процессы. У меня есть даже иллюзии на этот счет, может быть, в России начнется серьезный, классный замес.

Какую работу вы сделали для московской выставки с Ars Electronica?

Это работа на тему корпускулярно-волнового дуализма и квантовой механики. Если коротко, то свет у нас одновременно и частица, и волна, то есть что-то летящее, пыль, и еще и какое-то периодическое колебание. Я придумал звуковую музыкальную машину, в которой десять лучей лазера, и эти лучи будут преграждать вентиляторы — компьютерные кулеры. Первый вентилятор прерывает луч на большой частоте, и мы не видим мигания. Потом стоит второй, и уже иногда видно, что он мигает, потому что луч одновременно прерывают два вентилятора. Скорость вентиляторов будет меняться, и луч будет появляться с неравными интервалами, образуя своеобразный двоичный код. Музыкальная машина будет преобразовывать световые сигналы в музыкальные. Такая бесконечная музыка фаз.

С ума сойти! Как у вас в голове помещаются все эти многомерные варианты: можно лазер, можно свет, можно музыку, можно такую технику, можно сякую? Откуда вы берете эти идеи?

В какой-то момент я понял, что мозг заточен уже, то есть это профессиональная деятельность, то, что меня кормит. Но это не главное. Просто это то, что мне интереснее всего. Искусство современное именно такое и есть, как жонглирование… Это такой способ работы мозга, глаз и рук одновременно, когда несколько вещей приводишь к балансу ради сложной динамической гармонии. Вот, собственно, как бы я свое творчество охарактеризовал: интеллектуально-научные концепции, которые начинают перетекать или являются средством для отображения чего-то чувственного. И при этом есть некая визуальная составляющая. Понятно, что лазер красиво выглядит, не зря на дискотеках используется. И есть инженерная составляющая. Все вместе это скрепляется воедино, как в блендере, в голове взбалтывается, и потом получается какой-то техноарт-смузи. Ну так, чтобы по-хипстерски звучало.

Но вас интересует и биология?

Я с биологией очень мало работаю, у меня сейчас очень сильный электрический уклон. Но это дико интересная тема. Например, я не ем грибы, потому что понимаю, что это непростые существа.

Однажды я сделал перформанс. Взял несколько грибов, внутрь каждого вставил небольшие заряды и надел на голову энцефалограф. Это прибор, который измеряет электрический потенциал мозга и может его интерпретировать, — достаточно простая технология, которая используется в медицине, например для управления протезами. Подумав о чем-то, можно этим управлять. Моей целью было сделать так, чтобы чистый разум атаковал грибы. Получился звуковой перформанс: летит куча земли, подлетает гриб, его чуть-чуть разрывает. В перспективе я хочу сделать целую поляну из мухоморов, в галерее обязательно, чтобы это была суперинституциональная вещь. Привезти эти мухоморы, в сентябре, разложить их, подключить энцефалограф и взрывать один за другим, чтобы они разлетались с треском и запахом взрывчатки и жареных грибов.

За что вы решили им отомстить?

Нет, не то чтобы отомстить. Мне показалось, должен быть диалог. Обычно грибы взрывают мозг людей, а тут мозг взрывает гриб. Вот.

Важный факт, что гриб не есть организм сам по себе. Организмом является мицелий, грибница, а сам гриб — это только орган размножения. Получилась как бы грибная кастрация. То есть гриб — это только средство размножиться. Если грибнице хорошо, гриб не вырастает. После дождя грибы вылезают не потому, что им классно, а потому, что вода смывает слой перегноя, где много глюкозы, которой грибница питается. Как только прошел дождь, пищи становится резко меньше. А они такие: о, плохая территория — надо отсюда валить.

А грибница как выглядит?

Грибница выглядит как десятки тоненьких нитей, сотни. Они под землей живут, в верхнем слое, чуть-чуть под листьями и в землю на 20 см, не больше. Это коммуницирующая сеть. Все это такой сложный разнесенный организм, который не имеет главного центра. Есть грибницы по-настоящему умные, они даже предметы огибают. Есть грибы, которые селятся в животных, в нас живут грибы постоянно.

Получается, гриб — это какая-то очень сложная и недооцененная вещь.

Например, есть бытовая плесень, и на некоторых видах этой плесени, которая, скажем, на хлебе появилась, в определенных условиях может вырасти гриб. Это все дикий замес, но я, к сожалению, в биологии ноль, знания на совсем базовом уровне, и изучить ее мне еще только предстоит. Но пока с электричеством разбираться и разбираться.

Забавно, что органическая составляющая в современном искусстве почему-то привязана к новым технологиям. Science-art, который использует биологию, — это общее место, а, например, чтобы люди картины со мхом делали — такого практически нет. Как получается, что именно биология и наука ушли в область проводов?

Одним из первых, кто про грибы начал говорить очень серьезно и на кого они сильно повлияли, был Джон Кейдж. Он вообще был председателем общества микологов Нью-Йорка. Он был не просто грибной человек — коллекция грибов Кейджа после его смерти была передана чуть ли не в Стэнфордский университет, потому что в ней были суперуникальные экземпляры, у него там сотня видов была. У меня тут лежит книжка Кастельянца Разговоры с Кейджем. Он был очень увлечен этим вопросом.

Конечно, тема выставки Лаборатория Земля подразумевает что-то грибное, но у меня получилась абстрактная квантовая работа про физику, свет, волны. С биологией я пока еще не разобрался. У меня был, кстати, один проект, назывался Микологический конгресс, с участием роботов-грибов.

Как это?

Я создал 12 роботов-грибов, которые были объединены в электрическую сеть. Внутри шляпки каждого гриба был насыпан сахар, и туда постепенно на сладкое собирались насекомые. На каждом грибе была установлена камера, то есть он сам за собой следил. Если появлялось слишком много насекомых внутри, гриб начинал паниковать и трястись, растряхивая муравьев. Они разговаривали друг с другом, эти грибы, я придумал им звуковой язык, чтобы они переговаривались. Рядом с этой инсталляцией стоял телефон. Снимаешь трубку и слушаешь, о чем разговаривают грибы. Они издавали какие-то странные звуки. К сожалению, у меня нет видеодокументации этого проекта.

Это тоже было где-то в Нико­ла-Ленивце?

Нет, в Ботаническом саду в Калининграде. Это был, можно сказать, внезапный проект. В Калининграде работает Балтийский филиал ГЦСИ, они несколько раз меня приглашали. В тот раз проходил фестиваль саунд-арта Sound Around, и вот там я сделал грибной конгресс.

По сути, это звуковая инсталляция, которой управляют насекомые. Имитация природы, очень невротичная. Грибы волнуются, переживают, начинают нервничать из-за того, что у них внутри кто-то живет. Понимаю, это звучит странно, но, в принципе, это знакомый людям процесс.