Леон Бакст — всегда работал, изобретал, блестел, а жил как бродячий музыкант

Грандиозная выставка «Лев Бакст / Léon Bakst. К 150-летию со дня рождения» в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина почти половину лета радует своих зрителей богатым и многообразным, раскрашенным яркими красками творчеством одного из самых оригинальных художников начала ХХ века. Ее кураторы: директор Института современной русской культуры при Университете Южной Калифорнии Джон Боулт и заведующая Отделом личных коллекций ГМИИ им. А.С.Пушкина Наталия Автономова — рассказали TANR о трудностях создания выставки, причине молниеносного успеха художника за рубежом, унисексе и экстравагантности.

На выставке представлено более 250 произведений живописи, графики и, конечно, сценических костюмов и эскизов художника. Как проходил отбор произведений для экспозиции?

Джон Боулт: Тут дело в команде, решения принимались коллективно: и директором ГМИИ Мариной Лошак, и моим сокуратором Наталией Автономовой, и нашим дизайнером Анной Каменских, и мной.

Наталия Автономова: Наша выставка — одна из первых юбилейных выставок художника такого масштаба, поэтому нам хотелось, чтобы на ней были представлены все грани его творческого наследия. Было непросто по нескольких причинам. Во-первых, работы Бакста разбросаны по всему миру, они хранятся как в государственных, так и в частных собраниях, во многих западных и российских графических коллекциях. Во-вторых, Бакст — один из тех художников, произведения которого часто тиражировались. Поэтому одной из главных задач отбора была подлинность.

У вас есть такие повторные работы на выставке — например, к балету Поля Дюка «Пери».

Наталия Автономова: Да, известно, что Бакст сам повторял свои работы. В 1920-е годы для персональных выставок он создавал варианты своих эскизов, увеличив их размеры.

Расскажите о композиционном решении экспозиции. Выставка ведь не подчиняется хронологическому порядку? Я видела эскизы к спектаклям «Нарцисс» и «Федра» в разных частях зала.

Джон Боулт: До некоторой степени само непростое помещение ГМИИ диктовало конфигурацию экспонатов (парадная лестница, ротонда, коридоры). К тому же сами экспонаты очень разные: эскизы — плановые, костюмы — трехмерные, книжные иллюстрации — черно-белые, есть совсем маленькие объекты, но есть и огромные, как, например, занавес для театра Комиссаржевской. Сам Бакст не всегда эволюционировал «логично»: сначала ар-нуво и пышность таких постановок, как «Шехеразада» и «Нарцисс», потом некий «возврат к порядку» и конструктивному элементу (например, в балете «Игры» 1913 года). А потом, к концу жизни, возврат к барочной экстравагантности со спектаклем «Спящая принцесса» 1921 года. С таким разнообразием и при таких контрастных условиях очень трудно следовать хронологии.

Наталия Автономова: Так как пространство сложно решено с точки зрения дизайна, трудно говорить о хронологии. Произведения Бакста блестяще смотрятся в различных изданиях. Но оказалось, что очень сложно показать всю полноту и разнообразие его творчества в едином выставочном пространстве. Мы разделили выставку на два здания: в залах Отдела личных коллекций экспонируются ранние работы художника и большой документальный раздел. А основную составляющую в деятельности Бакста как художника — область театра — мы демонстрируем в залах Главного здания музея. Среди любимых им тем остановились на теме Востока — она была интересна Баксту не только в оформлении таких знаменитых театральных постановок, как «Клеопатра», «Шехеразада», но и в его картинах. Например, «Сиамском танце» из собрания Государственной Третьяковской галереи. Еще одна важная тема — античные видения, она красной нитью проходит через все его творчество: сценографию, живопись и графику. Можно вспомнить его заставки и виньетки для журнала «Мир искусства», которые ассоциируются с греческой вазописью. Третья, фантазийная и сказочная тема — романтические грезы — связана прежде всего с театральными постановками, в частности «Феей кукол», «Карнавалом» и нежно любимой художником сказкой Ш. Перро «Спящая красавица». Отдельные разделы выставки посвящены Баксту — портретисту и книжному графику. Помимо главных тем мы постарались выделить и знаменитые работы художника, поместив их на особые места. Например, по двум сторонам от апсиды в Белом зале разместились «Вакханка» — эскиз костюма к постановке «Нарцисс» из собрания Центра Помпиду, и эскиз костюма для Вацлава Нижинского к постановке «Послеполуденный отдых фавна» из парижской частной коллекции.

А сложно ли было вписать в экспозицию костюмы?

Наталия Автономова: Сложно! Ведь не все костюмы являются прижизненными. Некоторые сделаны позже по впечатлениям от эскизов художника, это нужно было учитывать. Изюминка выставки — подлинный костюм Вацлава Нижинского к балету «Призрак розы» (1911), который предоставил нам для экспонирования Николай Цискаридзе, ректор Академии русского балета им. А.С.Вагановой, и мы очень благодарны ему за это. Этот костюм был подарен академии вдовой Нижинского — и он дышит своей первозданностью.

Господин Боулт, а что бы вы выделили из экспонатов, привезенных для выставки из-за границы, и почему?

Джон Боулт: Платья из коллекции Александра Васильева заслуживают особого внимания, и также панно на тему «Спящей красавицы» из коллекции лорда Ротшильда в Англии. Также важны театральные рисунки из лондонского Музея Виктории и Альберта и, конечно, блестящие эскизы к «Пери» и «Шехеразаде» из частного собрания Нины Лобановой-Ростовской (Лондон). Грустно, что из-за санкций нам не удалось привезти русским зрителям вещи из американских коллекций.

Как вы думаете, как сегодня зритель относится к сценографическому искусству, когда увлеченность театром — явление совсем не массовое? На какого Бакста приходит посмотреть зритель? Сценографа? Или модельера? Ведь у него было столько граней, не многие знают, что он еще и писал. Гиппиус хвалила его за роман «Жестокая первая любовь», а еще был сценарий мистической драмы и желание работать в Голливуде.

Джон Боулт: Перформанc, стрит-арт, брейк-данс и тому подобные акции тоже не массовы, хотя вполне демократичны. Правда, они часто исполняются без костюмов, задников и прочих декораций. Конечно, Бакст привлекает публику не только как театральный художник, но и как дизайнер и даже арбитр моды. Он долго и глубоко думал об этом вопросе, о моде будущего, о платье новой женщины, об унисексе, хотя в любом дизайне для него элегантность, шик и обаяние всегда играли большую роль. Он любил экспериментировать и создавал очень смелые ансамбли, особенно для русских и американских львиц бомонда.

Наталия Автономова: Сложные вопросы. Зритель интеллектуальный знает, что Бакст — это прежде всего сценограф, театральный художник, который связан с «Русскими сезонами», именами Дягилева, Нижинского, Карсавиной, Стравинского. Но Бакст кроме этого еще был и «изумительный каллиграф», как его называл Александр Бенуа. Поэтому любой эскиз, связанный с той или иной постановкой и исполнителем, — это высокого уровня произведение искусства. Думаю, эта разносторонность таланта, которую мы стремились передать, привлекает и разного зрителя с разными интересами.

Раз уж мы вспомнили о зрителях, вы не поделитесь, как сейчас посещают выставку? Опережает ли названная «Дама с апельсинами» (картина «Ужин», 1902) «Девочку с персиками»?

Наталия Автономова: Посещают очень хорошо. В своем путешествии по экспозиции зритель с удовольствием погружается в эту атмосферу всеохватности бакстовских устремлений и исканий.

И все-таки вы можете объяснить, в чем же причина того, что художника так быстро оценили за рубежом, а на Родине, как писал сам Бакст в письмах друзьям, «русские музеи и в ус не дули»?

Джон Боулт: Думается, причина в том, что Бакст (еврейских корней, родившийся в Беларуси) всю жизнь путешествовал и был космополитом. По-моему, он не чувствовал себя дома ни в России, ни в Европе, ни в Америке. Всегда работал, всегда изобретал, почти всегда блестел, но жил как бродячий музыкант. Дальше, Бакст всегда был открыт иным, не локальным влияниям, то есть любил искусство всех времен и народов, а не просто какие-то лейтмотивы а-ля рюс. Хорошо говорил по-французски, знал английский, любил и умел общаться с важными персонами и никогда не сомневался в своих художественных способностях. Но, пожалуй, самое главное: Бакст мог не только рисовать эскиз (например, акварелью на бумаге), скажем, к костюму, но и предвидеть конкретный результат, то есть представить себе нарисованный костюм в трех измерениях, что является очень редким качеством, — именно в этом заключается секрет его глобального успеха.

Наталия Автономова: Русское искусство того периода проложило окно в Европу. Это даже не столько Бакст, сколько Сергей Дягилев, который показал русскую живопись на осеннем Салоне в Париже в 1906 году. Безусловно, это и великолепные постановки, и новое слово Фокина и Нижинского в хореографии. А Бакст был очень органичен в любых начинаниях. Он оказался в нужном месте в нужное время.

Хотя художник и говорил: «Меня вовсе не волнует, как потомок оценит мое предвкушающее обаяние», — как вы оцениваете современность взглядов Бакста? Если попробовать представить, что художник сегодня создает сценографию и костюмы для спектакля, как бы это могло бы выглядеть в общих чертах?

Наталия Автономова: У Бакста есть статьи, где он очень интересно отзывается о новых направлениях. О кубистах и футуристах. Одним из его учеников был Марк Шагал, его последователем в сценографии была Александра Экстер. Он пробовал работать и в новых направлениях, в частности, участвовал в оформлении ультрасовременного спектакля «Игры» в постановке Вацлава Нижинского, посвященного игре в теннис. Он прогнозировал моду. Думаю, что с точки зрения сегодняшнего дня в театре он все-таки себя исчерпал. Дягилев неслучайно вскоре обратился к авангардным художникам Ларионову, Гончаровой, Пикассо. Бакст целиком ушел в пространство моды. В этой области он чувствовал себя лидером. И если бы не его смерть, он был бы законодателем моды не только для своего времени, но и для будущего.

Джон Боулт: В концепции театра, точнее в театрально-декорационном искусстве, Бакст создал революцию. Потому что он понял, что самый главный элемент на сцене — это тело. Для него тело — кинетическая ось, вокруг которой вращается действие балета, оперы, драмы, и поэтому он украшает тело или раздевает его, делает его еще более привлекательным, наполняет особым смыслом движения, применяя вуали, ожерелья, шаровары и подчеркивая контраст между телом разодетым и телом раздетым. Для Бакста в любом спектакле самое главное — динамика. Если бы Бакст был жив сегодня, то он, по-моему, был бы страстным поклонником видеоарта, перформанса, безусловно, кино и, конечно же, современной моды (не случайно, что в 1990-е годы Ив Сен-Лоран создал целую серию костюмов на базе бакстовских дизайнов).

Встреча гостей выставки с Наталией Борисовной Автономовой состоится 9 августа в 19:00.

Еще можно успеть посетить приуроченные к выставке лекции: лекцию Юлии Де Клерк «Музыка "Русских сезонов" в Париже. Мода или современность?» 2 августа и лекцию Ирины Шумановой «Бакст — коллекционер своей славы» 16 августа.

Выставка продлится до 28 августа