Израильский археолог – о том, что такое археологический театр

Яна Чехановец, археолог Управления древностей Израиля, занимается раскопками внутри Иерусалима. Столичная жизнь не останавливается здесь ни на минуту. Однако ученые, жители и туристы вполне комфортно сосуществуют в рамках процесса, называемого в некоторых странах «археологическим театром», опыт которого можно было бы позаимствовать для Москвы.

Как давно идут ваши раскопки в Иерусалиме?

Девять лет, зимой и летом. Если перевести в стандартный археологический режим — полтора месяца раскопок в год, получится, как Новгородская экспедиция, которую начали в 1930-е годы, а копают до сих пор.

Но ваш раскоп — новое место для археологии.

На картах Иерусалима эпохи Первого храма город вытянут наподобие кишки — это и есть территория Национального парка «Город Давида». Через дорогу от него была незастроенная зона — парковка. Считалось, что там древнего города нет. Собрались строить на этом месте туристический центр. Поскольку весь Иерусалим с окрестностями объявлен историческим памятником, то любые работы, уходящие в землю глубже чем на 40 см, требуют присутствия инспектора Управления древностей. Когда стали копать, обнаружили идеально сохранившиеся слои — 16 городов, один над другим, с IX века до н.э. по IX век н.э.

Вы понимаете, как можно показать то, что найдено?

Пока это только спасательная археология — раскопки, которые проводились перед началом строительства, прежде чем уничтожить древность, — вдруг под землей что-то есть?

И что делать, когда да, есть?

Одни говорят: никакого строительства, пусть будет музей. Но подрядчик потратил на раскопки миллионы (не по своей воле, но потратил же), — и как после этого запретить ему строить? Я считаю, надо разрешить, иначе открытая яма зарастет лопухами. А если сверху что-то построить, оставив доступ к раскопу, это его сохранит.

Закрыть стеклом, чтобы было видно? В Венском метро виден дом костей, куда скидывали останки умерших от чумы.

В Афинах, когда строили метро, естественно, много чего нашли. И сегодня при входе на некоторые станции можно увидеть археологический разрез под стеклом — все слои с кусками стен, полов, предметами, торчащими из земли.

Мне таким идеальным объектом кажется Пестум — древнегреческий город на юге Италии. С храмами, домами, мостовыми, общественным туалетом с водопроводом (на него все обращают внимание).

Один мой приятель-археолог, который раскапывал античный туалет, утверждал, что там до сих пор пахнет нечистотами.

Главное, чтобы запах учуяли посетители. В Иродионе в пещере, сгоревшей во II веке, окаменевшие головешки до сих пор пахнут гарью, и это создает эффект нашего присутствия при пожаре. А в Пестуме можно представить себе в деталях, как жили люди два тысячелетия назад, как они сидели на этих каменных, стоящих полукругом унитазах и болтали друг с другом.

В Израиле тоже есть такой город, даже два — Кесария, обнаруженная итальянской экспедицией в 1960-х годах, и Бейт-Шеан, где тоже театр, как в Кесарии, фонтаны, но нет моря, поэтому его меньше любят.

Никто ведь не купается в Кесарии в момент осмотра, но то, что на заднем плане маячит Средиземное море, делает ее идеальным памятником: возникают мысли о Римской империи, и паломникам легко представит себе, что отсюда плыл апостол Павел. Море соединяет это место в нашем сознании с Римом, с аркой Пальмиры из учебника истории. К тому же все любят колонны. А бронзовый век или железный — не любят. Приезжает человек, скажем, в Мегиддо, где должен был случиться Армагеддон. Ему говорят, что вот тут эпоха царя Соломона, а там вообще средняя бронза — XX век до н.э., а человеку все кажется одинаковым. Или, например, Иерихон — колонн там тоже нет.

Зато это древнейший город на земле.

Иерихон больше не считают городом, но, безусловно, это одно из самых древних поселений. И турист не видит там колонн и моря, только насыпь и оплавленные, как воск, остатки построек из сырца. Это III тысячелетие до н.э. А башня — Х тысячелетие до н.э., неолит. Турист спрашивает, где стены, рухнувшие от звука библейских труб. Ему говорят, что рухнули. И он едет дальше смотреть на колонны и отдыхать.

А есть потрясающе сохранившиеся ветхозаветные памятники. Например, Хацор — самый большой город Ханаана до прихода туда древних евреев. Дворцы и памятники невероятные. Все это сгорело в страшном пожаре — в слоях видны обуглившиеся деревянные балки. Древние евреи все сожгли и сами там поселились. Тогда это были кочевники — примерно X век до н.э., — даже горшки толком лепить не умели, и ничего от них не осталось, кроме мусорных ям. Поневоле задумаешься, как из этих дикарей выковалось племя, которое понесло культуру в массы.

Но тут возникает другая проблема: как показывать, чтобы не растащили? Там нашли базальтовые ортостаты (вертикальная каменная плита в нижней части стены для усиления конструкции. — TANR) со львами. Если оставить — их точно украдут.

Кражи на месте раскопок — это общее место?

В большинстве стран — конечно. Хотя есть исключения: например, Грузия. Казалось бы, экономическая ситуация тяжелая, население в массе своей бедствует, но, если кто-то находит вещь музейного уровня, он несет ее в музей. И в советские времена, когда в Грузии проводили раскопки, там находили много золота. Везде бы в такой ситуации потребовалась охрана, а в Грузии она была не нужна.

Можно построить рядом с раскопом музей и перенести туда все движимое, как в Пестуме.

Хороший вариант. Но умнее всего поступили в Вергине — там, где гробница Филиппа II, отца Александра Македонского. Ее раскопали в 1980-х годах, увезли все, что нашли, в музей в Салоники и постепенно превратили в музей саму гробницу. Через узкий лаз ты проходишь внутрь кургана, попадаешь в темный зал с подсвеченными предметами, видишь скульптуры, фрески, оружие. По мере продвижения внутрь градус эмоционального возбуждения растет. В глубине зала, после золотых дубовых венков, в маленькой витрине стоит ларец с останками. Видимо, пустой. И наконец, ты попадаешь в гробницу, в которой сохранен археологический срез, и видишь фреску с изображением охоты… Сумасшедшая живопись! Никакой другой археологический памятник не производил на меня такого впечатления. Но на гробницу в Вергине Европейский Союз выделил сумасшедшие деньги. Больше таких никто не даст.

А показывать археологию тем не менее надо.

И не только руины и колонны, важно показывать процесс. Есть такая европейская затея — археологический театр. Это когда раскоп открыт для публики. Но не так, чтобы люди топтали и мешали, а чтобы сверху, с помоста, можно было посмотреть, насколько это тяжелое и медленное дело. Когда люди постоянно видят археологические процессы и читают публикации на эту тему — там нашли то-то, а там то-то, — с одной стороны, им становится интересно, а с другой — археологи начинают их меньше раздражать. Читаем в газете: в Зарядье обнаружили первую в Москве целую берестяную грамоту (вообще-то она четвертая, до нее было три обрывка), и текст в ней, про неудачную поездку в Кострому и «гаишников» XIV века, такой смешной и такой московский, что все порадовались и посмеялись. И это изменило отношение к археологам. Тут бы сразу и подвести идеологическую подоплеку: дескать, если бы копали не специалисты, грамота бы погибла.

Но так ведь и есть.

Это надо объяснять, иначе у людей будет ощущение, что они имеют шансы найти что-то такое, просто роя яму у себя во дворе.