Творчество Халипа — это во многом иллюстрация из советской части света общечеловеческих юнгианских и фрейдовских идей творчества. Еще до знакомства с современными движениями в искусстве маленький Яков знакомился с миром из суфлерской будки Большого театра, где служил его отец. Мир открывался мальчику в виде статуарных, сверкающих в огнях рампы композиций; каждая сцена была завершенной, смысл ее был предельно проявлен отточенными жестами, выразительной мимикой, театральной избыточностью костюмов и грима. Если посмотреть на кадры Халипа с точки зрения театра, они воплощение оперной эстетики застывшей гармонии. Состояние зрительской завороженности происходящим фотограф Халип переживал заново, воссоздавая свои модели реальности: образцовые, как того требовало время, и гармоничные, что соответствовало его органике художника, сформированного театральным миром. Впрочем, и в этом Халип был родственен сыну театрального бутафора Родченко, выросшему за кулисами, подглядывавшему за великолепием сцены в щелку пыльного занавеса — так, как потом будет выстраивать собственную сцену фотографом, примеряясь сквозь маленькое отверстие видоискателя камеры.
Чем больше лет отделяет нас от эпохи, тем схематичнее представляются происходившие тогда события. От 1920-х годов нас отделяет 90 лет, и наше сопереживание действующим лицам послереволюционного десятилетия в России уже истончилось, мы видим форму, скорлупу, композиционный костяк фотографий и живописи того времени, но эмоции — летучее соединение, наполнявшее форму нюансами смыслов, называемых контекстом, современностью, — для нас почти исчерпаны. Попытку наполнить кровью и страстями образы героев прошлого, подобно тому, как приблизил к нам русскую культурную революцию 1910–1920-х годов Питер Гринуэй на выставке «Золотой век русского авангарда» в Манеже в 2014 году, теперь предпринял Центр фотографии имени братьев Люмьер. Он реконструирует историю русской фотографии 1920–1930-х, опираясь на факты, предъявляя зрителям подлинники снимков и документов, вводя цитаты из опубликованных и ранее неизвестных воспоминаний современников и комментариев наследников. Центральной фигурой этой кропотливо сложенной истории стал Яков Халип, образцовый фотограф, о котором Александр Родченко писал в 1936 году: «Интурист должен был показывать изумительный рост нашей страны, красивейшие природные богатства, новые сказочно выросшие города, ее высокую культуру и замечательных людей. Я. Халип нужен был Интуристу. Он умел фотографировать лучше, красивее других».
Фотографии Халипа знакомы всем, кто хоть раз соприкасался с историей России 30-х годов ХХ века, с историей Второй мировой войны в советской фотографии. Даже если не запомнилось имя автора, кадры, отточенные формально и яркие, заряженные эмоциями, «советское (фотографическое) барокко», остаются в памяти.
Родченко писал о Халипе. И это становится одним из вводных биографии Халипа. Потому что Родченко все равно центральная фигура истории фотографического искусства в Советской России, и его место в ней не подвергается ревизии. И потому что Родченко и Халип были знакомы, дружили, Халип считал Родченко своим наставником. С этого момента возникает иллюзия простого объяснения происхождения стиля Халипа и формулы его успеха: Яков был из когорты «родченковских». Но такое объяснение стирает многообразие нюансов отношений между Родченко и Халипом, стирает многообразие причин сложения стиля фотографии последнего.
Этот стиль, несомненно, сложился в 1920-х, когда еще мальчиком Халип оказался в московской художественной среде: уже в 16 его фотографию опубликовал журнал «Огонек». Но точно так же верно, что стиль фотографий Халипа возник под воздействием его детских впечатлений, трансформировавшихся в композицию «по-халиповски» в сложном замесе личных качеств.
Бывает, что люди соответствуют эпохе совершенно, идеально подходят ей по характеру, темпоритму. Такие герои своего времени собственным способом самовыражения создают его образ. Халип — один из них. В нем трудолюбие, граничащее с трудоголизмом, соединялось с невероятной визуальной восприимчивостью, а скромность, присущая профессионалам, вдруг выплескивалась в способность к яркому жесту. Чего стоит в 1938-м обращение к Сталину фотографа-орденоносца, пришедшего на торжественный прием в Кремль по протоколу без камеры, с просьбой немедленно запечатлеть событие! И он получает разрешение и камеру немедленно, а на следующий день с его фотографией выходит «Правда». Чего стоит десятилетием ранее работа 18-летнего юноши Халипа на киностудии «Межрабпомфильм»! Ассистент оператора, он делает фотографии, превосходящие задачи технической фотофиксации, не стесняется показывать их и получает приглашение участвовать в выставке «10 лет советской фотографии».
На московской киностудии Халип формировался под влиянием постановщика драм Бориса Барнета, видел, как работает Сергей Эйзенштейн. На первой знаковой картине, где Халип служил ассистентом, Родченко был художником-постановщиком и фотографом. Безусловно, родченковский лаконизм стал образцом для молодого автора.
На киностудию Халип пришел учеником Ивана Бохонова, педагога и теоретика техники фото- и киносъемки. Оказал влияние на него и Александр Гринберг, одна из наиболее ярких и авторитетных фигур московской фотографической и операторской среды 1920-х. Драма сложения стиля Халипа — это столкновение двух разных эпох видения: уходящей эпохи фотографов-художников, пикториалистов, знаменитых техническим мастерством съемки и печати, и эпохи фотографии революционных экспериментов с формой, ключевая фигура которой — Родченко. И если влияние Гринберга и других «технологов фотографии» сравнимо с влиянием «семьи», то Родченко воспринимался, скорее, старшим братом, за которым младший тянется и соревнуется с ним, пытаясь обогнать и развенчать.
В 1931 году Яков Халип входит в костяк учредителей Российского общества пролетарских фотографов (РОПФ) вместе с Семеном Фридляндом, Максом Альпертом, Аркадием Шайхетом. Самоутверждение молодой когорты, набиравшей силу в конце 1920-х, происходит в идеологических и формальных спорах с фотографами «Октября» (Родченко, Борисом Игнатовичем, Елеазаром Лангманом), причем молодежь в качестве веского и неоспоримого в ту пору аргумента приводит классовую теорию искусства, проецируя ее постулаты на фотографию. Эта дискуссия ропфовцев и октябристов не мешала представителям обеих сторон участвовать в общих отчетных выставках и публиковаться на страницах одних журналов.
Критерием для приглашения фотографа в издание в начале 1930-х в Москве было не столько его происхождение, национальное и классовое, сколько профессионализм и готовность к новаторским экспериментам. А этого у Халипа было в избытке. Так что в 1930-х фотограф, которому едва минуло 20 лет, уже снимает для Государственного акционерного общества по иностранному туризму в СССР «Интурист». Эта организация была витриной достижений советского строя и образа жизни за рубежом, реклама Интуриста балансировала между респектабельной эстетикой «красивой картинки» и визуальным взрывом формы, вызывающим у зрителя лишь возглас «wow!».
В те же годы, когда формируется стиль Интуриста, рождается новый иллюстрированный проект «СССР на стройке». И он тоже витрина Страны Советов, обращенная к Западу. В нем Халип работает на обобщение формы, уходя от насыщенности миллиардом деталей и смысловых оттенков, приводя изображение к лаконизму и монументальной убедительности простых и ясных сопоставлений: старое — новое; было — стало; слабое, полутональное — сильное, геометрическое; буржуазное — рабоче-крестьянское победительное. Эта стилистика, найденная и получившая признание на международных проектах, к середине 1930-х становится доминирующей и в публикациях, обращенных к аудитории внутри страны. Простота концептуальных сопоставлений, запаянная в герметичность современной визуальной формы, которую в 1920-е могли не принять (слишком однозначной и банальной она могла показаться), спустя десятилетие становится культурной доминантой. Над ее созданием трудились лучшие строители новых смыслов: художники, фотографы, писатели, редакторы...
Для Халипа 1930-е — пик его творческой карьеры. Именно тогда была создана иконическая фотография «На страже»: жерло корабельной пушки, человек с биноклем, военный корабль. Три масштаба объектов, три фотографических плана, три степени обобщения — чем не триединство классицизма новой советской фотографии?
Москва. Центр фотографии имени братьев Люмьер
Покорение. Наследник авангарда Яков Халип
3 ноября – 11 декабря
Выставка организована совместно с компанией «Газпром-нефть» — программа «Время Арктики»