Какое произведение искусства ассоциируется с революцией и почему?

Дмитрий Озерков
Искусствовед, заведующий отделом современного искусства Государственного Эрмитажа
Эта знаменитая работа, называемая иначе «Белая стая», написанная во взорванном революцией Петрограде зимой 1918 года, для меня звучит как эпилог всех предреволюционных творческих исканий с их иллюзиями, романтизмом и эгоцентризмом. Для меня это полный, безоговорочный и ужасный образ конца.

Алексей Ананьев
Коллекционер, меценат, основатель Института русского реалистического искусства
Этот постановочный штурм очень правдиво и эмоционально снят. На мой взгляд, с учетом специфики места и времени. Хочется верить и кому-то хотелось верить, что все именно так и происходило. Если не давать исторических и субъективных оценок революции, то это очень запоминающийся образ.

Владимир Познер
Журналист, телеведущий
На мой взгляд, картина внушает страх и ужас. Громадный не то человек, не то робот (у него в лице нет и тени человеческого) движется вперед, не обращая ни малейшего внимания на толпы малюсеньких людей, копошащихся у его сапог. Скорее всего, он давит их своими огромными ножищами. Куда он идет, зачем? Неизвестно. Он груб и туп, его ничто и никто не может остановить. И несет он беду и гибель. Это, по-моему, мощнейшее произведение великого художника, который, возможно, сам не знал, что пишет, но гениальное прозрение которого водило его рукой.

Семен Михайловский
Ректор Санкт-Петербургского государственного академического института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина, комиссар павильона России в Венеции
Среди самых очевидных и ярких работ, посвященных революции 1917 года, — «Большевик» (1920) Бориса Кустодиева.
По сути, это аллегорическая картина. Гигантская фигура шагающего большевика (к слову, Кустодиев многие годы передвигался в инвалидном кресле) с развевающимся знаменем напоминает мне Хроноса, или Сатурна, бога времени, которого со Средневековья изображали с косой смерти. Знамя в руках большевика и коса в руках Сатурна, на мой взгляд, связанные вещи. Эта картина именно про русскую революцию: бородач со знаменем, пестрая народная толпа, маковки церквей. Еще меня в этой картине удивляет масштабное соотношение фигуры и окружения, притом картина небольшая

Екатерина Деготь
Искусствовед, арт-критик, куратор
Мне картина Бориса Голополосова «Восстание» репрезентирует весь трагизм революции, которую делает какая-то кучка людей, весьма немногочисленная, а вокруг нее — враждебное пространство, и ясно, что ничего хорошего у них не выйдет.

Марина Лошак
Генеральный директор Государственного музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина
Во-первых, это театр: Всеволод Мейерхольд и Александр Таиров с Александрой Экстер и Алисой Коонен. А во-вторых, «Второй крестьянский цикл» Казимира Малевича. Все произведения, которые я выбрала, не напрямую связаны с революцией 1917 года как таковой. Это вещи, которые преобразовали, изменили человеческое сознание и как плод этого сознания — деятельность художников. Поэтому я назвала «Второй крестьянский цикл». Это результат размышлений серьезного философа и мыслителя, на которого, безусловно, повлияло произошедшее. Но нельзя не сказать о Мейерхольде и Таирове, потому что их эксперименты были невероятно воодушевляющими и влияющими на все вокруг, то есть революционными.

Юрий Альберт
Художник
События 1917 года у меня вообще не ассоциируются с изобразительным искусством. Но, немного подумав, я выбрал
две второстепенные вещи: абстрактный плакат Лисицкого «Клином красным бей белых» и реалистические зарисовки будущего соцреалиста Ивана Владимирова с места событий. Вместе они дают необходимый стереоэффект.

Алиса Савицкая
Куратор Волго-Вятского филиала Государственного центра современного искусства «Арсенал»
Через 100 лет после революции я оказалась в Разливе, у шалаша, в котором Ленин написал часть книги «Государство и революция» — своего базового и почти футуристического текста. На этом месте установлен памятник 1927 года — строгая конструктивистская структура, в которую встроен натуралистичный горельеф шалаша, вырубленный из гранита. Этот образ для меня — очень точное отражение революции как сочетания суперпрогрессивной, авангардной идеи с консерватизмом и выдуманной народностью, которую вытягивает на поверхность отталкивающе реалистический шалаш

Ирина Великанова
Генеральный директор Музея современной истории России
Первый образ, который возникает у меня при слове «революция», — возбужденные толпы на улицах Петрограда, среди которых революционные матросы и солдаты с красными лентами и бантами. И именно такая фигура изображена на плакате Кустодиева. Солдат стоит на фоне шеренг с многочисленными красными знаменами, ставшими символом не только завоеванной буржуазной свободы, но одновременно и социалистических преобразований, Интернационала. В 1917 году после февральских событий многие художники пытались облечь в доступную визуальную форму основные лозунги революции. Проводились даже конкурсы на лучшие плакаты, и, кстати, упомянутый плакат Кустодиева занял первое место на одном из таких конкурсов, председателем жюри которого бы Максим Горький. После того как власть в стране взяли большевики, образ вооруженного солдата, как, впрочем, и образ матроса — «красы и гордости революции», — стал использоваться еще более активно. Новые власти начали тиражировать его в своей агитации. Он появлялся на плакатах и картинах, на сцене театров и в кино. В конце концов этот образ стал нарицательным, и, когда мы вспоминаем о революции 1917 года в России, многие представляют себе именно солдата с ружьем.

Виктор Скерсис
Художник-концептуалист
Для меня революция — это Ленин, статуя с простертой рукой. Их ставили десятилетиями, иногда по несколько штук в одном городке. Это с детства впечатано в сознание, и по-другому никак нельзя. Я говорю — революция, подразумеваю — Ленин. Иначе никак.

Владимир Семенихин
Меценат, коллекционер, сооснователь Фонда культуры «Екатерина»
В первую очередь «Купание красного коня» Кузьмы Петрова-Водкина. В этой картине любовь к русским классическим образам сочетается с абсолютно новыми формами. Она стала символом стремления к новому, определенным пророчеством.

Елена Гагарина
Генеральный директор Музеев Московского Кремля
Это очень яркий и трагический образ революции и последовавшей за ней Гражданской войны. Цена, которую молодое советское государство заплатит за свое становление, будет очень высока, революция принесет много страданий: непримиримый раскол в обществе, смерть, разрушения, потери. На смену вере в бога придет новая вера — в светлое будущее. На картине изображен умирающий молодой комиссар, который, кажется, еще не осознает, что для него все уже закончилось, и идущие не оглядываясь солдаты, стремящиеся в бой за советскую власть, за свою новую веру и великую идею. Художественные средства, которые использует автор, подчеркивают неоднозначность ситуации: разные группы людей изображены с разных точек зрения — движущиеся фигуры солдат, поддерживающий комиссара боец, лежащее на земле оружие. Нельзя не обратить внимание, что вид на некий «новый мир», который находится за холмом, на заднем плане картины, весьма туманен, как и будущее героев. И это также делает картину очень символичной.

Дмитрий Ханкин
Галерист, меценат
Эта картинка стояла у нас перед глазами: бегущие люди, повисающие на воротах Зимнего дворца, выстрелы вверх, вспышки. Потом уже, когда пришел возраст, я понял, что все это фейк и заказуха. Большевики пытались придать своему перевороту пафос и величие народного движения. Я вообще красных ненавижу, но за то, что они проделывали с историей, — больше всего. Для меня это самая показательная история о том, как они лепили образ собственной революции из ничего. Нагнали какого-то ложного пафоса с кучей статистов. Извращали историю, как хотели

Александра Селиванова
Куратор, руководитель Центра авангарда
1917 год для меня — это «Гудковая симфония» Арсения Авраамова. Причем не само произведение, которое мы знаем больше по сценариям («наказам») автора, описаниям и условным реконструкциям, а целостное явление, в котором важна и сама авантюрная и трагическая фигура Реварсавра (псевдоним композитора, расшифровывающийся как «революционный Арсений Авраамов». — TANR), и изобретенный им синтетический жанр, выросший из «Пачки ордеров» столь же пассионарного поэта и экспериментатора Алексея Гастева, и собственно процесс строительства этой утопии. Хор из гудков, канонад, сирен, колоколов, треска аэропланов и впервые выстроенной «паровой магистрали» на миноносце «Достойный» в Баку, а затем в новой версии в Москве был признанием в любви 17-летней Ревекке Жив и неслыханным гимном революции. Ни то, ни другое так и не было услышано. Гудки, которыми оказалось невозможно управлять, несмотря на «текстоноты» и сигнальную систему, слились в бессмысленный рев. Чем не метафора событий 1917-го?