Михаил Абрамов: «Иконы покупать не так просто»

Как случилось, что вы стали собирать иконы?

Абсолютно банальная ситуация: я хотел приобрести икону архангела Михаила. К тому времени я уже разобрался, что мне нужен не XX век, не XIX, а какой-то более древний — мне хотелось XVI. Я побывал в музеях, посмотрел, как они вообще должны выглядеть, иконы XVI века. Начались поиски. И вот в процессе этих поисков и покупок архангелов Михаилов (у меня их образовалось порядка 15) я познакомился с Николаем Васильевичем Задорожным (директор Музея русской иконы. — TANR), а впоследствии и с Ириной Александровной Шалиной (замдиректора по научной работе. — TANR). Я понял, что иконы покупать не так просто — и даже разобраться в том, что ты хочешь приобрести, очень сложно; надо, что называется, выстроить концепцию. Вот тогда у меня и появилась идея большого музея, где можно будет рассказать, что такое иконопись.

То есть идеи собирать иконы и показывать их людям родились одновременно, сразу?

Сразу, и это потому, что я сам уже прошел известный путь от состояния человека абсолютно безграмотного и необразованного.

Сколько у вас это заняло?

Год, даже два. Нет, ничего особенного я не делал: ходил в музеи, слушал лекции, читал книги, покупал в обыкновенных музейных ларьках. Разбирался в истории нашего государства, во всей той трагедии, что произошла с иконой. И мне стало понятно, что надо делать, чего до меня никто не делал. Мне захотелось и коллекцию собрать качественную, музейную, и совершить вот такой поступок — открыть музей. Я прочел тогда истории почти всех великих меценатов: Рябушинского, Третьякова и так далее. Понял, что до создания музея русской иконы не дошел никто, кроме Остроухова, но тому помешала революция, и сейчас почти вся его национализированная коллекция в Третьяковской галерее.

Я побывал у самых известных московских коллекционеров, у кого есть шедевры иконописи. И после посещения их квартир был в полном ужасе, в полнейшем. Обнаружились две крайности: у одних иконы были частью «богатства», вместе с прочим антиквариатом или суперпородистыми собаками. У других, наоборот, аскеза: решетки на окнах, люди не покидают квартиру (кто-то все время должен дежурить), страшнейшая сигнализация, тазики на полу, тряпки развешаны мокрые, чтобы создавать нужный микроклимат для икон… Но и тот, и другой вариант — это затворничество иконы, ее не показывают никому, кроме небольшого числа людей, кто бывает в доме. Я, когда все это увидел, понял: так быть не должно, нужен музей. Плюс я еще занимаюсь строительством — я начал изучать проекты частных музеев: как они организованы и так далее. Но самое главное, что уже окончательно поставило точку в моем решении, — это то, что ни одного частного музея на тот период, когда я начал этим заниматься, вообще не существовало.

Апофеозом всей нашей деятельности стало открытие специального здания музея и то, что мне удалось сделать так, чтобы был бесплатный вход для всех и бесплатные экскурсии. И возможность показать современным людям всю историю иконы от момента принятия православия на Руси до сегодняшнего дня.

При этом, наверное, пришлось совершенно отказаться от личного вкуса в выборе?

Никакого моего личного вкуса не существует — за редким исключением, это буквально одна-две иконы, которые я приобрел, настаивая и изменяя правила их покупки. Обычно все вещи приобретаются в соответствии с концепцией развития музея, например для нового зала, где ясно необходим тот или иной экспонат. Вот если бы я строил коллекцию, а не музей, я бы собирал только древние иконы. Смотрел бы на них и наслаждался. Но, поскольку я выбрал музей, у нас сейчас 13 залов, каждый принципиально отличается от другого, и только один зал древних икон.

Но когда появляется древняя икона, вы ее наверняка не упускаете?

Это происходит так. Например, у нас есть Николай Угодник в рост, и есть у нас Николай Угодник поясной — и тот и другой XVI века. И вдруг обнаруживается памятник лучше нашего — такое маловероятно, но может быть, — и попадает к нам в руки. Тогда мы один памятник меняем на другой, а тот уходит в наш запасник.

Вы ничего не продаете?

Никогда. Ни одного случая продажи не было. Мы поступаем по-другому: иконы из запасников, которые точно не попадают в экспозицию, мы дарим. Недавно у нас была очень серьезная экспедиция на Соловецкие острова, провели там немало времени. И поняли, что на территории такого серьезнейшего федерального памятника, как Соловецкий монастырь, нет ни одной древней иконы. Мы нашли у себя иконы Зосимы и Савватия XVI века и торжественно, в залах нашего музея, подарили настоятелю. Такая же история была и в Бари, когда мы приехали на торжества, связанные с юбилейной датой покровителя города, святителя Николая. Мы владели иконой, написанной по поводу перенесения мощей святого Николая из Мир Ликийских в Бари. Ее, конечно, неплохо бы и в музее иметь, но мы решили, что правильнее будет подарить ее настоятелю и русскому подворью. Я являюсь попечителем Саввино-Сторожевского монастыря (в Звенигороде. — TANR), и три большие иконы мы передали в собор монастыря. Стали делать подарки в храм Святителя Николая в Аксиньино, а настоятель и говорит: «Спасибо, вот только боимся, что нас ограбят с вашими подарками, поэтому к подарку, пожалуйста, еще и сигнализацию, двери, решетки. И небольшой ремонт». Так часто бывает.

Но бывает и иначе — когда выясняется, что к нам в музей попали иконы, некогда похищенные из государственных музеев. Мы считаем долгом чести передать их обратно государству. Уже 18 некогда украденных икон переданы в государственные музеи. Причем похищены они и 20 лет назад, и 30, то есть еще в другой стране, в Советском Союзе. Мы приобретали эти памятники на западных аукционах, и дальше все они были официально ввезены. Для того чтобы ввезти на территорию России памятники высокого уровня, надо сообщить об этом Министерству культуры, предоставить фотографии, полное описание — колоссальное количество документов. Представитель Министерства культуры встречает наших представителей, таможня проверяет, мы публикуем эти памятники у себя в каталогах, вешаем в нашем музее — а через пять лет или через десять выясняется, что этот памятник был похищен откуда-то. Где вы были раньше? На тот момент, когда мы собираемся ввезти памятник и заявляем о нем в Министерство культуры, уже хотелось бы знать, что по нему есть сомнения!

Вы покупаете не только на аукционах, но и у частных западных коллекционеров. К ним иконы попадали разными путями, часто нелегальными…

Однажды нас пригласили на празднование 50-летия Общества любителей русской иконы в Европе. В него входят сотни коллекционеров, и иконы к ним попали в результате чудовищных перипетий нашей истории: революция, Гражданская война, 1920-е годы, довоенные, послевоенные, Хрущев, Брежнев — икона все время была в гонении. И каждый из этих коллекционеров подходил к нам, и каждый мечтал, чтобы хоть какая-нибудь из икон их коллекции вернулась в Россию. По сути, эти люди их спасли, по-другому и не сказать. Я их всегда благодарю. Потому что, если бы эти иконы не были вывезены, а остались бы на территории России, они бы точно погибли. Русская икона была бы попросту уничтожена, а эти люди ее спасли.

Имеет ли значение для продавца то, что его предмет попадет в музей?

Да, конечно, люди нам не отдают бесплатно, они нам иконы продают за деньги, но для них принципиально, чтобы их вещь оказалась в музее. Для западных коллекционеров большое значение имеет то, что их предмет будет находиться в правильном музее, с правильным климатом и с правильной концепцией развития. А еще часто дети выполняют волю отцов: они приезжают, смотрят музей и после этого принимают решение о продаже, хотя ведь могут выставить икону на аукцион и получить цену выше.

С русскими коллекционерами вы работаете?

В состав нашего музея вошла коллекция очень известного петербургского коллекционера Виктора Самсонова. После смерти коллекционера его жена с целью сохранить собранное передала иконы на хранение в храм. И они просто там лежали, высоко, чуть не под куполом, без всякого климат-контроля, несколько лет. И с иконами произошла чудовищная вещь: не только красочный слой отошел от досок, но даже левкас отошел. Они были фактически загублены. Мы сделали, конечно, предложение о покупке тех икон, которые находились в более-менее нормальном состоянии, а родственники и наследники коллекционера согласились продать нам все. И мы распорядились этими иконами так: то, что мы отреставрировали, но это не представляло уже никакой художественной ценности, мы подарили в храмы, а другую часть стали восстанавливать, расчищать — и наткнулись на несколько просто потрясающих памятников. Так у нас оказалась икона Симона Ушакова — подписная, единственный известный образ Богородицы Одигитрии у мастера. Это потрясающее событие.

Это одна из немногих покупок, сделанных в России?

Из очень немногих. Или вот последнее наше приобретение, Георгий Победоносец. Это, безусловно, лучшая наша икона. Известного происхождения: была у Никодима Гиппиуса, потом у Михаила Звягина — петербургского собирателя, скульптора. И предыдущий владелец, и тот, кто нам ее продал, не собирались расставаться с этим памятником, понимая, что это лучшее изображение Георгия из всех, что существуют; да его никто бы не продал, никогда и ни за сколько. Основную роль в продаже нам этой иконы сыграли не миллионы, а то, что ее увидят люди, и она будет находиться в правильном музее.

А дома у вас есть иконы?

Нет, у меня все в музее, дома лишь три иконы: Казанская Божия Матерь, архангел Михаил и Георгий Победоносец — потому что сына зовут Георгий. Есть одна икона архангела Михаила XVII века у меня в кабинете, в офисе.

Икона для вас — это скорее искусство или религия?

Ну конечно, искусство.

Музей создан. Что собираетесь делать дальше?

Я написал письмо нашему министру культуры и мэру о том, что в Москве должен быть национальный музей древнерусского искусства, и рассказал, каким он должен быть и где должен находиться. Я предлагаю собрать там иконы из запасников музеев (знаете, сколько икон экспонируется в ГРМ? 0,5%, остальное в запасниках) и из частных коллекций. Основой мог бы стать наш музей. Идея та же — все этапы древнерусской живописи, но больший масштаб и важное место. В нашем музее всего 12 залов и 4 тыс. экспонатов, а там может быть и 100 тыс., и 200 тыс.

И место я тоже предлагаю — бывшая территория гостиницы «Россия» в Зарядье, где сейчас строится парк и где выделено место под здание культурного назначения площадью 20 тыс. м2. Вот если бы такой музей появился у москвичей, национальная культура поднялась бы на принципиально другой уровень. Каждый турист, каждый приезжающий в город Москву обязательно бывал бы в этом музее, потому что такое нельзя будет увидеть больше нигде в мире. Картины есть где угодно — они есть в Лувре, есть в Помпиду. Но увидеть древнерусское искусство в таком масштабе можно будет только у нас. Это моя мечта. Я мечтаю о том, чтобы наши власти поняли: надо хранить национальное достояние, а еще за всем этим должны стоять конкретные люди. Просто назначать государственных функционеров, сегодня Иванова, завтра Сидорова, бесполезно: это не будет близко их сердцу. Поэтому новый музей должен стать или частным, или государственно-частным; заодно, может, удастся всколыхнуть заиленную жизнь госмузеев. Причем я готов построить здание для нового музея на свои деньги и готов передать его государству. Я его построю сам — и подарю нашему городу.

И еще у меня есть мечта. Изучая жизнь наших великих меценатов, я увидел, что каждый из них мечтал построить на территории Москвы или Санкт-Петербурга храм. Сегодня это возможно — на территории парка Братеево я начал строить большой храм. Это будет подобие Архангельского собора, рядом копия колокольни Иван Великий высотой 80 м и деревянная часовня в стиле XVII века. Это уже готовый проект, патронаж над ним взял главный архитектор города Москвы Сергей Кузнецов. Строительство начато, на очень красивом месте, на берегу реки. Там мост огромный, и храм будет всем с него виден. Если удастся это воплотить, я буду счастлив. Останется национальный музей. Больше задач для себя я не ставлю. Но вопрос с музеем может решить только президент Путин.

А свою коллекцию вы не собираетесь передавать государству?

Нет, конечно! Иконы погибнут. Это мы уже проходили, когда Илья Зильберштейн создал Музей частных коллекций и всех уговорил отдать свои коллекции. Что получилось? Построили малюсенькое здание, даже смешно сказать — 2 тыс. м2, почти ничего не выставляют, все в запасниках. Не для этого люди отдавали коллекции, чтобы их вещи, в которые они душу вкладывали, получили инвентарный номер, были забиты в ящики и убраны куда-то. У нас есть икона Пророк Гедеон 2-й четверти XV века из коллекции Михаила Чуванова — сейчас она на выставке, которая открылась в Праге. А вот Пророк Даниил из того же пророческого чина той же коллекции Чуванова — он в Музее личных коллекций, но в запасниках, даже не отреставрирован. Даже записи не сняты!