Катрина Нейбурга: «Если отличную идею не удалось воплотить за полгода, я брошу ее и примусь за что-то еще»

У экспонатов московской выставки «Дом с привидениями» (Фонд культуры «Екатерина», до 28 января), сделанных 39-летней Катриной Нейбургой, кажется, чаще всего останавливаются зрители — чтобы рассмотреть видео, превращенные художницей в элементы старой мебели, в тень от торшера, одеяло на кровати или основание старой полки. Нейбурга давно работает с темой прошлого, опровергая в своих произведениях линейность времени, но ее интересуют и ежедневные, будничные мысли людей. Для этого она подрабатывает водителем такси, записывая рассказы попутчиков на видео, ездит по селам, чтобы сделать видеоколлаж их престарелых жителей. Еще она снимает клипы для электронных музыкальных групп и работает над театральной сценографией. В портфолио художницы 30 спектаклей, в том числе недавняя опера «Саломея» Рихарда Вагнера в Мариинке.

Работа «Память вещей» на выставке в Москве рассказывает о трех поколениях женщин через вещи, которыми они пользовались. Зачем было нужно усложнять ее видео?

Во многих своих работах я размышляю о времени. На видео для «Памяти вещей» я, моя мама и бабушка объединены общим процессом: нам делают педикюр. В ходе процесса с нас срезали столько кожи и заусенцев, что образовалась целая горка — этакий генофондный коктейль. Мы можем быть вместе, пользоваться одними и теми же вещами, но в определенный час каждый из нас заменяет другого, дочка становится бабушкой. Предметы же как будто не меняются, закрепляя воспоминания, поэтому торшер на выставке оставляет тень в виде видео с бабушкой. О быстротечности времени была еще одна моя работа под названием «Топология 29», для которой я снимала заброшенные квартиры, исследуя то, что оставляли в них покинувшие их люди.

Вы участвуете в I Биеннале современного искусства в Риге, которая пройдет летом. Там будет что-то похожее?

Я раздумываю над этим. Как раз завтра я собираюсь начать съемку фильма на 16-миллиметровую пленку. С аналоговыми технологиями я раньше не работала, мне было все равно, какой вид медиа использовать, цифровой или аналоговый. Но каждая работа в зависимости от идеи требует своего метода, и новая потребовала от меня пленки. Главный герой видео — я сама, дающая инструкции на завтра. Философски завтра никогда не наступает, ведь, когда оно начинается, это уже сегодня, из-за этого инструкция остается навсегда невыполненной. Три лета подряд я езжу в путешествие в эзотерический лагерь, где узнаю много о самосознании, йоге, собственной энергии, разных чудесах. Я слушала инструкции о том, как надо жить, любить, делать себе массаж, чтобы завелись деньги, медитировать и ставить пиявки, а теперь я хочу поделиться своим эзотерическим шорт-листом. Кстати, моя работа для индийской биеннале в Кочине Will O’The Wisp тоже была создана благодаря этому опыту. Маленький огонек появляется в лесу, ты хочешь подойти и взять его, а он исчезает.

Еще вы успеваете делать видеоклипы музыкантам. Это же совсем другой формат работы?

Мне очень нравится менять род деятельности, мне все быстро надоедает. Если отличную идею не удалось воплотить за полгода, я брошу ее и примусь за что-то еще. Сейчас я задумала документальный фильм о парикмахере. Для меня парикмахеры словно священники, которым ты рассказываешь личные истории, исповедуешься, а интимность процесса усиливается тем, что человек, постоянно касаясь головы, буквально держит твои мысли в своих руках. Поэтому я люблю сама отрезать волосы своим сыновьям, друзьям.

Совсем другой формат работы, абсолютно лишенный интимности, — работа сценографом в опере. Эта отстраненность для меня как отдых, после которого я вновь могу уйти в личное.

Раз уж мы заговорили об опере — вы действительно любите классическую музыку? Когда вы придумывали сценографию для «Саломеи» в Мариинском театре, как вы работали с музыкой?

Мне не всегда нравилась классика, просто сейчас я научилась ее понимать. Я начала работать в опере, когда мне был 21 год, и сразу же стала делать сценографию к серьезным вещам — «Летучему голландцу», «Фаусту» для Рижского театра. Бывает, вначале музыка тебе не близка, но после того, как ты послушал ее раз 10–15, тебе она все равно начнет нравиться, это неизбежно. От работы для оперы я не отказывалась никогда, а от видеоклипов — часто. Иногда ко мне обращаются абсолютно бездарные музыканты, и, хотя я люблю электронную музыку, ее невозможно визуализировать.

Что для вас самое сложное в творческом процессе?

Часто не хочется выходить из дома. Время начинает делиться на этапы: когда нужно выйти, направиться туда, где проходит съемка, организовать детали. Я запоминаю эти промежутки, и это мне мешает. Дома у компьютера я чувствую себя в безопасности. Конечно, когда я занимаюсь документальным кино, требуется коммуницировать, форсировать процесс. Как в работе «Траффик», для которой я ездила в такси, расспрашивая людей о семье и Боге, или в видео «Майами», для которого я снимала жителей старых сел, где нет милиции и царит полное беззаконие. Зато после съемки возникает такой экстаз, что его можно сравнить с оргазмом. На душе становится хорошо, ведь ты открываешь что-то новое.

Правда, что вам помогает муж? Или он, скорее, мешает?

Мой муж — Андрис Эглитис, мы уже четыре года работаем вместе над некоторыми проектами. Мы начали с Венецианской биеннале в 2015 году, для которой делали работу Armpit («Глушь»). Тогда мы поняли, что дополняем друг друга. Меня интересуют люди и идеи, а его — пространство, материал. Когда мы вместе, у нас получается многослойное произведение. Кстати, он будет мне помогать со съемкой будущей работы для биеннале в Риге. Мне нравится появляться в кадре, роль актрисы мне подходит, так же как и нашему ребенку, который уже тоже становится полноценным участником произведений.