Как новенький: что происходит с шедеврами старых мастеров в процессе реставрации

Пожалуй, самые жаркие дискуссии вокруг проданного в прошлом году на аукционе Christie’s за $450 млн произведения Леонардо да Винчи велись в связи с его состоянием. Christie’s опубликовал предреставрационное изображение «Спасителя мира», где видны трещины на ореховой доске и значительные утраты красочного слоя. Бывший директор Метрополитен-музея Томас Кэмпбелл выложил изображение в своем Instagram-аккаунте, сопроводив его подписью: «$450 млн?! Надеюсь, покупатель понимает проблемы, связанные с реставрацией…» Публикация вызвала лавину комментариев, в числе которых была и реплика одного из авторов лондонской The Art Newspaper Бендора Гросвенора, написавшего в Twitter, что, если бы Кэмпбелл следил за работой реставрационного отдела Метрополитен-музея, «он знал бы, что очень многие произведения старых мастеров после расчистки выглядят так же».

Эта полемика и бурная реакция в Сети в очеред­ной раз подняли вечный вопрос: насколько заметной должна быть работа реставратора? Гросвенор прав: за прошедшие века многие шедевры старых мастеров пострадали от действий коллекционеров и реставраторов. Как говорит Майкл Галлахер, старший реставратор отдела реставрации живописи Метрополитен-музея, картины «по самой своей сути сложные объекты, они уязвимы, они очень часто подвергаются разного рода вмешательствам; некоторые вмешательства производятся с благими намерениями, а некоторые — совсем наоборот». По его словам, одна из проблем заключается в том, что реставрация стала профессией с «систематическим образованием, корпусом литературы и собственной философией, которая обсуждается на лекциях и конференциях», только после Второй мировой войны. 

«Невозможно представить себе, что, проходя по залу с живописью, созданной до XIX века, вы увидите много картин в нетронутом, первозданном виде, то есть совершенно без каких-либо повреждений». Даже на произведениях, состояние которых музейный реставратор назвал бы нетронутым, «все равно будет изменение красок, материалов, будет кракелюр».

Некоторые специалисты полагают, что «роль реставрации в сохранении и экспонировании объектов иногда недооценивается». «Не вызывает сомнений (и мы видим это снова и снова), что посетителей завораживает сам процесс и трудности, которые приходится преодолевать», — продолжает Галлахер. Но это настолько сложная дисциплина, что, по его словам, «процесс, ход мысли не поддаются упрощенному изложению». Так что вопрос о том, сколько стоит знать широкой публике, не слишком очевиден.

Галлахер понимает: впечатление от картины в ободранном (или, как он предпочитает говорить, «расчищенном») виде, без лака и исторических записей, «может быть пугающим, потому что в нарративной, фигуративной традиции живописи все это должно сохранять первоначальный вид, так что произведение с множеством мелких утрат выглядит обезображенным». «Я всегда напоминаю, — говорит реставратор, — что, если собрать все эти мелкие утраты в одном углу картины, станет видно, что на самом деле они занимают минимальную часть ее поверхности, часто всего пару процентов. Но этот визуальный белый шум трудно не замечать. Так что подавить его может только вдумчивая, тщательная ретушь».

Что бы ни происходило с картинами, считает Галлахер, «в по-настоящему значительном произведении искусства всегда остается что-то, что как будто выше всех этих превратностей судьбы». «Ретушируя картины, я часто заканчиваю работу гораздо раньше, чем рассчитывал, потому что наступает определенный момент сродни выписке из больницы, когда пациент говорит: „Я уже способен самостоятельно держаться на ногах“». 

Четыре великие картины и превратности их судеб

Ганс Гольбейн Младший. «Послы». 1533
Национальная галерея, Лондон

В 1890 году, вскоре после того как лондонский музей приобрел «Послов», газета Times написала, что шедевр Гольбейна находится в «безукоризненном» состоянии, если не считать «старый стершийся лак». Как же далеко это было от истины! В отчете о реставрации картины упоминается множество проблем помимо старого лака. Вид произведения после расчистки и до ретуши был пугающим, в особенности из-за многочисленных утрат на знаменитом анаморфном изображении черепа на первом плане. Но благодаря реставраторам сегодня картина, вероятно, выглядит лучше, чем когда-либо после того, как Гольбейн сделал последний мазок. 

Тициан. «Кающаяся Мария Магдалина». 1555–1565
Музей Дж. Пола Гетти, Лос-Анджелес

В 1530-е годы была создана обнаженная версия этого полотна, а позднее, в 1550-е и 1560-е, варианты в одежде. В каталоге музея говорится, что верхняя часть картины «в какой-то момент очень сильно пострадала». Левый угол до глаза Марии Магдалины полностью заретуширован, а большая часть неба над характерными тициановскими горами переписана. Сам пейзаж, как указывают специалисты Музея Гетти, оригинальный, хоть и «сильно поврежден». Примечательно, что, за исключением небольших утрат на лбу, фигура Марии Магдалины сохранилась хорошо.

Леонардо да Винчи. «Портрет Джиневры де Бенчи». 1474–1478
Национальная художественная галерея, Вашингтон

Это один из самых ранних портретов кисти Леонардо, написанный в период, когда он еще только учился использовать масляную краску. Сейчас портрет выглядит иначе, чем при создании: впоследствии от нижней части холста отрезали полосу шириной около 18 см. В британской Королевской коллекции хранится рисунок Леонардо, по-видимому связанный с полотном. Благодаря ему мы можем составить представление о том, как, возможно, выглядела утраченная часть: руки Джинервы сложены под грудью, в пальцах правой руки зажат цветок. 

Караваджо. «Музыканты». 1597
Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Ранний шедевр Караваджо пережил множество утрат. В XVII веке холст наклеили на деревянную основу, его дважды дублировали, обрезали сверху, снизу и слева. Специалисты отмечают, что если «участки, где красочный слой толстый и прочный», повреждены мало, то лессировка «пострадала сильнее». В отчете 1953 года о состоянии полотна после реставрации, проведенной в Лондоне, говорится, что были удалены внесенные когда-то реставраторами изменения: «крылья на спине мальчика слева и колчан стрел за его правой рукой». Однако сегодня и крылья, и стрелы на месте: предыдущие реставраторы поторопились с выводами.