Филип Хук: «Сегодня дилеры научены находить слабые места клиентов и давить на них»

Искусствовед, член совета директоров аукционного дома Sotheby’s Филип Хук на презентации своей новой книги в музее «Гараж» предупредил, что говорить о современных художниках, чьи работы он считает инвестиционно привлекательными, не станет. О тех, кто, скорее всего, упадет в цене (Дэмиен Херст и Трейси Эмин), тоже. TANR разузнала у эксперта, что отличает успешного современного дилера, как работают в Sotheby’s, чтобы находить хорошие лоты, какой цвет самый продаваемый и как искусствоведа угораздило получить премию Bad Sex Prize.

В вашей новой книге «Галерея аферистов» вы пишете, что сегодня арт-дилер предпочитает называть себя куратором. Почему?

В последней части своей книги я писал, как меня удивляет способность сегодняшних арт-дилеров отвлечь внимание от денег. Они называют галерею «пространством», делают минималистский дизайн. Вопрос денег здесь якобы никогда не обсуждается и мало кого заботит. Дилер строит из себя куратора, формируя пространство сродни музейному, но финансовый императив непреодолим, и деньги как раз на первом месте. Искусство все равно переходит из рук в руки. Без глупых эвфемизмов вполне можно обойтись.

Страшно подумать, как бы называлась книга, которую вы бы посвятили современным дилерам.

Думаю, вы поняли ситуацию. (Смеется.) Я действительно не писал о них, ведь с ними мне еще придется работать, и я не хочу, чтобы случился конфуз. Каждый пишет правдивую книгу в своей душе, и ей не дано быть опубликованной. Признаю, я не упомянул очень многих, не стал писать о дилерах из Вены, Праги, Восточной Европы начала ХХ века. «Галерея аферистов» — база, на основе которой другие могут делать свои, более детальные исследования. Полагаю, современное поколение арт-дилеров не отличается от предшественников. Они по-прежнему демонстрируют смесь таких профессиональных качеств, как блестящие навыки продаж, обаяние и удивительная щепетильность. Честность при этом не обязательна. Современные дилеры, как блестящий Джозеф Дювин в первой половине ХХ века, должны быть обучены находить слабые места клиентов и давить на них, пока картина не будет продана. Знаете, как директор лондонской галереи Marlborough Фрэнк Ллойд продал одну из работ Фрэнсиса Бэкона? «Картина мне нравится, но не уверен, что она придется по вкусу моей жене, и потом, она не подходит к интерьеру моего дома», — говорил покупатель. Ллойд ответил: «Вы можете поменять отделку дома, можете поменять жену, но картина Бэкона будет с вами вечно». Запуганный покупатель приобрел работу, бросил жену и заново оформил интерьеры.

Еще в «Завтраке у Sotheby’s» вы писали, что покупатели предпочитают позитивные, солнечные, яркие работы. Сегодня эта тенденция сохраняется?

В традиционном искусстве есть определенные вещи, делающие картины более продаваемыми. Я имею в виду очевидное: предметный ландшафт, сюжет с хорошей погодой или, наоборот, невероятным ураганом. Важный для ценообразования фактор — цвет. Некоторые оттенки более продаваемы, чем другие. Возьмем, к примеру, красный. Работы Пита Мондриана, где прямоугольники красные, продаются по более высокой цене, чем композиции с голубым или только желтым. Красный цвет — очень важный элемент в ценообразовании.

А факторы ценообразования меняются со временем или так было всегда?

Они все те же, изменился только общий объем денег на арт-рынке. В 1970-х, когда я только начинал свою карьеру, суммарный оборот Sotheby’s и Christie’s составлял примерно $119 млн. В прошлом году, я думаю, его объем превысил $11 млрд. Возросла финансовая важность арт-рынка. Но во главе угла по-прежнему то, что чувствует человек, стоящий перед произведением искусства. В глубине души люди все так же ориентируются на то состояние, в которое их погружает искусство, и, конечно, на возможности инвестировать в него. А финансовых возможностей сегодня стало больше.

Вы, наверное, знаете, что в Бейруте существует Фонд Aïshti, главная площадка которого — торговый центр, где половина занята галереей владельца, Тони Саламе. Что вы думаете о продаже искусства в торговых центрах и магазинах?

Мне кажется, это хорошая идея. Если взглянуть на историю арт-дилерства, то обнаружится, что оно возникает на средневековых ярмарках, к примеру в Антверпене или Амстердаме. Это были торговые площади, где продавалось все. Постепенно на ярмарках появились места для художников, продающих свои картины. Ваш пример — следование или возвращение к истокам. Если мы вернемся в Антверпен середины XV века, то поймем, что тогда художники сами продавали свои работы.

Сегодня художник может сам быть арт-дилером? Какие отношения между современными дилерами и современными художниками?

Начиная с эпохи импрессионизма художники стали писать картины, которые нуждались в интерпретации. Они были слишком революционными, зрителю было нелегко их понять, поэтому появилась нужда в толкователях и промоутерах. Феномен арт-дилерства начался с французского коллекционера Поля Дюран-Рюэля, который в Париже конца XIX века начал продвигать импрессионистов, у которых просто не было другого способа продаваться. Дюран-Рюэль привез их работы в Америку, а американцы оказались гораздо более отзывчивыми к новому искусству и принялись массово скупать этих авторов. Вторая волна трудного искусства — постимпрессионисты, у которых были их собственные арт-дилеры, такие как Амбруаз Воллар. Без Воллара не был бы понят Сезанн. Именно тогда был установлен и по сей день не изменился такой стереотип: современное искусство может быть продано только через ловко продвигающих его дилеров. Их можно сравнить с двусторонним передатчиком: с одной стороны, они интерпретируют художника для публики так, чтобы она его покупала, а с другой — тонко чувствуют, что хочет видеть публика, и передают это художникам в виде обратной связи, чтобы те немного адаптировались к актуальным запросам.

Художнику непременно надо адаптироваться?

Главные гении делали это. Один из примеров — Пабло Пикассо. В 1910 году он изобретает трудный для понимания кубизм. Его дилером тогда был Даниель-Анри Канвайлер, который понимал, что значит революционное искусство. В 1920 году Канвайлера выслали из Франции, и Пикассо пришлось искать ему замену. Он нашел братьев Розенбергов, и Поль Розенберг сказал ему: «Прежде чем я начну тебя продвигать, я растолкую, чего от тебя хочет публика». После этого художник на несколько лет превратился в фигуративного, и цены на его работы выросли в пять раз. То, что делал для Пикассо Канвайлер, и то, что Розенберг, — это два важных примера того, как может работать современный дилер.

А как работают в Sotheby’s, чтобы находить хорошие вещи?

Sotheby’s прилагает огромные усилия, чтобы знать, где, у кого и с какого момента хранятся важные произведения искусства, какие есть коллекции, из чего они состоят. Мы регулярно посещаем коллекционеров, обсуждаем с ними произведения и рассказываем, что можно выгодно продать в не слишком отдаленном будущем. Большая работа проделывается за кулисами. Это постоянный контакт с коллекционерами мирового уровня, которые, наверное, ужасно несчастны, ведь их без конца беспокоят. И ведь не только мы — еще и Christie’s! (Смеется.) Знайте, что, если вы крупный коллекционер, на вас уже заложен бюджет в двух фондах — Christie’s и Sotheby’s.

Зачем вам вообще понадобилось писать книги? Работы эксперта казалось вам недостаточно?

Представим себе 1991 год. Он был самым депрессивным для арт-рынка, никакой бизнес не шел. Процентные ставки были очень высоки, что для арт-рынка всегда плохо. Я и два моих партнера приходили в офис, но нам было абсолютно нечем заняться. Каждый день после полудня мы отсиживались в кино, чтобы делать хоть что-то. Кажется, мы пересмотрели все фильмы, которые шли в Лондоне. Тогда я решил для себя, что это лучшее время начать делать то, что всегда хотел, — и начал писать. Я опубликовал первый роман, а в итоге за 1990-е годы написал целых пять книг. Первая называлась «Оптические иллюзии». Вторая — «Каменотесы» — была чем-то вроде триллера. Вы не поверите, этот роман даже получил литературную премию в 1994 году! Премию, которую каждый год вручает журнал Literary Review за самое худшее описание секса, — Bad Sex Prize. И хотя это был позор, продажи значительно увеличились.

Коллекционеры покупают произведения искусства в качестве хорошей инвестиции или для повышения статуса?

Чем ценнее становится работа, тем сложнее коллекционеру приобретать ее без мыслей о финансовой стороне дела. Естественно, есть опасения, что инвестиция не оправдается. Но, как правило, если покупатель приобретает картину, потому что действительно влюбляется в нее, очень часто на этой картине он делает деньги. Люди, которые хотят сделать деньги на искусстве, не смотрят на него с эстетической точки зрения. Они могут купить искусство онлайн. Но, как подсказывает мой опыт, всегда надо начинать с любви, тогда и деньги последуют.