Константин Акинша: «Подделки авангарда принимают катастрофические масштабы»

Громкие скандалы, связанные с подделками работ художников русского авангарда, разразились в первые месяцы этого года в Европе и России: экспонирование сомнительных произведений в Музее изящных искусств (MSK) бельгийского Гента, исследования в музее-заповеднике «Ростовский кремль», вскрывшие подделки музейных экспонатов, решение суда в Висбадене по делу владельцев галереи SMZ, торговавших спорными картинами авангардистов. Искусствовед, куратор, исследователь истории подделок Константин Акинша поделился последними новостями из Гента и рассказал о том, как скандалы с подделками отражаются на арт-рынке, репутации экспертов и имидже страны.

В какой стадии находится расследование по выставке в Генте и чем, на ваш взгляд, оно может окончиться?

Сейчас сложно сказать однозначно, но я очень надеюсь, что бельгийская полиция найдет достойный выход. С середины марта началось расследование по заявлению четырех арт-дилеров о том, что они пострадали в связи с этим скандалом. В рамках расследования бельгийская полиция провела серию обысков: в гентском музее MSK, включившем в свою экспозицию спорные произведения, в частном доме господина Топоровского, предоставившего музею сомнительные работы, у местных чиновников. Во всяком случае, один реальный положительный эффект уже наверняка есть — уверен, что теперь европейские музеи будут внимательнее относиться к таким авантюрам.

Фонд изучения русского авангарда RARP (Russian Avant-Garde Research Project), в состав учредительного совета которого вы входите, существует уже не первый год. Есть результаты его деятельности?

Один наш проект — с Третьяковской галереей по полной оцифровке архива Наталии Гончаровой — находится уже на завершающей стадии. Второй, более затратный и сложный — с Музеем Людвига в Кельне по технологическому анализу работ Михаила Ларионова и Наталии Гончаровой — еще продолжается. По сути, создается эталонная технологическая база для этих двух художников. В ходе работы возникла необходимость в уточнении атрибуции некоторых картин из самого Музея Людвига, исследования привели к очень интересным результатам. Например, мы обнаружили, что некоторые из вещей в кельнской коллекции переписаны. Под пейзажем, например, находится портрет. Это авторская работа, разделить их сейчас невозможно, но музей фактически обладает не одной, а двумя картинами. Или, к примеру, мы выяснили, что Ларионов раздобыл в Париже, вероятно за копейки, холсты ученических штудий и писал поверх них свои картины. Уже собрана отличная база по холстам, пигментам, краскам, кракелюру и так далее. Скоро все опубликуем в Интернете — любой желающий сможет ознакомиться с результатами.

Но это может вызвать и обратный эффект, вам не кажется?

По этому поводу уже развернулась дискуссия: что будет, если нашими результатами воспользуются жулики для исполнения более качественных подделок? Может, они ее и используют, но, как показывает опыт, такая информация жуликам не помогает: исполнение подделок становится слишком дорогим удовольствием. А сокрытие информации вообще ни к чему хорошему не приводит.

Приходилось слышать от российских искусствоведов упреки в адрес фонда, что он слишком сосредоточился на Ларионове и Гончаровой и не выделяет средства на другие проекты.

Мы — небольшой фонд, зависим от денег спонсоров, что в нынешней ситуации делает нашу работу непростой. Но мы и грантодатели, мы готовы помочь найти средства на проекты в рамках наших задач, правда, до сих пор никто из России не обращался к нам со своими предложениями.

Почему именно работы художников русского авангарда подделывают в таких безбрежных масштабах?

Подделывают все, но бум подделок случился именно с Россией и русским авангардом по многим причинам. Первые фальшивки появились еще в 1950-е годы, о чем рассказывали коллекционеры Георгий Костаки, Валентин Воробьев. Но тогда подделки носили уникальный характер. Вал пошел в конце 1960-х — начале 1970-х, и связано это с формированием интереса к авангарду. Русский авангард в мире открыли после Второй мировой войны, в начале 1960-х годов. Несколько западных дилеров были в этом деле пионерами. Например, галерея Гмуржинской и Бар-Гера в Кельне, Аннели Джуда в Лондоне, Леонард и Ингрид Хаттон в Америке. Для этого тогда сложилась идеальная ситуация: Европа переживала последствия нацизма, антимодернизма Гитлера, который в том числе уничтожал искусство, считавшееся «дегенеративным».

На волне сострадания к жертвам…

На волне сострадания к новому искусству, которое противостояло нацистской матрице! Русский авангард устроил всех. Для левых он был доказательством того, что ленинскую политику исказил проклятый Сталин; для ЦРУ он был подарком, который использовался как фактор в борьбе за свободу творческого самовыражения.

И железный занавес создавал благоприятную среду для подделок, происхождение которых нельзя доказать?

Фактически весь авангард, попавший в те годы в Европу или Америку, не имел провенанса! А когда покупатели о нем спрашивали, им таинственным шепотом сообщали: «Ну вы же понимаете, это советская Россия! Как мы вам можем сказать, когда люди, которые это передали, находятся в лапах КГБ?»

Были совсем дикие истории, как аукцион собрания Курта Бенедикта, организованный Валли Корецки — колоритной дамой из Швейцарии, которая утверждала, что некий Курт Бенедикт ездил в Советскую Россию во время подготовки Первой русской художественной выставки, состоявшейся в берлинской галерее Van Diemen в 1922 году. Все предметы на аукционе были подделками! Изготовлением фальшивок в Европе занимались много и плодотворно. Никто же не ожидал, что железный занавес рухнет. Он-таки рухнул, открылись архивы, на свет появились оригиналы работ, копии которых уже много лет гуляли по аукционам. И начались скандалы.

Но потом волна интереса к авангарду — и к изготовлению подделок под него — поднялась вновь?

Да, я считаю, за эту ситуацию несут ответственность российское искусствоведение и постсоветские музеи. После развала Советского Союза сотрудники музеев почему-то решили, что они могут давать от имени музеев сертификаты, подтверждающие подлинность картин. Масштабы этого явления достигли интенсивности конвейеров заводов Форда. Соблазна не избежали и ведущие историки искусства из России. Поэтому особая благодарность тем, кто никогда не опускался до подтверждения подделок, как, например, Селим Хан-Магомедов.

Это чисто российское явление или в европейских музеях случалось нечто подобное?

Чисто российское! Если бы какой-нибудь сотрудник европейского музея позволил себе написать такой сертификат, и уж тем более на бланке музея, он тут же со скандалом вылетел бы с работы. В результате после дела антикваров Преображенских, приговоренных к тюремному заключению за продажу поддельных пейзажей передвижника Александра Киселева (имевших подтверждающие бумаги), в этот процесс вынуждено было вмешаться Министерство культуры и официально запретить музеям выдачу сертификатов. Но до сих пор изредка на скромных западных аукционах появляются предметы искусства с сертификатами Третьяковки или Русского музея, выписанными почти десять лет назад.

Виноваты только российские искусствоведы, а западные остались белыми и пушистыми?

На Западе тоже выросло не одно поколение подписантов. Например, такой «специалист» по Наталии Гончаровой, как Энтони Партон, не только написал печально знаменитый труд о художнице с колоссальным количеством воспроизведенных подделок, но и собственноручно подписал немало сомнительных сертификатов. Или Патрисия Рейлинг — она тоже выписала кучу сертификатов и пыталась доказать, что никаких фальшивок нет. Всего три месяца назад на брюссельском аукционе The Bru Sale продавался удивительный супрематический Малевич, снабженный ее экспертизой. Мне известна лаборатория Эрхарда Ягерса в Германии, подтвердившая работы, которые у других исследователей вызывали самые сильные сомнения.

Из каких регионов на европейские рынки чаще всего приходят фальшивки?

Основные производители, на мой взгляд, — это Россия, Израиль, Германия, Франция. А скандалы с подделками происходят по всей Европе. Мы уже говорили о Бельгии. Дюссельдорфский музей вынужден был подтвердить, что супрематическая композиция Казимира Малевича, полученная из коллекции Гаральда Хака, оказалась подделкой, и у нее, похоже, российское происхождение. Параллельно в Финляндии завершается так называемое дело о 15 миллионах евро. Изготовлялись подделки в Финляндии, но вся сопроводительная документация была сделана в России, и там широким фронтом выступили десятки российских искусствоведов.

Есть разница между подделками, сделанными в разных странах?

Скорее, у них есть общие черты, особенно заметные в последние годы: сейчас на рынке появились подделки очень плохого качества. Ошибки делают потрясающие. Я уж не говорю про настоящую трагедию поддельщиков — старую русскую орфографию. Яти и еры им даются с огромным трудом! Доходит до анекдота, как на выставке в Мантуе. Там были сплошь фальшивки, совершенно устрашающие, но одна картина вызывала просто оторопь и даже нежность. Какие-то умельцы решили переделать работу Натана Альтмана «Петрокоммуна» и слово «коммуна» написали полностью, но с одним «м». В русском и французском, откуда слово пришло к нам, «коммуна» пишется с двумя «м», а в итальянском — с одним. Или, например, один из мюнхенских второстепенных аукционов начал продавать работы «неизвестных художников русского авангарда» — видимо, настолько плохого качества, что их было трудно приписать известным мастерам. Там продавался натюрморт «Игры», датированный 1920-ми годами. Все как надо: трубки, шахматы, карты — а посередине стоит пепельница с дымящейся сигаретой с фильтром! Хотя даже малограмотный человек знает, что первые сигареты с фильтром произвели только в конце 1930-х годов.

Главная проблема множества подделок состоит в том, что искажается история искусств, уничтожаются художники. Ведь, если Ольга Розанова за свою короткую жизнь написала около 100 картин маслом и сделала 200 рисунков и набросков, а на рынок уже выброшена почти сотня подделок ее работ, то получается, что практически на треть ее творчество девальвировано!

Да, происходит засорение, искажение истории искусств. Поэтому нужны серьезные исследования, создание нормативов для технологических исследований и, конечно, работа с провенансом. Давно уже пора забыть все эти сказки про бабушкины сундуки и заброшенные чердаки, про выброшенные большевиками музейные экспонаты и раздачу их проходящим гражданам… На мой взгляд, пора создать систему проверки русского авангарда наподобие той, что создали для предметов искусства, пропавших в годы Второй мировой войны.

А законодательство к этому готово? Судя по последним процессам, как в Висбадене, мошенники уходят из-под суда почти безнаказанными.

Это общая проблема. Такие процессы представляют собой огромную сложность и для судов, и даже для простых полицейских операций. Например, в рамках висбаденского дела немецкая полиция конфисковала почти 2 тыс. вещей. Но не может одна немецкая полиция провести технико-химический анализ всех картин, если одна экспертиза стоит около €7 тыс.! Кроме того, перед судом одна сторона приводит одних экспертов, другая — других, а судья не специалист в этих вопросах. В результате обвиняемые дилеры получили неожиданно мягкое наказание. Законодательную базу в этой области нужно менять.

В конце этого или в начале следующего года планируется большая международная конференция по подделкам?

Да, это моя идея, надеюсь, что получится. Очень хотелось бы обсудить с музейными работниками проблему музейных коллекций и русского авангарда: что находится в коллекции, есть ли сомнительные вещи, как это выяснить и что с этим делать, как проверять предметы на выставках, какие исследования проводить внутри, как проверять провенансы. Музеи к этому готовы. Я уже говорил о Малевиче из дюссельдорфского музея. Еще пример: музей современного искусства «Берлинская галерея» (Berlinische Galerie) обнаружил в своей коллекции 14 поддельных работ, в том числе контррельеф Владимира Лебедева, подаренных упомянутыми выше коллекционерами и арт-дилерами Валли Корецки и ее сыном Клеменсом. Вы сами упомянули историю с музеем Ростовского кремля, где обнаружили, что две картины уже лет 40 как заменены на копии.

Мне приходилось слышать, что российские эксперты опасаются, что их не пригласят. Но и проводить конференцию без участия России нелепо.

Вначале надо такую конференцию организовать, потом будем решать, кого приглашать. Безусловно, пригласим руководителей ведущих музеев. Потому что это не только вопрос доверия — это вопрос технологии проверки. Для России, где у большинства художников русского авангарда нет каталогов-резоне, где практически нет безусловных авторитетов в данной области, это особенно важно.