Марина Лошак: «Я себя чувствую больше художником, чем менеджером»

Вы как-то сказали, что если бы не строительство музейного городка, то вряд ли согласились бы стать директором музея. Это правда?

Для меня это был главный стимул. Я типичный кризисный менеджер, очень люблю начинать. Мне хотелось быть именно в начале важного движения любимого музея. Для меня это было самым главным, когда я принимала это решение.

Экономическая ситуация с тех пор несколько раз поменялась. Выделены ли государством дополнительные средства к тем 22 млрд руб., которые закладывались первоначально?

Ничего дополнительно не выделялось, но я благодарна за то, что эта сумма осталась неизменной. Нельзя быть эгоистичными, следует понимать условия, в которых живет наша страна. И чудесно, что эти деньги выделены и остались у нас. Мы уже научились привлекать денежные средства для жизни музея, немалые деньги для бюджета музея — только половину наших расходов покрывает государство. Точно так же будем действовать и дальше — привлекать частные средства и искать заинтересованных людей.

Что сейчас происходит вокруг главного здания? Какое здание откроется для посетителей первым?

Мы предполагаем, что первым зданием будет самое важное для нас — новый Депозитарно-реставрационный и выставочный центр (ДРВЦ). От него зависит наше дальнейшее движение. В 2021 году мы уже получим здание для использования. В 2021 году планируем также получить Дом текста, то есть дом Стулова, и Галерею импрессионистов и постимпрессионистов. Следующий объект — это Галерея старых мастеров, подготовка которой немного приостановилась. В силу обстоятельств мы сменили генерального подрядчика (ранее это был «Балтстрой». — TANR), что задержало наше движение на год, даже больше. Это связано с судами, с возвратом средств и новой экспертизой. Процесс очень долгий, но, так как мы строго следуем закону, мы идем по этому пути, как самураи. Все в результате движется, и в 2021 году, в самом конце года, мы закроем главное здание на реставрацию-приспособление и откроем несколько новых музейных пространств, в том числе ДРВЦ.

А перед этим будет выставка «Древние украли все наши идеи», которую готовит для Пушкинского музея легендарный Жан-Юбер Мартен?

Не только. Весь год будет годом сюрпризов. В нынешнем году мы планируем сделать большую выставку, связанную с проектом будущего главного здания, поскольку это самая любимая, важная и знаковая часть нашего музея, сердце музейного квартала. И мы вместе со всеми нашими архитекторами, с Юрой Григоряном (его бюро «Меганом» выиграло в 2014 году конкурс на архитектурную концепцию развития ГМИИ им. А.С.Пушкина. — TANR) надеемся привлечь к ней как можно больше людей и получить ответную реакцию. Обсуждение должно быть широким. Я счастлива от того, что придумывается и как мы это воплощаем. Мы идем к совершенно новой точке нашей жизни.

В чем будет отличие этого нового музея от уже нам знакомого?

Мы приняли решение, что наше главное здание — это самоценный объект искусства. И относимся к нему как к экспонату. Поэтому стараемся делать все, чтобы сохранить его обаяние и атмосферу.

Что изменится?

Слепки всегда будут в этом здании, отсюда уедет живопись, и освободившееся пространство займут древние искусства. Появятся новые темы, новые страны, новые движения. Это будет такой «Британский музей», в сущности. Останется выставочное пространство, где будем показывать все, что связано с древним искусством.

Импрессионисты — самая востребованная часть собрания Пушкинского музея. Собираетесь как-то особенно открывать галерею в бывшей усадьбе Голицыных?

Импрессионисты — это наш горячий пирог, который режется все время на куски. В конце 2021 года все выданное в разные страны на временные выставки вернется домой, и мы берем мораторий на два года. Ничего не будем выдавать, чтобы люди могли увидеть коллекцию в целостности. Наоборот, будем привозить импрессионистов к нам — один этаж здания отведен под тематические выставки. Наших посетителей ждет незабываемое открытие, которое мы готовим уже сейчас.

Расскажите, пожалуйста, про концертный зал на месте правительственной автозаправки. Известие о ее переносе вызвало довольно бурную общественную реакцию. Что с ней в итоге будет?

Путем невероятных усилий заправке нашли правильное место на Кремлевской набережной. Она сохраняется в абсолютно историческом облике, что очень важно. Юра Григорян уже вписал ее в контекст нового места. Это очень красиво. Но впереди еще много согласований, которые дадут возможность воспользоваться этой территорией, являющейся охранной зоной.

Какие главные тенденции в музейном деле вы сейчас видите?

Сегодняшний музей — это, безусловно, пространство для коммуникации, прежде всего коммуникации зрителя и искусства. Очень важна борьба за зрителя, за молодого человека, который находится в другом визуальном поле. Привлечь такого посетителя — непростая задача. Мы бесконечно пробуем что-то новое и находимся в состоянии тотальных экспериментов. Какие-то из них более удачны, какие-то — менее.

К критике вы спокойно относитесь?

Совершенно спокойно. Любое мнение, в том числе критика, — это тоже наше завоевание. Очень важно, чтобы людей волновало то, что мы делаем, чтобы они не оставались равнодушными. Моя концепция заключается в том, что путь приобретения опыта имеет огромное значение, и если на этом пути случаются какие-то ошибки, то мы получаем не менее важный опыт, чем позитивный.

Кто к вам приходит сейчас и кого вы ждете в будущем?

Ежедневно мы видим в музее очень много людей. Это люди образованные и понимающие, зачем они приходят, готовые к серьезному разговору или глубоким эмоциям. У нас в год 1,3 млн посетителей — это предел для нашего сегодняшнего музея. Больше наш музей не может принять. Историческое здание физически не готово к большему количеству людей. А наш музейный квартал сможет принимать сначала 3 млн, потом 5 млн посетителей в год.

И это же отдельная работа — продумывать, чем привлечь и увлечь такое количество посетителей?

Самое главное — это не пространство, а то, чем ты его наполняешь. Только кажется, что реставрировать и строить — это самое важное. Нет, самое важное — наполнить. За всеми этими хлопотами, размышлениями о специфике стройки очень важно помнить именно об этом. Поэтому мы уже сейчас думаем о тех выставках, которые у нас будут в 2022 и 2023 годах. У нас уже есть договоренности, выставок будет много.

Какие выставки вы планируете показать в новых пространствах?

С Фондом Жоана Миро из Барселоны мы запланировали большую ретроспективу художника. В 2022 году мы ждем в гости венский Музей Леопольда с живописью Эгона Шиле и Оскара Кокошки. Планируем большую выставку, связанную с художниками-женщинами в истории мексиканского искусства, то есть не только с Фридой Кало, но и с большим кругом художниц, которые были абсолютными амазонками, как и наши авангардистки. Будущий год начнется выставкой, которую мы делаем с Тейт Модерн, а завершим мы его еще с несколькими британскими музеями — впервые покажем огромную выставку Томаса Гейнсборо. Это будет такой «британский год». Хотим показать людям, что в отношениях с другими странами все на самом деле не так грустно, как иногда кажется.

Как вы для себя определяете формулу успешного проекта?

Я всегда, когда мы что-то открываем, очень волнуюсь, переживаю: вдруг придет мало посетителей? Но, когда на выставку, посвященную чашам раку, приходит 125 тыс. человек, это фантастика! За всю историю их показа в мире не было и десятой доли такого количества зрителей. Современная выставка нуждается в интерпретации, которая значительно важнее, чем все остальное. Свежий и небанальный взгляд на предмет, сопоставление разных смыслов, целый пирог возможностей и должен давать человеку такой музей, как наш. Поскольку наш зритель — это интеллектуальный зритель.

Это важнее, чем включить в экспозицию три суперимени, на которые пойдут гарантированно?

Я считаю, что да. Очень важно то, какую историю зритель найдет внутри выставки, как это все интерпретируется.

Много личного вы привнесли в работу музея?

К сожалению, слишком много.

Почему «к сожалению»?

Может быть, нужно чуть больше отстраненности. Человек с холодным рассудком трезвее оценивает ситуацию.

Но ведь прогресс двигают пассионарные, неравнодушные люди, как нам известно из истории…

Я себя чувствую, скорее, художником, чем менеджером. Наверное, это тоже плохо, но я учусь, по крайней мере я это осознаю. Самое главное — осознание того, кто ты. Но все время нужна воля, чтобы не ошибиться, ведь все ждут от меня правильных решений.

В конечном итоге вы же за все несете ответственность?

Я чувствую ответственность. Это значительно важнее, чем административная ответственность. Если я что-то сделаю, что потом будет меня мучить как сделанное плохо или как компромисс, для меня это значительно существеннее, чем какая-нибудь премия. Но надо, чтобы ответственность не задушила радости от движения, потому что радости должно быть больше.

Вы пришли на хозяйство консервативное, сложившееся. Спустя пять лет все задвигалось или инертность еще сохраняется?

Очень хорошо, когда существует устойчивая консервативность и интровертность, это заложено в природе музея. Другое дело, что понимаешь это не сразу, и поначалу тебе хочется всех защекотать так, чтобы они побежали, как будто им 20. Теперь я стала более философски смотреть на все. Кто-то может, так сказать, поспеть за моим бегом, а кто-то не должен совсем. Я меняюсь вместе со всеми обстоятельствами жизни. Просто мне нужны сильные, умные, готовые работать партнеры.

В музее все отчетливее звучит тема современного искусства. С чем это связано?

Это мой взгляд на сегодняшний музей, который, как мне кажется, не может жить без современной рефлексии. Именно она делает его живым. Когда современный художник вторгается в историю музея, он начинает звучать как живой организм. Мы уже начали формировать коллекцию современного искусства, я имею в виду медиа, которые выбрали как новый предмет коллекционирования. Хотим собрать лучшее, самое высококлассное, что есть в новых медиа, а дальше развиваться вместе, делать эксперименты, потому что это и есть задача живого музея. Осенью на ярмарке Cosmoscow мы делаем выставку и презентацию нашей новой коллекции, которая уже достойна того, чтобы ее обсудить.

Сообщалось, что ВТБ поможет музею со зданием на Пресне для Pushkin Modern. Как сейчас идет этот процесс?

Сейчас преждевременно об этом говорить. Конечно, пока нам тесновато, наша энергия и понимание замкнуты нашими физическими возможностями, но в будущем это будет невероятное поле. Мне очень жалко, что тогда я уже не буду директором.

Вы исключаете для себя возможность быть директором музея несколько десятилетий?

Десять лет, мне кажется, хороший срок. Совсем не обязательно всю жизнь быть директором. А дальше должен прийти другой директор, он сможет использовать колышки, которые мы вбили, а я готова быть кем угодно рядом. Куратором, например. Должны приходить свежие люди.

А как вам, кстати, итальянский эксперимент, когда иностранцев пригласили быть директорами ключевых музеев страны?

Мне очень и очень нравится этот опыт. Мне кажется, что любой взгляд со стороны — а они пригласили профессиональных людей с большим опытом работы, — всегда дает невероятный эффект.

В России, видимо, в государственных музеях никогда не смогут работать иностранцы…

Вообще, для этого спрашивать никого не надо, это может сделать каждый музей — пригласить арт-директора, чтобы составил программу. Это вопрос денег. Ты должен их найти и выбранному человеку создать условия.

А сейчас в своей среде вы видите возможного кандидата на пост директора Пушкинского?

Роль преемника чрезвычайно важна, но я не знаю, будет ли это зависеть от меня. Я думаю, за следующие лет пять еще окрепнут, подрастут какие-то наши люди. Дозреют до осознания, что нужно взвалить на себя груз, который несет не только радость, но и тотальное изменение жизни.

А если бы у вас была, скажем, волшебная палочка и не было бы никаких преград — ни финансовых, ни административных, — что бы вы сделали для музея?

Все то же самое. Только бы это легче давалось.