Устойчивый мираж

Музейный мир всегда отличался соединением противоположных свойств: стремления к публичности и тяги к цеховой замкнутости. Такая двойственность, органически вырастающая из самой сути профессии, не раз оказывалась причиной для слухов — когда оправданных, а когда и безосновательных. Флером догадок, подозрений и пересудов окутан любой заметный музей на планете, однако существуют своего рода лидеры в сфере «госсипмейкерства» — как правило, лидеры поневоле. К их числу, несомненно, принадлежит Каракалпакский государственный музей искусств им. И.В.Савицкого — институция столь же легендарная, сколь и трудно досягаемая. «Лувр в пустыне» — по выражению одного французского журналиста. Насчет Лувра сказано, конечно, не без метафорического перебора, но реестр фондов музея в городе Нукусе и впрямь способен поразить воображение неподготовленного зрителя… Впрочем, шаблонная журналистская формулировка тут мало годится. Выдуманному персонажу без минимальной арт-квалификации имена большинства авторов из музейной коллекции вряд ли знакомы. Борис Рыбченков, Вера Пестель, Алексей Моргунов, Мария Синякова-Уречина, Сергей Романович, Борис Голополосов, Надежда Кашина, Георгий Ечеистов, Климент Редько, Ефросинья Ермилова-Платова, Петр Соколов — кто все эти люди? Однако бренд под названием «русский авангард» известен каждому, и недоумение легко переходит в заочный пиетет. Справедливости ради сообщим, что произведения признанных грандов в Нукусе тоже имеются, причем в немалых количествах — упомянем хотя бы работы Павла Кузнецова, Роберта Фалька, Любови Поповой, Давида Штеренберга. Но подлинная ценность собрания заключается все же не в отдельных шедеврах знаменитостей, а в широте и полноте контекста. Неофициальное, непарадное искусство первых советских десятилетий представлено здесь в таком сногсшибательном спектре, что ведущим российским музеям, не говоря о западных, остается лишь завидовать…

Кстати, термином «авангард» применительно к нукусской коллекции стоило бы пользоваться с осторожностью: далеко не все из тамошнего списка художников разделяли в свое время взгляды Малевича, Татлина или Родченко. Но тем и интереснее. Это заведение не обходится, конечно, без среднеазиатского колорита — достаточно вспомнить про любопытнейший узбекский извод все того же «левого искусства». И уж совсем отдельная тема — каракалпакская народная культура и местные археологические древности (под экспонаты подобного рода музей изначально и планировался). Но все-таки главная его изюминка, она же интрига — уникальный свод целых пластов искусства 1920–1930-х годов именно российского происхождения. Откуда же в «диких степях Приаралья» взялись такие сокровища?

Тут самое время вспомнить, что музей носит имя Савицкого — своего основателя и первого директора, московского художника родом из Киева. Разумеется, большого энтузиаста и даже фанатика музейного дела. Впрочем, достижения Игоря Витальевича вышли далеко за рамки характерной для советской эпохи биографии интеллигента-подвижника, радеющего за культуру… «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря» — оную формулу Савицкий вывел для себя сам, без помощи поэзии Бродского. Еще в конце 1950-х он из арбатской квартиры перебрался на жительство в Нукус — столицу Каракалпакской АССР, городок с населением около 40 тыс. (статистика 1959 года) на краю пустыни Кызылкум. Провинция — глуше не придумаешь, и даже море неподалеку имеется (вернее, имелось: за последующие десятилетия Арал катастрофически обмелел и скукожился). Обосновался там Савицкий, впрочем, не для философских раздумий, а ради реализации больших замыслов. Он возглавил местный музей в 1966 году, создавая его с нуля. Вообще-то появление новых очагов культуры на национальных окраинах вполне соответствовало курсу партии и правительства, но Савицкому пришлось чуть ли не костьми ложиться, чтобы проект заработал.

А впоследствии еще и демонстрировать чудеса дипломатии, поскольку собирательская линия музея чем дальше, тем существеннее отклонялась от изначально заявленной. Если идея коллекционирования и пропаганды образцов фольклора и артефактов хорезмской археологии находила у местных властей объяснимую поддержку, то превращение Савицким «вверенного учреждения» в цитадель опального искусства — не только чуждого по идеологии, но и нередко «чужого» географически — влекло за собой как минимум вопросы. Однако Игорь Витальевич находил какие-то эксклюзивные методы убеждения начальства. Не исключено, что порой он умело играл на потаенных противоречиях между провинцией и метрополией: дескать, в Москве-то и Ленинграде своих художников не ценят, а мы возьмем да и обскачем крупнейшие столичные музеи… И ведь действительно, по ряду позиций обскакали. Предание гласит, что искусство из обеих российских столиц Савицкий «вывозил эшелонами». Это гипербола, разумеется, только «уловы» и впрямь бывали внушительными. Чтобы понять, почему престарелые авторы или наследники так легко и за относительно небольшие деньги отдавали на край света раритетные холсты, рисунки, эстампы, надо мысленно реконструировать нашу музейную атмосферу 1960–1970-х.

Среди искусствоведов хватало людей, осознававших значение раннесоветской изобразительной культуры, но руки у них были связаны. Лоббирование такого рода закупок в центральных музеях подразумевало одно — рисковать карьерой и благонадежностью. Обладатели полузапретных опусов уже и не чаяли увидеть просвет — и вдруг на горизонте появляется Савицкий со своей каракалпакской индульгенцией, с умным блеском в глазах и реальными деньгами в условных карманах. Кто бы устоял? Правда, иной раз вместо денег Игорь Витальевич оставлял владельцам произведений долговые расписки — по ним музей расплачивался и после смерти первого директора в 1984 году, и даже после распада СССР. Поговаривают, что до сих пор не все долги погашены; отдельные работы, полученные когда-то «в кредит», возвращены хозяевам. Но обязательства морального толка приобретатель исполнял неукоснительно: экспонаты строго ставились на хранение, постоянное или временное, и в неучтенный осадок вроде бы не выпадали. Изменилось ли что-нибудь с той поры? В своем интервью четырехлетней давности газете «Вести Каракалпакстана» нынешний директор ГМИ КР Мариника Бабаназарова заявляла: «Со дня открытия музея в 1966 году ни один экспонат не был продан или подарен». В недавнем телефонном разговоре Мариника Маратовна подтвердила, что тезис остается в силе. Пока что никто его документально не опроверг. Зато хватает мрачных прогнозов: мол, узбекским властям такое «наследие проклятого советского прошлого» ни разу не импонирует, они только и ждут момента, чтобы сбыть его с рук за подходящую сумму — то ли российским олигархам, то ли нью-йоркским музейщикам, то ли лондонским аукционистам… В конце 2010 года с подачи интернет-портала Uznews.net поднялся было шум в связи со сносом старого здания музея и последовавшей реэкспозицией.

От имени Клуба друзей Нукусского музея (в нем состоит немало западных дипломатов и бизнесменов) в узбекское Министерство культуры и спорта было направлено письмо с просьбой разъяснить ситуацию. Тревога оказалась ложной, но, что называется, осадок остался. Подобные же опасения выражают и создатели американского документального фильма The Desert of Forbidden Art («Пустыня запрещенного искусства»), показы которого проходили в США и Европе на протяжении всего 2011 года. Режиссер Чавдар Георгиев в соавторстве с Армандой Поуп снимал и монтировал картину о нукусской коллекции около семи лет. Хотя «докьюментари» на эту тему делались и прежде: немцами, японцами, австралийцами, самими узбеками, все же недавнее кинопроизведение превзошло прочие по резонансу. Авторы «Пустыни» преподносят свое творение в качестве сенсации и на правах первооткрывателей феномена часто и публично о нем рассуждают. Вообще-то отношение к фильму у профильной аудитории неоднозначное. Например, московский галерист Ильдар Галеев характеризует его как «лживую пропагандистскую киношку». Упомянутая выше Мариника Бабаназарова куда более сдержанна в оценке, но не прочь упрекнуть американских документалистов в разжигании страстей: «Сам по себе фильм представляет ситуацию с музеем довольно объективно, но я бы возразила против безответственных устных комментариев, которыми авторы сопровождают показы ленты в разных странах. Им не следовало вторгаться в сферы, которые к сюжету не имеют прямого отношения. Не стоит сгущать краски и усложнять нам жизнь. Проблемы бывают даже у самых благополучных музеев; везде есть свои бюрократы, не слишком компетентные. Да, случались попытки разъединить коллекцию и переместить ее части, но наш коллектив этим попыткам противостоял и противостоит — пока успешно. На практике музей работает в обычном режиме, он пользуется большой популярностью и в республике, и в мире. Недавно кабинет министров Узбекистана принял решение о начале строительства второй очереди музейного комплекса. Касательно вопроса, почему наши выставки не приезжают в Россию: решения по этому поводу принимаются не мной, а правительством республики».

Действительно, в отличие от мировых гастролей (выставки из Нукуса за два постсоветских десятилетия проходили в Швейцарии, Германии, Франции, Италии, США — это, кстати, информация к размышлению насчет сенсационности фильма «Пустыня запрещенного искусства»), с выездами в Россию ситуация обстоит не лучшим образом. В прежние времена объемистые экспозиции из Нукуса демонстрировались в Москве и Ленинграде хоть и нечасто, но периодически. Последний показ каракалпакской коллекции проходил в Русском музее в симптоматичном 1991 году, а дальше — как отрезало. Помнится, несколько лет назад ныне покойная Ксения Богемская, занимавшая тогда должность замдиректора ГМИИ им. Пушкина по научной работе, пыталась договориться о большой московской гастроли, однако проект увяз на стадии согласований. Произведениям российских художников почему-то теперь заказана дорога на «историческую родину», и это обстоятельство служит почвой для очередных слухов. Преемники Савицкого намекают: «Уж лучше вы к нам», и здесь они не лукавят.

Постоянная экспозиция работает ежедневно по утвержденному графику, входной билет для иностранцев стоит 12 тыс. сум (чуть больше 200 руб. по нынешнему курсу). Правда, основные богатства, которыми те самые иностранцы интересуются прежде всего, сосредоточены в запасниках, но их тоже можно изучить — уже по предварительной договоренности и за дополнительную плату (тариф составляет 250 тыс. сум в день). Рассказы о визитах в Нукус того же Ильдара Галеева и другого московского галериста, Сергея Сафонова из «Ковчега», расходятся в деталях и оценках (первый настроен довольно критично, второй — скорее, благожелательно). В любом случае возможность более пристального изучения коллекции к разряду мифических не относится. Автору этих строк на основании некоторого знакомства с предметом приходят в голову следующие выводы: 1) правовых претензий у Российской Федерации к Республике Узбекистан по поводу Музея им. Савицкого нет и быть вроде бы не должно, но могут, вероятно, возникать претензии частных лиц в связи с судьбой того или иного наследия; 2) нукусские музейщики внутренне солидарны с российской творческой интеллигенцией, но серьезно обременены правилами местного распорядка и политеса; 3) международному сообществу, похоже, совершенно не в чем обвинить ГМИ КР, как бы кому ни хотелось; 4) эмоции к делу не пришьешь. Впрочем, прогнозировать развитие ситуации в Нукусе вряд ли возьмется даже хорошо информированный оракул.

Модернизм за Аралом

Из около 90 тыс. экспонатов, находящихся в собрании нукусского музея, 44 тыс. — живопись, графика и скульптура художников, принадлежавших к различным левым движениям в искусстве 1920–1930-х годов. Поначалу Игорь Савицкий собирал работы мастеров, так или иначе связанных со Средней Азией (например, выезжавших в творческие коммандировки или бывших в эвакуации в Ташкенте и Самарканде во время Великой Отечественной войны художников Алексея Исупова, Николая Ульянова, Роберта Фалька) и стоявших у истоков среднеазиатской модернистской художественной школы (Александр Волков (Ташкентский), Михаил Курзин, Николай Карахан, Урал Тансыкбаев, Виктор Уфимцев). В дальнейшем круг собираемых художников расширился. В коллекции представлены произведения «русских сезаннистов» из группы «Бубновый валет» Александра Куприна, Алексея Моргунова, Василия Рождественского, Александра Осмеркина, «неопримитивиста» Александра Шевченко, супрематистов и конструктивистов Любови Поповой, Ивана Кудряшова и Антонины Софроновой, футуристов Давида Бурлюка, Георгия Ечеистова, Веры Пестель, Михаила Ле Дантю, «голуборозовца» Василия Милиоти, «проекциониста» Соломона Никритина, «свечениста» (род футуризма) Климента Редько, группы художников-космистов «Амаравелла» во главе с Борисом Смирновым-Русецким, ученицы Павла Филонова Алисы Порет и многих других художников, принадлежавших к различным группам, обществам и объединениям, упраздненным советскими партийными постановлениями о литературе и искусстве в 1932–1934 годах. Музей имеет возможность показывать в постоянной экспозиции около 3% хранящихся в его фондах произведений.