Лоранс де Кар: «От меня следует ожидать массу сюрпризов»

Я люблю Музей Орсе, но последние изменения, честно скажу, меня огорчили. Мне удалось спросить у Ги Кожеваля, предыдущего директора и автора этих изменений, почему стены такие мрачные и нет отдельного зала ван Гога. Он ответил, что ему надоело видеть там толпы туристов. Но после завершения затеянного им многолетнего ремонта можно ли сейчас что-то менять?

У нас множество проектов. Мы перевешиваем некоторые произведения, например, Гюстава Курбе. Скорые перемены ожидают залы с академической живописью и с импрессионистами, там будут новые полы, новые стены, другой дизайн. В апреле вы сможете увидеть отдельный раздел пост-импрессионистов, и там будет отдельный зал для Винсента ван Гога.

Значит, вы идете навстречу желаниям посетителей?

Посетителям прежде всего очень нравится само здание музея. Кто-то приходит просто на него посмотреть, особенно те, кто попадает туда впервые. Наше пространство действительно впечатляет, но оно очень сложное для экспонирования: огромный пустой объем в центре и галереи по краям. Ни для кого не секрет, что нам не хватает места. В ближайшее время мы откроем отдельное здание на набережной Вольтера, там будет центр исследований XIX века и часть коллекции.

Летом у вас проходила выставка художников-символистов из Латвии, Литвы и Эстонии. Их живопись много показывали в СССР, а Микалоюс Чюрлёнис был кумиром советской интеллигенции. Но на выставке было мало народа, а в одном интервью вы говорили, что это была политическая акция, демонстрация искусства стран — относительно новых членов европейского сообщества.

Выставка была посвящена 100-летию основания балтийских республик, и я бы не сказала, что ее плохо смотрели. Мы зафиксировали 250 тыс. посетителей. Разумеется, это меньше, чем на выставке Пикассо. Мне кажется, что в таком большом музее очень важно найти некое равновесие между коммерческими, условно говоря, выставками и другими. И у нас, отчасти поэтому, довольно эклектичная выставочная программа.

В русском искусстве символизм почти так же значителен, как в немецком. У нас замечательные художники-символисты. Не хотите сделать их выставку?

Возможно, но пока нет такого плана.

Уверяю вас, это будет прекрасная выставка! Поговорите с Зельфирой Трегуловой. Политика, различные антироссийские санкции как-то влияют на отношения между музеями наших стран?

Мне так не кажется; есть разница между восприятием страны и признанием ее действительно огромного культурного богатства. Для меня культура — это область, в которую политике иногда нет входа, ее туда не пускают.

Вы много лет посвятили Лувру — Абу-Даби. Довольны ли вы воплощением в жизнь этого проекта?

Я горда результатом. Я работала над этим проектом шесть лет и не перестаю удивляться тому, что все, что мы задумали, получилось. Результат абсолютно соответствует замыслу. Недавно я открывала выставку Музея Орсе в Лувре — Абу-Даби, выставку группы «Наби», очень красивую, хорошую.

Повальная музейная мода — множить филиалы. Как вы относитесь к этой эпидемии?

Такая практика не соответствует политике нашего музея. У нас нет такой критически огромной коллекции, как в Лувре. К тому же у нас собрано национальное, французское, искусство, и нам важно показывать его именно во Франции. Кроме того, у нас очень много заграничных проектов. Всего неделю назад я была в Токио, открывала там большую выставку Пьера Боннара. По моим наблюдениям, размер коллекции не влияет на количество филиалов музея, потому что здесь главное — торговать своим именем. Существуют другие возможности коммерциализировать марку, и у меня в голове уже имеется прекрасный план, как именно это сделать.

Расскажите какой.

Уже в ближайшее время вы непременно отметите некоторые изменения, но пока еще все-таки рано о них говорить. Могу только сказать, что мой приоритет — хорошо организовать работу самого Музея Орсе, сделать осмотр его собрания удобным для посетителей и открыть новое здание, о котором я уже вам сказала. Это мои первостепенные задачи в качестве директора музея.

Когда вы вступили в должность директора Орсе, то один из ваших коллег сказал, что рад этому, потому что от вас нельзя ожидать сюрпризов.

Не знаю, кто и почему так сказал. Я уверена, что от меня следует ожидать массу сюрпризов.

Вы написали несколько книг по истории искусства. К сожалению, на русский переведена только одна — о прерафаэлитах. Там вы пишете о важности того, что они предугадывали искусство будущего, стали предвестниками модернизма. Но ведь они как раз смотрели назад и хотели возвратиться к живописи до Рафаэля.

На мой взгляд, они способствовали огромному всплеску именно модерна в английском искусстве, и Уильям Моррис, например, для меня — важнейший представитель этого нового типа искусства.

Но и Моррис обращался к прошлому, противопоставлял ремесленное производство бездушному машинному. Получается, что они хотели вернуться назад, а пошли вперед?

О Пикассо точно так же можно сказать, что он смотрел в будущее, обращаясь к прошлому. На мой взгляд, это происходит с каждым большим художником. Он как будто поворачивает назад, но при этом должен привнести и что-то свое, абсолютно уникальное. Хотя это слишком большая тема для интервью, я могу вам перечислить огромное количество художников такого типа.

Тогда поговорим о поэтах. В Музее Оранжери вы сделали выставку «Аполлинер. Взгляд поэта». Гийом Аполлинер, как известно, был не только поэтом, но и художественным критиком, идеологом модернистов. Так что на выставке к месту были и Матисс, и Брак, и сюрреалисты, но прежде всего Пикассо. Но вот есть ли поэтическая пара к импрессионистам?

Безусловно, для этого периода чрезвычайно важны связи изобразительного искусства с поэзией. Например, Шарль Бодлер. Он прямо не взаимодействовал с кругом импрессионистов, но повлиял на восприятие красоты, на восприятие эфемерного, привлек к нему внимание. Он на все повлиял, вплоть до вестиментарной моды (сегмент моды, касающийся одежды. — TANR). Бодлер написал знаменитое эссе «Художник современной жизни». На мой взгляд, он стал первым поэтом-критиком, фигурой очень важной, какими потом были Стефан Малларме и Аполлинер, и вызвавшей революцию, в том числе художественную. Нет конкретного поэта, который мог бы составить компанию импрессионистам, но влияние на них можно наметить от Бодлера к Малларме. В планах музея — постоянно устраивать выставки, посвященные связи поэтического и художественного. В следующем году у нас будет выставка о Жорисе-Карле Гюисмансе, фигуре исключительно важной для его эпохи.

И какие художники будут на этой выставке?

Он был сильным критиком, много писал об искусстве, поэтому мы покажем тех, чьи произведения он описывал. В первую очередь это будет Эдгар Дега. На мой взгляд, важнейшие вещи написал о Дега именно Гюисманс. И наконец, для меня Гюисманс — это тот, кто способствовал новому открытию фламандского примитива для французского искусства конца XIX века. Поэтому мы покажем старых фламандцев и Грюневальда, о котором он тоже писал. В его важнейшем романе «Наоборот» главный герой — типичный декадент, денди, так что в этом контексте нам понадобится и Гюстав Моро.

Вы также говорили в одном из интервью, что хотели бы привлечь к жизни музея больше интеллектуалов. Вы сторонница превращения музея в многофункциональный культурный центр с музыкальными фестивалями и кинопрограммами?

Важна мультидисциплинарность, необходимо приглашать художников, писателей, музыкантов, и не только их, но именно в связи с конкретными, очень опеределенными событиями. Вот, скажем, у нас на выставке Пикассо будет цирковое представление, потому что это параллель с его творчеством. И еще нам крайне важен взгляд современных художников, кинематографистов, вообще интеллектуалов на искусство, которое мы демонстрируем. Например, я недавно пригласила Джулиана Шнабеля, чтобы он представил выбранные им работы из нашей коллекции.

Что самое сложное для вас в работе директора музея: общение с коллективом, с публикой, финансовые и хозяйственные проблемы?

Важно иметь конкретное видение развития музея. Когда я представляла свою кандидатуру на пост директора, то четко свое понимание сформулировала. Сейчас главное — находить равновесие между моим видением и средствами, которыми мы располагаем для его реализации. Не только финансовыми, но и интеллектуальными, то есть надо иметь сотрудников, которые могут обеспечить осуществление моих намерений.

Значит, вы поменяли коллектив?

Было достаточно много изменений за этот год. Ко всему прочему, я пригласила много женщин. И не потому, что они женщины, — они действительно лучшие в профессии.