Владимир Овчаренко: «Сколько угодно людей могут рассказывать, какое хорошее у художника искусство, но кто готов за него заплатить...»

Как вам удалось попасть на Art Basel, ведь там очень жесткая конкуренция? Сколько лет вы этого добивались?

С 2006 года подавали заявки — были приняты и участвовали в Art Basel в 2011 и 2012 годах. По всей видимости, есть какой-то лимит на представительство русских галерей, и комитет ярмарки выбрал «Риджину» от России. В Art Basel участвует более 300 галерей со всего мира, а заявок, я думаю, подается раз в пять-шесть больше, плюс еще больше галерей не проявляют желания, будучи уверенными, что не пройдут отбор. При подаче заявки 500 швейцарских франков ты платишь безвозвратно, поэтому галеристы не хотят терять деньги.

Как вы оцениваете переформатирование галерей ваших коллег: Айдан Салаховой, Марата Гельмана, Елены Селиной? Вы согласны с тем, что рынка современного искусства в России нет?

Это какая-то странная, до конца непонятная мне история. Как же художники живут? За счет чего? Они же не идут в дизайнеры, не идут торговать фруктами — значит, их работы продаются. Мы очень неохотно комментируем ситуацию по поводу закрытия галерей, так как она к нам никакого отношения не имеет. Наверное, люди устали, решили закончить свою деятельность как галеристов. К сожалению, их действия привели к тому, что отголоски — круги по воде — распространились далеко за пределы России. Все иностранные коллеги, с которыми я общался на Art Basel, начинали с вопросов типа «У вас что, все прекратилось? Искусства нет?» Спрашивают: «Неужели невозможно в России заниматься современным искусством?» Приходится успокаивать. «Риджина» открылась в 1990 году, все 1990-е можно было говорить, что рынок находится в зачаточном состоянии: были какие-то микроскопические, единичные продажи, очень малобюджетные. В середине 2000-х произошел всплеск, рынок скакнул, был дефицит работ. И вдруг, за пару лет, все изменилось. Теперь надо 24 часа в сутки работать, общаться с коллекционерами и художниками, причем не только в России. Есть времена, когда бизнес идет в гору, бывает и обратное. Сейчас период органического роста, а не взрывного. Есть обстоятельства экономические и политические, от галеристов не зависящие. Галерея «Айдан» существует с 1992 года, галерея Гельмана открылась на пару месяцев позже нас, в 1990-м. И все эти годы их бизнес не всегда, наверное, был суперприбыльным, но именно сейчас они заявили: «Всё, караул устал». Думаю, что в этой истории есть то, что мы с вами не знаем…

Во сколько вам обходится содержание галереи?

Каждый год по-разному. У нас сейчас две галереи — в Москве и в Лондоне, много ярмарок. Мы много зарабатываем и много тратим, приходиться «крутиться».

Зачем вы открыли филиал в Лондоне? На каких клиентов вы рассчитываете? Чем отличаются программы ваших галерей в Лондоне и Москве?

Посещаемость выставок не может сравниться с пельменной. Галерея осуществляет продажи и на это существует. Она не музей, где посещаемостью зарабатывают. В разных странах туристы оставляют в музеях от $15 до $40 за вход. В галереях вход бесплатный. И понятно, что от того, пройдет у меня 1 тыс. человек или 100, мой бизнес не поменяется. Я не знаю, сколько народу ходит в мою московскую галерею, мы никогда не считали. А в Лондоне я открыл Regina London. Это дополнительная возможность для художников сделать выставку в другом пространстве, контексте, в другом городе: там же совершенно другой зритель. К нам приходят кураторы из Тейт, Ганс Ульрих Обрист из Serpentine. Где бы еще у художников нашей галереи была возможность показать свои работы ведущим критикам?

Возможность выставиться в Лондоне, которую мы даем, очень важна. Художники создают новые выставки. Дело даже не в продажах, так как они могут быть осуществлены где угодно, даже на борту самолета. Лондон — центр притяжения. David Zwirner, Pace — ведущие нью-йоркские галеристы открывают представительства в этом городе.

По какому принципу вы выбираете художников?

Когда мы начинаем диалог с художником, для нас важно, чтобы он говорил на интернациональном языке и искусство, которое он представляет, было интересно не только местному зрителю, но и международной публике. Клейма only for Russia у нас нет.

У вас большой опыт устройства ярмарок в России: вы занимались и «Арт-Манежем», и COSMOSCOW. Что нужно, чтобы сделать успешную ярмарку в России?

Должна быть какая-то энергия, от кого-то исходящая, правильный менеджмент. А хорошие условия для проведения успешной арт-ярмарки на данный момент существуют. Если крупные люксовые производители, от яхт до часов, стремятся продавать свой товар в России, то почему искусство — исключение? Может быть, мы все, деятели арт-рынка, пока не смогли из искусства создать большую конфету. Значит, есть над чем работать. Я считаю, что результаты COSMOSCOW были великолепны для первой ярмарки такого масштаба. В проекте участвовало 15 иностранных первоклассных галерей, из них пять или шесть — участники Art Basel. Кто-то продал, кто-то нет. Большинство, процентов 70, готово приехать во второй раз. Обычно первый раз мероприятие проводится в тестовом режиме: испытываются формат, место и время проведения, — и становится ясно, что работает, а что нет. На COSMOSCOW в плане организации и состава участников все получилось хорошо.

Как у вас складываются деловые отношения с художниками? Они без контрактов? Дружба? А если хороший художник и продается хорошо, но как человек вам несимпатичен?

Если нам художник интересен, мы с ним разговариваем. Находим или не находим общий язык — бывает по-разному. Обычно сотрудничество с художником, особенно молодым, рассчитано на долгое время. Естественно, что первые три-четыре года больше вкладывается, чем зарабатывается. И нам важно, чтобы художник был настойчив, чтобы двигал дальше проекты, шел в правильном направлении, создавал новые работы для русской и международной арт-среды. Контракты с художниками не подписываем, работы у них на выставки не забираем, все строится на добрых отношениях.

Все наши художники разные — и по возрасту, и по характеру. Их объединяет горение за искусство, жажда созидания, а мы — их проводники в сложный мир музеев и коллекционеров. Всегда поддерживаем молодежь: им непросто в начале карьеры. Иногда выкупаем у них работы, чтобы поддержать. Это происходит только в том случае, если мы уверены, что художник талантлив, но пока не успели убедить сообщество коллекционеров. Мы в свою идею готовы вкладывать деньги.

Правда ли, что в 1990-е годы, когда вы начинали, ваша галерея была, скорее, меценатской? Все помнят громкие проекты той эпохи и вас как экстравагантного банкира, готового тратиться на искусство. Что-то изменилось?

Нам повезло, что мы сразу встретились с Олегом Куликом (был куратором галереи «Риджина» в начале 1990-х) и стали делать «драйвовые» проекты. Что-то мы покупали у художников; у нас остались работы, стоимость их с годами повысилась. Это же не самый легкий бизнес. Если драйва не хватает, то и бизнеса нет, ты не можешь быть тем самым транслятором от художника к коллекционеру и обратно. То есть у тебя должна быть внутренняя энергия, без нее этот бизнес не работает. Коллекционер должен получать удовольствие от работ и процесса их приобретения, а художник — деньги за свою работу. Покупка произведения искусства — лучшее подтверждение успеха художника. Я думаю, что это так, потому что сколько угодно людей могут рассказывать, какое хорошее у художника искусство, но когда человек готов за него заплатить — это ответственное решение, ведь стоимость произведения все-таки не сравнима с ценой обеда.

В банке, где вы работали, была корпоративная коллекция. Как вы оцениваете опыт таких коллекций? Каково их будущее в наших российских условиях?

В 1990-е шло становление рынка и было много инициатив. В 2000-е все стало намного серьезнее, коллекции стали профессиональнее и коллекционеры начали конкурировать за лучшие работы. У русского зрителя и коллекционера — большой потенциал. Люди открыты культуре. Для старшего поколения современное искусство сложно для понимания. Оно воспитывалось на учебниках русской литературы с иллюстрациями Сурикова и Васнецова: это искусство им близко и понятно, а актуальное — то, что появилось в последние десятилетия, — пока не в фокусе. Но растет новое поколение, с Интернетом и путешествиями, новыми мозгами и чувствами. В PinchukArtCentre в Киеве как-то провели исследование и посчитали, что 80% посетителей — подростки от 12 до 16 лет. Так что и у нас, в России, потенциал интереса к современному искусству взрывной. Будет интерес — придет и рынок.

Что вы считаете своим главным успехом как галериста?

Я считаю, что мой главный успех как галериста — это гениальные художники «Риджины» — Regina Team.

Могли бы вы назвать художников, которых открыли?

Наверное, вернее сказать, зажгли им зеленый свет. «Риджина» была трамплином для Олега Кулика, мы дали ему карт-бланш как куратору и художнику. В 2000 году мы сделали первую выставку в Москве Сергея Браткова, открыли и позже перетянули его в столицу. Сотрудничество с Семеном Файбисовичем

началось с первой персональной выставки в 1991 году. Мы его поддерживали на протяжении всех этих лет; я думаю, что это помогло ему вернуться с новой энергией и прекрасными живописными сериями. Из молодых… Мы не берем совсем неизвестных, за каждым стоит какая-то история выставок, так что они уже чуть-чуть приоткрыты.

Кого вы считаете самыми перспективными художниками и почему? Из русских — в смысле международного успеха?

Любой из художников «Риджины» очень и очень перспективен, хотя может быть уже и известным. Их мегауспех впереди.

Не могли бы вы назвать цену самого дорогого произведения, которое продали?

Несколько миллионов долларов. Это была продажа произведения известного западного автора. Это не значит, что мы заработали большие деньги — только комиссионные.

Вы собираете свою коллекцию. Что в ней?

У нас есть проект, который называется Collection. Мы планируем предъявить его публике, когда посчитаем, что он закончен. Это русская коллекция, в ней есть работы как художников «Риджины», так и лучших авторов из других галерей.

Вы назвали галерею именем жены. Вы верите в силу имени? Ведь «как вы яхту назовете, так она и поплывет»...

В нашем бизнесе принято называться своим именем или фамилией, для большей ответственности галериста. Это общемировая практика. Нам подумалось, что «Риджина» красивее, чем «Овчаренко», так оно и оказалось.

Некоторое время ваш сын возглавлял дочернюю галерею «Риджина Берлога».  Почему она закрылась?

Экономически не договорились с «Винзаводом», было невыгодно продолжать работу с молодой программой на их условиях. Жалко, там было много задумок. Посчитали, что лучше раздать деньги молодым художникам, чем платить за стены.

Считаете ли вы, что государство должно помогать галереям?

Галеристам напрямую — нет. Государство может помочь по-другому — созданием музеев, коллекций, центров современного искусства, учебных заведений нового типа.  Здесь непаханое поле возможностей, поэтому без понятной и амбициозной современной государственной политики в сфере культуры обществу тяжело. Галеристам тоже.